12:45 15.06.2007 | Все новости раздела "Правое дело / Союз Правых Сил"
Егор Гайдар. Выступление на XI Петербургском международном экономическом форуме
 |
Уважаемые дамы и господа.
Я сегодня хотел поговорить о рисках, с которыми сталкивается российская экономика. Надо сказать, что провести такое исследование нас вместе с центром стратегических разработок попросили наши коллеги, которые работают на довольно видных постах в правительстве.
Вообще, когда страна растет темпами 6-7% в год последние девять лет, и у нее третьи по величине валютные резервы, это значит, что руководители экономического блока кое-какие уроки из ее прошлого извлекли. И это само по себе существенно снижает риски. Тем не менее, попытаюсь коротко сказать некоторые результаты нашего анализа.
Главная проблема нашей страны, с точки зрения устойчивости роста, это то, что она остаётся в существенной степени зависимой от конъюнктуры рынка нефти и газа. На разных рынках бывают колебания. Колебания цен на 15 процентов в реальном исчислении – это очень серьёзные колебания. Рынок нефти устроен так, что цены колеблются не в районе 15 процентов, а в диапазоне десяти раз. При этом эти колебания никто в мире, несмотря на то, что существуют сотни книг и десятки тысяч статей по этому поводу, никто не научился толком прогнозировать. Мы имеем параметр, от которого серьёзно зависит платежный баланс нашей страны и бюджет нашей страны. 8,4% ВВП зависят от конъюнктуры биржевых цен на нефть. От этого зависит наша возможность содержать армию, госпитали, школы. И этот параметр мы не можем прогнозировать и не можем контролировать. К тому же и сами условия меняются и не всегда в самую благоприятную сторону.
Наложение факторов резкого роста капиталоёмкости и резкого падения цен на нефть, оно собственно и обусловило то, что произошло с Советским Союзом в конце восьмидесятых годов. Из этого кризиса мы выходили достаточно тяжело, и надо сказать честно, что нынешнее российское руководство извлекло из него очень серьёзные уроки. То, что сделано сегодня для обеспечения устойчивости экономики при неблагоприятной конъюнктуре нефтяных цен, Советский Союз никогда не делал. Это и Стабилизационный фонд, это и крупные золотовалютные резервы, которых никогда у Союза не было, это и трехлетняя программа бюджета, который рассчитан без нефтегазовых доходов. Всё это свидетельствует о том, что уроки извлечены, хотя и не значит, что проблема решена. А проблема будет решена только тогда, когда будет более диверсифицированная и более независимая от цен на нефть и газ экономика, но, по крайней мере, подушку безопасности мы создали. Когда мы проанализировали реалистичные, но наиболее пессимистичные сценарии, всё равно никакой катастрофы в среднесрочной перспективе мы придумать не смогли. Может быть, замедление темпов экономического роста, но в целом подушка безопасности позволяет нам до 2010 года быть достаточно уверенным в собственной стабильности.
Однако это не значит, что у нас нет проблем. У нас есть проблемы, и довольно своеобразные. Честно говоря, если бы мне кто-нибудь в 91-м году рассказал, какие у нас будут ключевые проблемы и риски, я бы не поверил. Сегодня наши ключевые проблемы связаны с успехом, стабильностью и динамичным экономическим ростом. Как показывает опыт, это создаёт специфические, но долгосрочно серьёзные проблемы. В силу комплекса причин мы обычно отстаём по основным показателям развития от ключевых стран западной континентальной Европы примерно на два поколения. Так было с 1870-го года. Это не значит, что мы обязаны отставать, но это значит, что так происходило и при царе, и при коммунистах, и при нынешней власти. С некоторыми колебаниями, но дистанция 50 лет, между нами и, скажем, Германией, она, в общем, сохраняется. Надеюсь, что она сократится.
