04:00 02.11.2008 | Все новости раздела "Яблоко"
Сергей Митрохин выступил на Съезде ЕЛДР с докладом «Россия - ЕС: либеральная альтернатива - партнерство вместо сдерживания»
Выход в российский прокат фильма "Адмирал" привлек значительное общественное внимание к личности адмирала Колчака, оживил интерес к истории Гражданской войны в России, породил дискуссии о значении, которое имеют события тех лет для современной российской политики.
Коммунисты и их сторонники не стесняясь и сегодня видят в большевиках, установивщих в России террористическую диктатуру, растоптавших миллионы жизней, своих предтеч. При этом либеральное направление политической мысли, к которому принадлежит "ЯБЛОКО", коммунисты и другие наши политические противники (в том числе и путинисты) пытаются лишить укорененности в российской истории, представить как нечто лишенное российской почвы, отказать нам в патриотизме.
Ответ партии "ЯБЛОКО" на подобного рода действия таков - мы часть России и считаем себя наследниками всех тех деятелей русской истории, которые отстаивали идеалы ценности человеческой личности, стремились, понимая смысл времени, модернизировать нашу страну. И если коммунисты своими идолами числят тех, кто с целью установления своей диктатуры начал в России Гражданскую войну, то мы, напротив, должны обратиться к тем людям, которые подняли против них оружие "за Россию и свободу", личной судьбой воплотив идеал служения Родины. Оценивая последствия установления власти коммунистов над Россией, сегодня, в новом веке мы должны вспомнить о том, что сказал однажды Антон Иванович Деникин: "Когда над бедной нашей страной почиет мир, и всеисцеляющее время обратит кровавую пыль в далекое прошлое, вспомнит русский народ тех, кто первыми поднялись на защиту родины от красной напасти".
Мы не должны видеть наших предтеч в розовом свете, мы должны понимать весь ужас Гражданской войны, но вместе с тем мы должны в рамках реалистического подхода, видеть те идеалы, которым следовали вожди Белого Движения. И, разумеется, свою историю мы должны знать и честно на нее смотреть. Публикуемые ниже воспоминания Н.В.Савича рассказывают о трех эпизодах жизни адмирала Колчака. Они показывают облик одного из вождей Белого Движения и способствуют пониманию тех целей, за которые сражалось с коммунистами Белое Движение.
Алексей Мельников,
член Бюро РОДП "ЯБЛОКО"
 |
| А.В. Колчак |
В ноябре 1907 года собралась третья Государственная Дума. Настроение большинства было повышенное, ярко патриотическое. Одним из первых актов народного представительства было образование комиссии по государственной обороне под председательством А.И.Гучкова, куда вошли наиболее деятельные, боевые члены фракций, составлявших большинство Государственной Думы. Название комиссии определяло круг ее ведения, а ее состав предопределял направление работ всего законодательного учреждения. Конечно, депутаты были либо штатские, либо отставные военные, давно отставшие от военного и морского дела. Поэтому, прежде чем взять на себя смелость серьезных решений, прежде чем предопределить свое отношение к ряду вопросов очень специальных и всегда чрезвычайно ответственных, им пришлось много и спешно учиться, жадно впитывать в себя массу сведений. Правительство Столыпина пошло нам навстречу. По указанию свыше, военное и морское министерства делали все, чтобы осветить поставленные на очередь вопросы членам комиссии, предоставить в их распоряжение все имеющиеся у ведомств материалы. В квартире генерала Редигера (военного министра) мы впервые из первоисточника узнали о том ужасающем, поистине катастрофическом положении, в котором находилось дело материального снабжения и технического оборудования армии – последствия неудачной войны и тяжелого внутреннего кризиса. Вместе с тем нам представлены были проекты постепенного восстановления военной мощи государства, рассчитанные на ряд известных периодов, причем каждый период знаменовал определенный, имеющий самостоятельное крупное значение фазис развития военных сил. Для подробного, в деталях изучения входящих в эти планы вопросов был организован длинный ряд заседаний членов комиссии по обороне с назначенными министерством чинами ведомства. То же самое происходило и в области изучения положения морской обороны и плана развития морских сил. Докладчиками и сведующими лицами выступали молодые офицеры специалисты, чаще всего из состава Генерального Штаба, военного или морского по принадлежности. Занятия шли отдельно по обоим ведомствам, но параллельно, т.