11:15 01.12.2017 | Все новости раздела "КПРФ"
"Воины великого сражения". Статья в "Правде" к 75-летию разгрома немецко-фашистских войск на Волге
2017-12-01 11:41
По страницам газеты "Правда". 
К 75-летию разгрома немецко-фашистских войск на Волге
«Приходит время, когда живые с щемящей тревогой и благоговением перед памятью павших хотят оглянуться, вновь увидеть и глубже понять, кто мы были, что мы сделали», — писал комиссар группы войск С.Ф. Горохова и 124-й отдельной стрелковой бригады В.А. Греков.
Воины великого сражения за Сталинград: солдат — сержант — взводный — ротный. Это — подлинные пахари поля боя. Кашфи Камалов 53 дня участвовал в обороне Сталинграда. Пережито было порядочно… Главные события в этой эпопее пришлись на 16—19 октября 1942 года. Как во многом и для всей группы Горохова. Вот «военный дневник», составленный по письмам-воспоминаниям Кашфи.
По дороге в Рязань Кашфи встретил в стоявшем рядом эшелоне отца, который служил в 3-м особом стрелковом батальоне. Кашфи был в 4-м батальоне той же самой 124-й стрелковой бригады. Надо ж такому случиться! Он обратился с рапортом и был переведён в 3-й ОСБ; служили с отцом в одном отделении. Об этом хорошо знали во всех батальонах бригады, потому что служить отцу и сыну вместе в одном отделении выпадало крайне редко.
ОТЕЦ Кашфи родился в 1898 году в бедной крестьянской семье. С 11 лет батрачил. Двадцатилетним парнем ушёл защищать Советскую республику. Воевал под Самарой, Сызранью, дошёл до Омска и Томска. Сражался с белочехами и Колчаком. Участвовал затем в подавлении различных мятежей, в ликвидации кулачества и был организатором первых колхозов. Работал и сельским прокурором (были на селе такие внештатные прокуроры органов ГПУ).
О себе Кашфи вспоминал: «Мне было 17 лет, когда я начал трудиться на авиазаводе фрезеровщиком после учёбы в ФЗУ. Работали по 12 часов в сутки. Плохо было с питанием, одеждой. Прибыло много эвакуированных. Отца мобилизовали в армию, мать осталась с двумя малыми детьми. Пришлось уволиться и работать в колхозе. Мужчины ушли на фронт. Остались старики и женщины. Население облагалось военным налогом. Реализовался военный заём. Платить было очень трудно, не было средств. Меня, как комсомольца и более-менее грамотного, поставили работать в финансовом органе. А в апреле сорок второго призвали в армию. Из одного района нас было 12 парней».
«С прибытием в Рязань начались упорные, кропотливые учения. Почти каждый день тактические учения, занятия, изучение матчасти и всякой премудрости ведения боёв. Много было походов на 30—40—50 км и в жару, и в дождь.
…У нас в подразделении были люди разных национальностей. Своей отсталостью отличались казахи, узбеки, башкиры, татары. Мой отец умел только расписываться по-арабски. Будучи помощником командира отделения, мне пришлось приложить много сил, чтобы помочь учить людей русскому языку. …По дороге на фронт занимались с новобранцами, прибывшими под конец учёбы в Рязани, которые даже не умели разобрать и собрать затвор винтовки» — это некоторые фрагменты из воспоминаний Кашфи.
…Средняя Ахтуба. Внизу такая красота — Приволжье. Зелёный массив леса растянулся в ширину на 20—30 километров. И так — по всей бесконечной Волге. За этим лесом на возвышенности виден и сам Сталинград среди дыма и гула разрывов.
ВОТ ЧТО пишет о своей дальнейшей службе Кашфи Камалов.
«Быстро переправляемся по дощатому мостику через реку Ахтубу. После отдыха шагаем дальше. С наступлением темноты мы прибыли к берегу Волги. Волга тёмная, суровая, неприветливая. Вода играет красными отблесками от горящего города. Слышна бомбёжка на правом берегу. Грузимся на паром. Отчалили от берега уже перед рассветом. Переправились благополучно. Город разрушен, видны догорающие руины зданий.
