23:00 02.08.2007 | Все новости раздела "Партия Социальной Справедливости"
Михаил Бударагин: После войны
Этим текстом деловая газета ВЗГЛЯД открывает дискуссию о двух эпохах - Бориса Ельцина и Владимир Путина, дискуссию о том, что произошло с Россией за последние 8 лет, о прошлом, будущем и настоящем.
Одна из самых сложных задач, рано или поздно возникающих перед любой эпохой, - поиск языка как "послания" в будущее, как жанра и как системы образов, которая была бы понятна не "своим", а всем подряд.
Подобная неразборчивость - прямое следствие непроясненности конечного адресата: ему воспринимать message, но кто он - остается загадкой. Именно поэтому символическое проговаривание эпохи всегда косноязычно и не открывает сразу всех своих тайн. Например, загадка двух "образцово-показательных" советских кинолент - "Иронии судьбы..." и "Служебного романа" - со всей ясностью очевидна только сегодня: в обоих фильмах слишком много говорят. Это вовсе не умаляет их многочисленных достоинств, но многое из того, что герои рассказывают друг другу, можно было бы передать иными средствами, собственно кинематографическими.
"С подачи Владислава Суркова Россия вновь заговорила языком образов и смыслов" Совершенно неочевидно, впрочем, что "Ирония судьбы..." или "Служебный роман" от этого бы выиграли: и в необходимом излишестве реплик и фраз как раз и кроется главное послание, которое формулировала советская эпоха периода заката, бывшая непрерывным говорением в максимально непригодных для этого условиях. И здесь стирается грань между Эльдаром Рязановым и Андреем Тарковским: оба режиссера заставляли своих героев разговаривать о самом важном. И в том, что Ипполит из "Иронии судьбы..." сокрушался о заливной рыбе, а Сталкер о несправедливости мироустройства, нет никакого противоречия: заливная рыба в некотором роде - такая же несправедливость, как и Зона...
Советская эпоха умела проговаривать самое себя во всех искусствах, кино - всего лишь самое показательное и популярное из них. Знаменитые хрущевки - тоже своего рода язык, как и песни Валерия Ободзинского или стихотворения Андрея Вознесенского. Все шло в ход, все было языком, и язык был всем. Ностальгия по "советским временам", понимаемым весьма условно, - это в первую очередь тоска по самому принципу именования, называния, проговаривания, когда на карте родины не было "белых пятен". Да и откуда им было взяться, если любой сюжет тут же обретал свое воплощение.
В 90-х с языком было намного трудней: только Балабанов в "Брате" нашел те слова, которые повторяются и по сей день. "В чем сила, брат?" - эпоха первоначального накопления капитала задавала бессчетное количество вопросов, найти ответы на все было попросту невозможно. Начало новой России породило весьма симптоматичную подмену: языком стал считаться стиль - от красных пиджаков и шестисотых "мерседесов" до шахтеров на Горбатом мосту. Все 90-е элита, интеллигенция и обыватели истово пытались друг с другом разговаривать, но диалог не клеился, а монологи казались фальшивыми. Виктор Пелевин и Владимир Сорокин - единственные, кто смог углядеть и описать эту звенящую тишину, в которой навсегда тонут все голоса.
"Общественный договор" на сломе эпох не был бы возможен без массовой поддержки фигуры Владимира Путина: он стал связующим звеном между обществом и властью, при нем был выработан новый язык общественной и политической дискуссии. С подачи Владислава Суркова Россия вновь заговорила языком образов и смыслов. Эта метаморфоза, вполне вероятно, не видна на первый взгляд, "лицом к лицу лица не увидать", но любой, кто попытается сравнить президентство Владимира Путина и правление Бориса Ельцина, без труда отыщет содержательную разницу между эпохами.
"Общественный договор" на сломе эпох не был бы возможен без массовой поддержки фигуры Владимира Путина
И если бы эти различия состояли только в том, что в 2000-х "братва" все же перестала бесцеремонно палить среди бела дня на улице и бросать ножи в официантов. Или в том, что какой-нибудь очередной "уникальный журналистский коллектив" брал на себя право судить, что есть хорошо, а что плохо. Или в том, что зарплаты и пенсии перестали задерживать месяцами, а российский обыватель наконец начал вкладывать, копить и брать кредиты.
Все это так, но не это в конечном итоге важно. В 1994 году автор этих строк переехал жить из Латвии в Псковскую область: беглое сравнение было катастрофически не в пользу российского региона, по которому, казалось, прошла война, выкосившая мужское население, изуродовавшая село и беспощадно вытолкнувшая на обочину тысячи людей. Логика 90-х была логикой войны, в которой побеждал не сильнейший, а тот, кто первым успел ухватить себе часть ресурсов. Сегодня даже Псковская область, не самый успешный российский субъект, уже не производит впечатления одной большой сталкеровской Зоны, где тут и там разбросаны артефакты ушедшей эпохи.
Мы выжили, совершенно по-симоновски пройдя сквозь эту войну "всем смертям назло", и сегодняшние поклонники "дедушки" из числа бывших политтехнологов и пиарщиков, увозивших миллионы с региональных и федеральных выборов, а ныне оставшихся без работы, выглядят смешно и жалко.
Язык эпохи Путина - это язык "первого путинского поколения", молодых людей, для которых вся история на самом деле начинается с 1999 года, год в год с окончанием детства. Этот язык кажется чудовищно эклектичным, он до сих пор не выразил себя в больших формах, и это значит, что вся новейшая история России только-только начинается. "Как можно писать стихи после Освенцима?" - спрашивал Теодор Адорно, но и стихи, и проза после Освенцима писались и пишутся лучше, чем до оного, - такова уж человеческая природа. После войны, как после грозы, всегда легче дышится.
http://www.vz.ru/2007/8/2/
Обсудить новость на Форуме