В этой связи, когда мы анализируем риски, важно посмотреть что происходило в странах континентальной Европы два поколения назад. А тогда там был очень динамичный экономический рост. Необычно динамичный, гораздо более быстрый, чем на протяжении века. Плюс к этому вводились новые широкие налоги, такие как НДС. И в результате шёл быстрый рост доходов расширенного правительства в реальном исчислении. Скажем во Франции и Германии в эти годы доходы бюджета росли на 8 процентов в год. Когда и если у тебя на 8 процентов в год растут доходы, у тебя ощущение, что денег этих немерено. И всегда будет немерено. И ты можешь принимать на себя любые расходные обязательства. Но дело в том, что они не будет расти всегда на 8% в год. Расходные обязательства, которые ты принял, потом будет безумно тяжело политически отменить. Отсюда корни финансовых кризисов европейский стран, которые наступили, начиная с конца семидесятых, когда бурный рост прекратился. Канцлер Шредер, который сидит здесь, он прекрасно знает, с какими последствиями он был вынужден разбираться вот именно исходя из расходных обязательств, которые были приняты, когда казалось, что денег немерено. Надо сказать, что и здесь пока ещё в России доходы в реальном исчислении росли последние годы не на восемь процентов, а на 13. Это была комбинация сначала восстановительного роста, потом инвестиционного роста, очень эффективной налоговой реформы 2000-2002 годов и потом повышения цен на нефть. Поэтому мы получили такой темп роста доходной возможности правительства, который в мировой экономической истории почти не бывает. Надо сказать, что и здесь извлекли некоторые уроки, и как видите, несмотря на совершенно беспрецедентный рост доходов, в общем удержали рост расходов расширенного правительства более или менее в пределах темпов роста ВВП и заложили это в следующую трехлетку. Мы имеем дело с проблемами, порождёнными успехом.
Мы провели в 2000-2002 году поразительно успешную налоговую реформу. Разумеется, ясно, что налоговая система всегда несовершенна, любая налоговая система, которая не предполагает нулевые ставки налогов, никакого налогоплательщика не устроит. Тем не менее, налоговая реформа в рамках которой мы резко снизили предельные ставки налогообложения подоходного налога и получили рост поступлений, это, в общем, такая мечта в финансовом мире. Но это как раз тот случай, когда очень легко начать совершать ошибки. Мы, когда разрабатывали и согласовывали с коллегами в правительстве налоговую реформу, получили их поддержку, мы никогда в жизни не включали в наши расчёты гипотезу того, что мы получим рост собираемости. По крайней мере, сразу. Может быть, с течением времени. Ни одного расчёта с тем, что у нас будет рост собираемости, не было. Мы считали, что если это будет, то это будет приятным сюрпризом. Всегда деньги пригодятся, но рассчитывать и строить налоговую реформу исходя из гипотезы, что ты знаешь кривую Лэффера по конкретным налогу и конкретной стране, это значит быть авантюристом. Но когда и если налоговая реформа оказывается успешной с точки зрения того, что ты снижаешь ставки и получаешь рост доходов, совершенно неизбежно возникает соблазн начать делать реформы из того, что ты просто снижая ставки, получишь рост собираемости.
Дальше мы провели подобного рода меры по НДСу. Мы провели подобного рода меры по единому социальному налогу. Нигде никакого роста собираемости не было. Сейчас, мне кажется, и здесь извлекли некоторые уроки из собственных ошибок и дальше мы понимаем, что если мы хотим снижать налоги, то надо думать о расходных обязательствах, которые мы способны сократить.
Пожалуй, самая серьёзная долгосрочная проблема, которую мы видим, и которая создаёт риски долгосрочной устойчивости финансовой системы России, это проблема нашей пенсионной системы. У нас демографические проблемы, связанные с соотношением численности населения в работоспособном возрасте и пенсионеров, возникли не вчера. Они связаны с нашей долгосрочной демографической динамикой и до 2020 года они полностью заданы. Все люди, которые войдут в работоспособный возраст, они уже родились до этого времени. Они связаны с тем, как всегда бывает в демографии, это долгосрочные вещи, как у нас производилась индустриализация. Когда вы с такой энергией и с таким уровнем развития, вырываете женщину из домашнего сельского хозяйства, она не будет рожать 7,1 ребёнка, как это было в двадцатые годы прошлого века. Такое снижение числа рождений на одну женщину происходит у всех стран, но такого резкого снижения, как это было у нас между 1930 и 1950 годом, пожалуй, в мировой демографической истории не было. Дальше всё происходит инерционно. В результате мы получаем ту демографическую структуру, которую получаем. А эта структура задаёт долгосрочную динамику соотношения средней заработной платы и средней пенсии. Если мы чего-то радикально нового не делаем в пенсионной системе. Привычное отношение средней пенсии к средней заработной плате, с учётом того, что не надо учить детей, меньше транспортных расходов, квартира так или иначе есть, это 30%. Вот так вот мы привыкли жить. Если мы ничего не делаем с пенсионной системой, а демография остаётся, то тогда пенсия у нас падает в два раза. Такого ни в одной крупной стране мира не бывало. И боюсь, что без крупных социально-политический проблем так нельзя сделать. Если мы попытаемся заменить недостающие доходы растущим налогообложением, то нам придётся наращивать ЕСН. При этом, разумеется, будет рост уклонения от уплаты. И это при условии, что резкое удорожание найма труда не приведёт к росту безработицы. Это – фундаментальная проблема. Она стоит в разных сценариях, в разных сценариях, в зависимости от того, как мы будем считать, около 4% ВВП. Это расходы на оборону вместе с расходами на правоохранительную деятельность вместе взятые и больше.