…К вечеру добрались до посёлка Тракторного завода. В окнах домов видны жители. Здесь мало разрушений. Узнали, что завод ещё работает. Засыпаем мгновенно. Все очень устали после долгого похода. Перед рассветом все на ногах. Командиры ставят задачу. Не верится, что вот-вот встретимся с живым немцем. Отец говорит: «Сынок, далеко не уходи. Если ранят, помоги как-нибудь вынести». Ещё не знаем, как это непросто лежать рядом в бою… Как это будет на самом деле…
В эти минуты перед боем очень остро понимаю, что значит отец для сына. …Бывало, так устанешь работать лопатой, что она просто отказывается влезать в землю. В этих случаях отец всегда приходил мне на помощь. Он был крепкий, мускулистый. Всю жизнь занимался физическим трудом. Встанешь по подъёму, а он уже сидит, занимается чисткой лопат: надраит их кирпичом до блеска и наточит, как бритву. В Рязани, бывало, заранее подгонит ранцы, приготовит скатки шинелей. В походе лишний кусочек сахара, сухаря сбережёт и отдаёт тебе. Ты отказываешься, даже поругиваешься. А он своё: «Ты, сынок, ещё молодой, зелёный. Ты ещё слабый, тебе надо больше есть и спать». Для родителей ведь дети всегда малыми остаются. Я этого никогда не забуду! Вот что значил для меня отец-солдат. На войне очень трудно быть отцу и сыну вместе. Очень!
…Утром пошли в первое наступление через глубокий овраг. Встречаем раненых из других частей. Доходим до местности, где видны трупы немцев и стоят наши подбитые танки. Начался ураганный огонь немцев по нам. Вот ранило командира отделения, дальневосточника. Быстро вдвоём с товарищем распарываем ножом голенище сапога, перевязываем ему раненую ногу. Он ползёт самостоятельно в тыл.
…Отец лежит и стреляет метрах в 20 от меня. Я теперь командир отделения. Нас осталось 7 человек. Стреляю из ручного пулемёта в сторону немцев. Бойцы всё редеют, а продвижения нашего вперёд почти нет. Изредка вижу командира взвода и немного сзади — командира роты с телефоном.
После половины дня боя, к вечеру, ранило моего отца. Там от разрыва мины ранило одновременно четырёх бойцов. Мне крикнул об этом санитар, перевязывавший отца. Я с разрешения лейтенанта Дружинина проводил отца и остальных раненых до оврага. Быстро попрощался и бегом обратно к своим позициям. Мне стало легче после этого. Думаю, если убьют, то не увидит этого близкий человек.
Немцы открыли ураганный огонь, и к вечеру осталось нас в роте всего 12 человек. Перед наступлением темноты немцы попытались атаковать нас. Но, несмотря на нехватку боеприпасов, атаку мы отбили.
Нас перебросили в район посёлка Спартановка. Мы окопались за посёлком у края Сухой Мечётки, примерно метрах в 200—300 от окраины посёлка. 17 сентября получили приказ к наступлению. После короткой артподготовки пошли вперёд, чтобы занять высоту. Были порядочные потери, и к вечеру окопались уже на высотке в 200—300 метрах от переднего края немцев. Внизу была железнодорожная линия. Оттуда таскали шпалы для покрытия блиндажей. Мы здесь укрепились надолго.