к. нам нужно было составить общий план финансирования дела развития обороны государства. По морским вопросам мы собирались то в Таврическом Дворце, то в более тесном кружке, в более интимной обстановке, в частных квартирах, помнится, у Ю.Н.Милютина и у А.А.Столыпина. Здесь офицеры морского штаба могли выступать с полной откровенностью и с полным знанием дела. В числе наиболее боевых и спорных тогда вопросов было требование морского ведомства об отпуске сумм (120 милл.) на постройку четырех балтийских дредноутов. Около этого вопроса и в обществе, и в прессе, и в военной среде, и даже среди самих моряков происходили горячие споры. Естественно, эта неразбериха мнений имела живой отклик среди членов законодательных палат. Положение депутатов было трудное. Денег было мало, проект бюджета был сведен с дефицитом в сумме около 200 миллионов. Поэтому испрашиваемая морским ведомством сумма казалась колоссальной. При этом же позор японской войны, страшный удар, нанесенный нашему флоту при Цусиме, глубоко уязвили национальное чувство общества, возлагавшего всю ответственность за происшедшее на «шпиц», на порядки и привычки, прочно гнездившиеся в центральном учреждении морского министерства и в его береговых органах. Все, казалось, осталось там по прежнему, ответственнейшие места продолжали занимать старики или люди, имя коих было связано с недавним недоброй памяти прошлым. Единственным новшеством был организованный адмиралом Брусиловым новый орган, Морской Генеральный Штаб. Тут собралось все то лучшее из молодежи, что смогли выделить уцелевшие остатки боевого флота. Тут кипела жизнь, работала мысль, закладывался фундамент возрождения флота, вырабатывалось понимание значения морской силы, законов ее развития и бытия. Вот с этими то элементами морского ведомства нам и пришлось впервые столкнуться в ноябре 1907 года. Морское министерство умело, когда нужно, показать товар лицом, пустить пыль в глаза. Действительно, первое впечатление от этих встреч было подкупающим. И среди этой образованной, убежденной, знающей свое ремесло молодежи особенно ярко выделялся молодой, невысокого роста офицер. Его сухое, с резкими чертами лицо дышало энергией, его громкий мужественный голос, манера говорить, держаться, вся внешность – выявляли отличительные черты его духовного склада, волю, настойчивость в достижении, умение распоряжаться, приказывать, вести за собой других, брать на себя ответственность. Его товарищи по Штабу окружали его исключительным уважением, я бы сказал даже, преклонением; его начальство относилось к нему с особым доверием. По крайней мере во все для ведомства тяжелые минуты – а таких ему пришлось тогда пережить много – начальство всегда выдвигало на первый план этого человека, как лучшего среди штабных офицеров оратора, как общепризнанного авторитета в разбиравшихся вопросах. Этот офицер был капитан 1-го ранга Александр Васильевич Колчак. Трудно было найти более блестящего защитника столь неблагодарной задачи, каковая тогда была возложена морским ведомством на Колчака, именно отстоять требование об ассигновании сумм на постройку 4 броненосцев. Вся его блестящая эрудиция, знание вопроса, ораторский талант, страстная убежденность фанатика своего дела, все это разбивалось о факты печальной действительности. Армия была в буквальном смысле раздета и лишена оружия (конечно, принимая в расчет состав военного времени, после мобилизации), дефицит в бюджете, пустая государственная казна, все это заставляло нас относиться с величайшей осторожностью к расходованию тех крох, кои мы надеялись наскрести. Перед нами было два требования, две задачи, два плана действий.
Один был представлен военным ведомством и требовал отпуска 300 миллионов, чтобы сделать нашу армию хотя бы относительно боеспособной, другой – морского министерства, заключавшийся в постройке 4 кораблей. А если принять во внимание, что оздоровление, реорганизация береговых учреждений морского ведомства тогда еще ни во что реальное не вылилась, что там все оставалось по старому, все старые привычки, навыки, пороки и даже люди были все те же, что единственная свежая струя – морской генеральный штаб – не успел еще получить решающей, даже просто значительной, роли в жизни и работе ведомства - то выбор наш был прост и решителен. Все, что мы могли дать на дело обороны, мы решили дать в первую очередь военному ведомству.