Что с этим делать и является ли эта проблема потенциально разрешимой? Да, и правительство вместе с руководством страны оказалось достаточно прозорливым. Уже в бюджетном послании этого года была заложена идея дополнения Стабфонда фондом будущих поколений. Речь идёт именно о решении этой проблемы. Эта проблема не только российская, это проблема очень многих более развитых стран, которые столкнулись с ней чуть раньше. Такая же нефтезависимая, как и мы, страна Норвегия эту проблему решала и в основном решила на основе создания глобального пенсионного фонда, который позволяет мобилизовывать доходы, размещённые в надёжные ликвидные активы, дающие как раз те самые 4% ВВП, который нам и нужен для обеспечения устойчивости пенсионной системы. У нас есть разговоры, что у нас безумный по размерам Стабфонд, но он составляет 10% ВВП. Норвежский глобальный пенсионный – 100% ВВП. Нам с нашей демографией и проблемами в пенсионной системе, нужен фонд будущих поколений, сопоставимый с норвежским в процентах от ВВП. Нам нужно примерно 70% ВВП, для того, чтобы обеспечить устойчивость пенсионной системы. Это значит, что нужно делать строго то, что было написано в бюджетном послании президента, то есть дополнить Стабилизационный фонд фондом будущих поколений и направить в него средства, которые мы получаем до тех пор, пока нефтяные доходы аномально высоки по всем историческим меркам, хотя ещё и не вышли на уровень брежневских. Тогда у нас есть шансы решить эту тяжелейшую стратегическую проблему.
И второе, по поводу государственной собственности и государственных компаний. Когда мы проводили приватизацию девяностых годов, экономика была в состоянии свободного падения, после банкротства, добыча нефти падала на 54 миллиона тонн, в правительстве обсуждался вопрос, что делать, когда мы станем нетто-импортёрами нефти, если добыча упадёт ниже 150 млн. тонн. Тогда вопрос о деньгах нас волновал в последнюю очередь. Нам была нужна институциональная трансформация, которая даст эффективных собственников, которые повысят нам эффективность отрасли и обеспечат плюс добычи. Я думаю, и я, и Анатолий Борисович не очень любим то, как мы проводили приватизацию, но тем не менее факт остаётся фактом: добыча нефти начала расти именно после того, как нефтяная промышленность была полностью приватизирована. Сейчас ситуация совершенно другая. Именно потому, что экономика растущая и финансово устойчивая, сегодня остающиеся в государственных руках активы стоят неизмеримо больше, чем вся советская собственность стоила в середине 90-х годов. У нас до сих пор в государственных руках остаётся очень много активов. Мы пытались прикинуть стоимость сегодня российских государственных активов, без жилья, земли, лесов, воды, без недвижимости в городах, вот только собственно предприятия, котирующиеся или не котирующиеся на бирже. Это примерно 55% ВВП. Свидетельств того, что государство распоряжается ими намного лучше, чем частный бизнес, привести очень трудно. Речь не идёт о том, что эти активы нужно вводить в оборот с сегодня на завтра, с завтра на послезавтра. Это можно делать на протяжении многих лет до 2025 года. По наиболее выгодным ценам, выбирая лучшие моменты для продажи, выбирая то, что действительно надо оставить в государственной собственности, а что совершенно необязательно. И честно говоря, это важнейший резерв, позволяющий решить для нас до 2020-2025 года проблему устойчивости пенсионной системы. Надеюсь, что мы сумеем с ней справиться.
Обсудить новость на Форуме