Пополнение пришло из числа рабочих Сталинграда. Они были в своей одежде и долго не задерживались у нас. Были необученные, оружием пользоваться не могли. Приходилось много заниматься с ними. У меня на пулемёте стал вторым номером дядя Федя, житель Спартановки. Я сам взял его. Если хорошо, со старанием стрелять из ДТ, то нужен хороший «паёк» боеприпасов. Приходится таскать до шести снаряжённых дисков, а то и целый цинковый ящик с патронами. А он человек в годах, лет сорока или старше. Тяжеловатая походка, мешковатый, неповоротливый, не очень разговорчивый, но физически крепкий. Простой рабочий. Ночью, бывало, ходил к семье. Приносил как-то солёные огурцы, капусту. Он погиб от почти прямого попадания мины, а меня контузило тогда. Ходил неделю, как дурной… Когда он умер от ранения, то его было особенно жалко, рядом его дом и семья…
Командиром роты был младший лейтенант Илларионов. Невысок ростом. Простой с виду, особо не выделялся среди других. Требовательный и справедливый. Говорили: надо же мамлей (младший лейтенант), а командир роты… Прекрасной души человек. Первые три дня боёв он вместе с нами на передовой ползал: в одной руке пистолет, в другой — телефонная трубка. …Он попросил у отца взять меня к себе связным. Не приказал, а просил. Быть связным командира роты мне довелось уже в Спартановке. Для солдата это большая честь, когда командир тебе доверяет свою жизнь. Меня он любил, как сына. Но я проштрафился: задремал на охране КП роты. А тут проверка ночная. Комбат Графчиков и комиссар с ним. Очнулся, когда они были в пяти метрах от меня. От капитана Графчикова мне здорово попало. Через два дня я отправился во взвод. Был помощником и командиром отделения.
Без устали и особых приказаний мы работали по укреплению своих окопов и ходов сообщения. Знали, чем глубже и добротнее твой окоп, тем безопаснее, менее страшен даже танк. Оборудовали добротный блиндаж с соответствующим уютом: двухъярусные нары, самовар, старый патефон, тюфяк для командира взвода.
В начале октября по разведданным на нашем участке ожидалось крупное наступление немцев с 50-ю танками. Мы готовились к отражению этого наступления. Мы получили бутылки с горючей жидкостью «КС» по 3 штуки на бойца. Бутылки рассовали кто куда. Обращаться с ними не умели. Применять нам их до этого не приходилось. А стояли мы тогда во втором эшелоне батальона, примерно в 300—400 метрах от Спартановки. Двинулись на передний край, на гору. Мы тут были как на ладони. Бдительность потеряли, потому что этот участок всегда был опасным и обстреливаемым. Начался обстрел. От попадания пуль и осколков по бутылкам началось мощное горение. Загорелось человек семь-восемь. У меня бутылок не было, а был ручной пулемёт. Тут дымит один боец-башкир, друг моего отца. Кричит: «Камалов, спаси!» Мы в это время уже дошли до безопасного места. Что делать? Мне говорят: «Не ходи, пропадёшь!» А человека жалко. Долго не думая, бегом, перебежками, к нему. Пока дотащил его в укрытие, расстегнул ремень, а у него в тот же момент вылезли из живота кипящие кишки. Так страшно он и умер. А у меня в шинели было четыре пробоины, а самого не задело.
Потом оказалось, что в одном из одиночных домиков засело двое немецких снайперов. Вот они-то и нащёлкали наших горевших товарищей. Да ещё обстрел миномётный. Мы подобрались к этому домику. Я взял бутылку у одного бойца, кричу: «Хенде хох, фрицы!» Те в ответ стреляют и чего-то кричат. Ну, я бутылку в дом и бросил. Дом сгорел. Фрицы не вышли. Зато выскочила и побежала к другим домам одна женщина. Мы её застрелили. Потом к нам подошёл старик, обитавший поблизости, и сказал, что она давно ждала немцев…
К вечеру с такими приключениями мы добрались до переднего края и заняли позиции в первом эшелоне.
Командир роты Илларионов, бывало, говорит: «Мы, Камалов, с тобой, верно, в рубашках родились». В то время из старых бойцов нас осталось 4 человека и командир роты. Остальные все были из пополнения.
Наши взводы нередко меняли местами — то передний край, то во втором, а то и в третьем эшелоне (да, у нас был и третий эшелон). Надо отметить: на переднем крае мы никогда не подвергались бомбёжке. Находились близко от немцев, и немецкие лётчики нас не бомбили, боясь задеть своих. А здесь, «в тылу», целый день сбрасывали бомбы на наши траншеи в Спартановке. Это был неописуемый ужас. С воем сирен, стремясь как можно больше навести страх. Прямых попаданий не получалось, но раненых было порядочно. Утром начал писать письмо матери и девушке и не смог окончить из-за адской многочасовой бомбёжки. Эти неоконченные письма, фотокарточки девушки потерялись. Их засыпало землёй, хотя и лежали в нишах траншеи.
