20:30 20.04.2008 | Все новости раздела "Другая Россия / НБП"
Когда нужен белый цвет?
| Цвет девственности и чистых помыслов плох лишь одним – его трудно сохранить чистым. Иллюстрация - Мария Румянцева |
Белой позволительно быть только белой рубашке под новогодним смокингом. Где-нибудь в театре оперы и балета. Ну еще очень хороши были снежные вершины гор над городом Алма-Аты в 1997 году.
Счастливы нации, не видавшие снега.
Из иллюминатора воздушного лайнера в залитом Абсолютным Светом счастливом пространстве видно внизу белую подкладку облаков. Не раз я испытал в этой высокой сияющей Зоне абсолютное счастье. Есть нехитрая уловка – пятьдесят грамм виски, плюс до упора поднять штору над иллюминатором и блуждать взором, как ангел. В такие минуты понятно, что люди некогда летали.
Еще бел лучший в мире мрамор. "Пьета" Микеланджело в соборе Святого Петра, побитая молотком фанатика, была в 1974 году, в декабре, ближе к Новому 1975 году, ослепительно белой. Я ходил, молодой длинноволосый эмигрант, каждое утро через холм Сан-Николо, по традиционному маршруту мимо статуй и бюстов гарибальдийцев и храма рабочему, построенного Муссолини, один, в воздухе, отдающем лимоном, редисом и укропом. Мимо вилл и дворцов. Мимо пальм и мясистых кустарников. Заканчивался мой маршрут в преддверьи храма, справа от входа, перед "Пьетой". Мерцала перед скульптурной группой нитка инфракрасного луча, охраняющая ее покой. Уютно так. Постояв у "Пьеты", удивляясь всякий раз ее сахарной белизне и ее пропорциям: длине тела Христа и Божьей матери, – я выскальзывал из преддверия храма. Я приходил только ради "Пьеты".
Исключительно белы белые розы. Свежие и не сорванные, они настолько скульптурны, собраны в тугой узел, в воронку, подобную той, что затягивают корабли. В колонии номер тринадцать, куда я был определен в 2003 году претерпевать наказание, грядки с розами принудительно выращивали заключенные. На самом деле это утонченное наказание: заставить добрую сотню заключенных ежедневно ползать на грядках, взрыхляя почву ложками, удобряя ее, поливая. Если розы выглядели плохо, заключенных бедолаг отправляли в карцер. Или заставляли часами маршировать по плацу. За ненароком сломанные розы уводили подальше и избивали. Непросто, да? Совсем все не просто.
В той колонии на утренней поверке, утомительно ожидая прихода офицеров, которые посчитают наш 13-й отряд Тринадцатой колонии, стоя не шелохнувшись около полутора часов, я увидел летящего над промзоной птеродактиля. То есть доисторического крылатого ящера. Я четко увидел его на фоне белых ядовитых промзоновских облаков. Нас посчитали один раз, прошли, но команды "разойтись!" так и не последовало. Как впоследствии оказалось, они недосчитались троих и начали счет заново. А мы все стояли, пока они обошли все отряды по второму разу. Тогда именно, на исходе 102-й минуты стояния, и пролетел птеродактиль. Он беззвучно и медленно взмахивал кожаными крыльями и, поглядев сверху на нас, издал затем два душераздирающих крика: "Нн-ааа! Нн-ааа!" И запрокинул зубастую голову. И нырнул в белые ядовитые промзоновские облака.
Будучи безработным, в Нью-Йорке я купил себе вначале белый костюм (впрочем, он оказался не совсем белым, совсем ничтожная капля кофе все же была, видимо, растворена, в том баке, в котором окрашивали ткань, из которой он был сшит), а затем и белое, узкое пальто. В таких пальто на киноэкране обыкновенно разгуливают склонные к дендизму мафиози. Пальто действительно было итальянское. По прошествии лет я задумался: на кой черт я купил эти белые ризы в самый, может быть, несчастливый период моей жизни? И белый костюм, и белое пальто я надевал считаное количество раз за годы. Затем, когда дела мои поправились, эти идиотские предметы моего туалета стали меня раздражать. Куда-то я их задевал с глаз долой. Не то выбросил, не то подарил. Уж и не помню. Я пришел к выводу, что белый костюм и белое пальто были мне нужны банально для того, чтобы, не будучи счастливым, выглядеть счастливым.
Впоследствии у меня также появились и белые сапоги. Но и они исчезли из обращения очень быстро. Белые предметы служили мне, видимо, для исправления обрядов моего культа: массивного нагнетания искусственного счастья. Но признаюсь, что это работало: я казался себе счастливее.
Видимо, когда я наконец навсегда и полностью стал счастливым, я стал носить черное. Я выглядываю из черного строгий, бледный и просветленный. Интересно, что у некоторых народов траурный цвет – белый. Так что, выглянув в окно, можно сказать себе: "Россия вышла из семимесячного траура".
Обсудить новость на Форуме