15:00 14.06.2010 | Все новости раздела "Другая Россия / НБП"

Сам себе режиссер

Пунктуальный, я явился на Триумфальную ровно к шести. Провокационная футболка – нашивка Бен Ладена в области сердца, «Afghanistan accademy» – кроваво-красными буквами на спине.

Тридцать первое мая было моим личным праздником. Несмотря ни на какие преграды, разде­лавшись наконец с универом, я мог позволить себе пошалить. Проставленные в истрёпанную зачёт­ку госэкзамены и защита диплома – всё это укорачивало руки ожидаемым неприятностям, делало меня практически неуязвимым.

Оказавшись в разреженной толпе, я тут же заспешил к сгусткам энергии – там, где громче всех вы­крикивали антиправительственные лозунги, туда, куда сбегались лучшие силы обслуживавших демон­странтов ОМОНовцев.

– Простите, можно пройти?! – нетерпеливо подталкивал я нерешительную массу.
– Свободу! – кричал тут же истошно и с угрозой поднимал зажатый кулак к небу.
– Свобода или смерть! – вспомнился давно забытый лозунг. И вот уже более полутора тысяч гло­ток кричат истошно: «Свобода или смерть! Свобода или смерть! Свобода или смерть!».

Ощущения эти нельзя передать в словах. Ты на стадионе – рёв толпы: ликованье, здесь же разо­чарованье, предвосхищенье, слёзы, смех – концентрат энергий. И все они гулом, волнами проносят­ся по овальным трибунам. Но то энергия мирная – самостоятельная, замкнутая сама в себе. А здесь – несдерживаемый порыв – разрывающий в клочья. Здесь все как один – впервые за много лет.

– Повесь на место! – кричит ветеран, сотрясая комплектом медалей.
Полковник выше него на две головы – скалится, смущение своё в шутку обращая.
– Уважай ветеранов! – кричит ещё настойчивее седовласый старик.
– А ну повесь награды! – выкрикивает кто-то из толпы.
– За наших стариков уши отрежем! – вдруг угрожает другой.
Полковник с подопечным солдатиком окружены. Вокруг них – сотрясается море протеста, качает их на своих волнах.
Полковник смеётся – он уверен в себе и в силе погон, которые ему позволили поносить.
А солдатик испуган – глазки бегают, как у пойманнного в ловушку зверька, озирается, резко дёр­гая шеей.

– Шакал! – громогласно заключает старик, всё ещё держа награды в руках.
Животный оскал спадает с лица полковника:
– Что ты сказал?! – угрожающе.
– Что слышал! – стоит на своём старик.
Полковник хватает его за руку, силой пытается протащить сквозь окружение – уволочь его в душ­ный автозак с наглухо заваренными окнами...
Толпа, почувствовав наконец своё превосходство, упивается им.
– Убери руки, скотина!
– Что же ты делаешь, тварь?!
И прыгает на него, две руки его с силой отталкивает десятками рук, в спину, с боков ударяет сво­им недовольством.

И солдатик подле – сподручный командира, слуга приказа, пытается уцепиться за лацканы потрё­панного пиджака ветерана...

...А площадь Свободы тем временем огорожена металлическими заграждениями. Перед ограж­дениями – стройная колонна сильных солдат – гордость удушливой империи. А за солдатами сцена, перед которой сотни, а то и тысячи молодых людей беснуются под громкую музыку, размахивая фла­гами, смысл которых они едва ли разберут.

И лидер их тут же – молодой брюнет со значком триколора на вороте пиджака.

– Мы подали заявление раньше! – говорит он в оранжевый микрофон. – Мы проводим здесь день донора! Это наша программа! Любой гражданин может поучаствовать в этом благом деле – сдать кровь для нуждающихся...

Когда-то давно мне казалось, что это актёры, нанятые за простые земные блага. Плохо ли, хоро­шо ли исполняют они отведённые им роли, любое явление подстраивая под схему взаиморасчёта, спущенную сверху. Но это распространённое заблуждение – будь глупцом, повесь лапшу себе на уши, будь в этом деле талантлив – и тебя заметят, тебя выдвинут, тебя поднимут. Неси это знамя дальше – для ещё более глупых юнцов. Свози их с регионов, посмотреть на Москву, в шумных компаниях коре­шей и подруг – перевешивай со своих на их; дай в руки флаги да узнаваемое тело на сцене, исполняю­щее растиражированный номер под фонограмму. И тогда ты – патриот. Настоящий русский парень, богатырь, сдерживающий лодку политической стабильности.

А те, что за ограждением – которые ведут свою войну с ОМОНом, со страхами своими – то люди, заблудшие на своём пути, за зелёную бумажку продавшие свою Родину. Свою эстраду, свои флаги, свою лапшу. Свою лапшу.

...Меж тем толпа отбила старика.

– Стойте смирно! – кричит кто-то справа от меня. – У вас, что, совсем мозгов нет?! Стойте просто так, мы скажем, что вы разгоняли! Зачем вам это надо?!

Бойцы ОМОНа выглядят озадаченными: и без того явные сомнения относительно правильности их действий усиливаются стократ.
– Позор! Позор! Позор! – кричит ещё один седовласый, обращаясь к омоновцам.
Энергично раздвигая толпу, они приближаются к нему.
– Хочешь меня задержать?! – с вызовом вопрошает несогласный. – Ну давай! Хватай меня!
И они действительно хватают.
Толпа, в свою очередь, накидывается на карателей – единым организмом ударяя их со всех сто­рон.
– Оставь старика! – слышится чей-то вопль.
– Не трогай его! – раздаётся в толпе и уносится в серое небо.
Старик отбит, он скрывается в людской толще зализывать раны первых боёв.
Я фиксирую всё происходящее на видеокамеру.
Между тем на так рьяно охраняемой сцене для доноров включают патриотическое:

Россия – священная наша держава,
Россия – великая наша страна...

Меня хватает кто-то из их отряда – сначала за руку. Резким рывком я вырываюсь из лап многого­лового зверя. Старик с сорванными наградами, которого мы недавно отстояли, бросается защищать меня, толпа сжимается, пытаясь выхватить меня из плена.

Их слишком много. Кто-то ударяет меня по голове, отправляя меня в минуту удручённого непони­мания. Затем они хватают меня за ноги... Отрывают от земли... Их слишком много... Серое небо с ред­кими облаками нарезает надо мной круги...

Славься, Отечество наше свободное,
Братских народов союз вековой!
Предками данная
Мудрость народная!

– растворяется в атмосфере сопротивления.

Прямо у автозака, куда меня пытаются запихнуть, я прихожу в себя. У распахнутых дверей, недо­умённо озираясь, стоит уполномоченный по правам человека В.П. Лукин.
– Уполномоченный! – кричу я, упираясь в металлический кузов автозака и пытаясь хоть на секун­ду сдержать напор превосходящих в количестве карателей. – Уполномоченный!
Он смотрит на меня сквозь толстые стёкла очков.
– Ну как тебе, уполномоченный?! – не сдаюсь я.
Он отворачивается. Наконец, я позволяю впихнуть себя в душный автозак.

Источник: Нацбол

  Обсудить новость на Форуме