На этой почве произошло столкновение Государственной Думы с морским министерством. И в этом вопросе вся энергия морского генерального штаба в целом и Колчака в частности, все его дарования и личное обаяние не могли изменить принятого решения. Комиссия по обороне внесла определенное и категорическое решение – средства на постройку современного броненосного флота будут даны лишь тогда, когда прекрасные слова и благие намерения морского генерального штаба воплотятся или, по крайней мере, начнут воплощаться в дело, в действительность, в реальное осуществление реорганизации и реформы ведомства, всех его технических и береговых органов. Сами они, молодые моряки, очень убедительно показали и доказали нам, что надо в этом отношении сделать, чего добиваться, каковы должны быть условия, при которых отпущенные народные средства пойдут действительно на дело развития мощи государства, а не для кормления береговых и тыловых учреждений. То, что так блестяще доказывал А.В.Колчак, нами в значительной степени было усвоено. Но для момента вывод наш был диаметрально противоположный его выводу. Он и его товарищи рисовали картину, при которой начнется правильное развитие морской силы, и для начала этого процесса требовали кредитов, говоря, что остальное само собой устроится. Мы требовали, чтобы процесс реорганизации, возрождения ведомства начался немедленно, вылился в осязаемые формы, и только тогда мы согласились давать деньги. Колчак был страстным защитником скорейшего возрождения флота, он буквально сгорал от нетерпения увидеть начало этого процесса, он вкладывал в создание морской силы всю свою душу, всего себя целиком, был в этом вопросе фанатиком. И естественно с ним происходили наиболее жаркие словесные схватки; чаще всего ему оппонировать приходилось мне. Мы оба – он и я – шли к одной заветной цели – созданию боевого флота, способного выполнять те задания, кои на него будут возложены стратегической обстановкой вероятного конфликта. Но шли к этой цели мы разными путями и отсюда неизбежность строго конфликта мнений. При всем том наши личные отношения ни на один миг не помрачались. Он был для меня авторитетом в его специальности, человеком энергии и знания, качеств столь редких у нас вообще, а в его среде в особенности. Весною 1908 года Колчак проиграл бой в Государственной Думе. Но он сделал свое дело. Он внес горячую свежую струю в ведомство, его мысли стали достоянием многих, его знания просветили среду его сослуживцев и внесли определенность и ясность в вопрос реорганизации флота. Я должен признать, что на мое, например, отношение к делу развития у нас морской силы (мне пришлось быть докладчиком по морской смете вплоть до войны, вернее, вплоть до революции), Колчак того времени имел громадное влияние. Мне пришлось на первых порах с ним бороться, но все его аргументы, все его взгляды, все его идеи глубоко запали в душу и в свое время принесли определенные плоды. Но если таково было влияние идей Колчака на его тогдашнего противника, лишь изредка с ним встречавшегося, то можно судить, каково оно было на его сотрудников и соратников по оружию, на его подчиненных и даже на старших чинов, с которыми он имел постоянное, регулярное общение. Можно считать несомненным, что, когда закладывались основные камни будущей реконструкции ведомства и восстановления флота, Колчак внес свой крупный и плодотворный вклад в дело, которое было ему так дорого.
Прошло много лет. Колчака давно уже не было под шпицем, он перешел в плавающий флот. Многое изменилось в морском ведомстве. Изменились резко в благоприятную сторону взаимоотношения между ведомством и Государственной Думой. Давно замолкли отзвуки былой борьбы. Ведомство широко шло навстречу требованиям законодательных учреждений в деле реорганизации и реформе ведомства. Под шпицем сидели новые люди, а новые люди – новые песни. Давно отпущены были колоссальные средства морскому министерству, о которых ни оно само, ни самые пылкие его защитники, с Колчаком во главе, в 1907 году не смели даже мечтать. Работа шла полным ходом. Старые заводы, заново перестроенные, были завалены заказами, спешно строились новые заводы и верфи, флот много плавал, учился, стрелял. Ясно было, что флот усиленно готовится к войне. Да и в воздухе что то чуялось недоброе. Уже давно, со времен балканской войны 1912 года, тревожные вести доходили до нас из Берлина и Вены. Было известно, что большая программа германских вооружений спешно заканчивается, что немцы в тайне завершат ее годом раньше, чем то предполагалось, что к лету 1914 года немецкая армия будет во всеоружии. Правда, Австрия не могла поспеть за своей союзницей, ее программа должна была быть закончена лишь к концу 1917 года. Но мы то хорошо знали, каков был размах работы, шедшей у нас. Мы понимали, что отложи соседи конфликт до 1917 года – вероятно, войны не будет вовсе. Слишком рискованным предприятием стало бы тогда нападение на Россию. Никогда Россия не работала так, как в эти годы, никогда рост ее сил финансовых, экономических, культурных, особенно военных и морских, не шел такими гигантскими шагами. И с замиранием сердца мы ждали, используют ли соседи ближайшие два года нашей относительной слабости и своего временного превосходства и готовности. Ясно, что, если сами мы кое что знали о том, что делается за нашим рубежом, там то уже наверное знали превосходно все, что делалось у нас. Разведка у немцев была поставлена превосходно. И казалось невероятным, что они пропустят благоприятный момент. А если таково их решение, то и срок мирового конфликта был ясен. Что делало наше высшее правительство, мы не знали. Со смертью П.А.Столыпина порвалась связь между властью и народным представительством. Но мы знали, что грозный час, быть может, уже близок, что наступление его зависит не от нас и не от нашего правительства, что поэтому каждый из нас должен быть готов исполнить свой долг перед родиной. Знал все это прекрасно и плавающий флот, и, в особенности, командующий центр балтийского флота, адмирал Эссен и его штаб. Ведь на них с первых дней войны должен был обрушиться натиск далеко превосходных сил противника. В середине июня 1914 года я поехал в Ревель с целью повидать адмирала, осмотреть работы по укреплению позиций Нарген-Поркалауш, присутствовать на стрельбах флота. Я застал там приподнятое настроение. Никто не сомневался, что ближайшее будущее может принести суровые испытания, что борьба, раз она начнется, будет роковой, что шансов уцелеть в этой борьбе мало, что смерть будет глядеть им все время в глаза. И тем не менее, все были бодры и веселы, все верили в будущее России и родного флота, все радостно готовились к подвигу, на который их призовет долг перед родиной. Работа кипела и по подготовке личного состава, и по подготовке театра войны, и, особенно, по разработке основных идей возможной борьбы. Приятно и радостно было видеть эту дружную семью, окружающую любимого и уважаемого адмирала такою бодрою, такою решительною, такою радостною возможностью жертвенного подвига. Среди этого кружка лиц – мозга нашего балтийского флота – я встретил, опять на первых ролях, капитана 1-го ранга А.В.Колчака. Он работал больше всех, был душою и мозгом оперативного отдела штаба. И в дружеских интимных беседах в каюте адмирала, где разговаривали и спорили после еды офицеры его штаба, обращаясь к хозяину, как к любимому отцу или старшему уважаемому брату, опять голос Колчака звучал наиболее веско, с его мнением больше всего считались, он опять пользовался всеобщим уважением и авторитетом. Видно было, что им гордятся, им восхищаются. Эта репутация была вполне заслужена. Тут он был в своей сфере, он знал, чего он хочет, знал прекрасно людей, своих товарищей, начальников и подчиненных, отлично понимал, что от каждого из них можно ожидать. Он ставил себе определенные, подчас очень смелые, но всегда продуманные цели, правильно оценивал обстановку и умел настоять на выполнении раз поставленных заданий. Он был правою рукою адмирала, его ближайшим и деятельнейшим помощником. Его роль в период подготовки балтийского флота к войне была громадна.
Через несколько недель началась война. Я был прикован к Петрограду, Колчак безвыходно жил на корабле. Нам не приходилось встречаться. Но о его работе я знал, его роль в войне была мне отлично известна. То, что наш слабый материально флот с первых дней мобилизации все время был на высоте и на чеку, что все его операции развертывались по строго определенному плану, доказывало, что тут нет места импровизации, что все было предусмотрено заранее, все продумано, все подготовлено. Чуялась большая, длительная организационная работа, видно было, что Эссен и его штаб много и продуктивно работали. Особенно ответственная была, конечно, работа оперативного отдела штаба и его вдохновителя, капитана Колчака. Затем Колчак встал во главе минной обороны и здесь опять выдвинулся. Поэтому для меня не было сюрпризом, когда он был назначен на ответственный пост командующего Черноморским флотом с производством в вице-адмиралы. Он уехал на юг, где и оставался вплоть до революции.
Мне пришлось встретиться с ним еще раз, правда, мельком, при очень грустной обстановке. Колчак приехал в Петроград и пришел в Таврический Дворец. Его едва можно было узнать. Это был уже другой человек. Исхудавший, осунувшийся, видимо, глубоко потрясенный тем развалом, который разложил уже балтийский флот и успел перекинуться в Черное море. Все, чем он жил, над чем он работал, что так любил, так старательно создавал, все разом рухнуло, обратилось в прах и разложение. Он был слишком образованный военный моряк, слишком хорошо знал историю других флотов, слишком понимал сущность морской силы и поэтому отлично отдавал себе отчет, что такой сложный и тонкий организм, каким является флот, не может выдержать, и никогда не выдерживал ударов революционной грозы. Для флота революция – гибель. Я обменялся с ним лишь немногими фразами, мы друг друга отлично поняли, крепко пожали друг другу руку и поспешили разойтись.
Было слишком тяжело на душе, как на похоронах родимой матери.
Обсудить новость на Форуме