В тот день немец сильно нажал у Тракторного. Тогда же один длинный такой подполковник из 149-й бригады с несколькими бойцами очутились у нас. Они были в панике, говорили, что вырвались из окружения. А нам было приказано стрелять по беглецам и паникёрам из отступавших соседних частей… Сложно сказать, когда именно они появились: между бомбёжками или после бомбёжки. Видим, со стороны Тракторного вдруг из-за кустарника выскочили ошалелые бойцы, человек семь-восемь и впереди долговязый командир, лет сорока, если не старше. Грязные, худые, некоторые даже без оружия. Когда они появились, мы насторожились. Комвзвода даже скомандовал что-то вроде «огонь по изменникам Родины». Но мы тоже так ошалели: как же стрелять по своим? Не успели опомниться, как они уже оказались в нашей траншее. Командир взвода стал кричать, что они паникёры и изменники Родины, что они отступают здесь без приказа. И даже прижал одного из бойцов к стенке траншеи.
Тут их командир (был он худощявый, длинный, в шинели нараспашку, в каске) сам также прикрикнул на комвзвода. Мол, сам молокосос, как смеет кричать и оскорблять их. Они чуть не попали в окружение, а он, сопляк, им грозит! И тут он сказал, что он является подполковником из 149-й бригады. Потребовал, чтобы ему указали, где КП 124-й бригады и ее командование. Ну, дали им попить воды, покурить, и они ушли в сторону Волги.
Фамилию его не знаю, кажется, он её и не называл. Но факт такой был.
…Что удивительно, кто падал духом, был ленив — те погибали быстрее и как-то незаметно, бессмысленно.
15 октября противник ворвался на Тракторный, вышел к Волге. Здесь создалась очень тревожная обстановка для всего участка обороны Горохова. Сводная рота автоматчиков была сформирована в этот критический момент очень спешно. Бойцы были набраны из разных рот, не знали друг друга. Выступая перед бойцами, старший лейтенант, вероятно, командир этой сводной роты, предупредил, что предстоит сразу же вступить в бой и что драться нужно до последнего. Отступления не будет.
Я попал в роту автоматчиков командиром отделения, где было девять человек, в основном все молодые. Командиром взвода был какой-то лейтенант. Вооружение состояло из двух ружей ПТР на отделение, автоматов, гранат всех типов. Захватив боеприпасы и немного еды сухим пайком, двинулись по направлению к Тракторному.
16 октября перед заходом солнца мы были на указанном нам для обороны участке. Готовых траншей не было. Быстро отрыли ячейки для стрельбы лёжа, заняли оборону. С наступлением темноты начали окапываться глубже и готовить площадки для ПТР. Никакого шанцевого инструмента, кроме малых сапёрных лопаток, у нас не было. А копать ими твёрдую, как камень, сталинградскую землю очень трудно. Ночь прошла тихо. Немцы всё время вешали «фонари». Далеко было слышно, как работают, скорее всего опробуются или прогреваются двигатели танков, звучала немецкая речь. Значит, нам нужно ждать танков. Как быть? Окопы мелкие, большими усилиями к утру сумели окопаться только по грудь. Заняли круговую оборону с интервалами 5—7 метров между бойцами. Позавтракали сухим пайком, экономя всё до крошки. Обстановка подсказывала, что за пищей ходить времени не будет, а может, и не потребуется…
Страшило, что мелко сидим. Не дай бог ворвутся, задавят, как тараканов. В голове кружатся всякие думки: неужели всё, и сегодня я в последний раз вижу и вот эти деревья, и это предрассветное небо, и вот этих моих товарищей… Хотя уже 50 дней жил под такой опасностью, но тогда было всё же веселее: нас было много — своя рота, батальон. А сейчас — два неполных отделения людей, даже мало знакомых ещё. Хотя бойцам познакомиться — дело недолгое, особенно когда вместе работаешь накануне боя. Два часа — и всё уже знаешь о другом.
17 октября часов в 8—9 спереди, левее от нас, началось движение. Немцы поднялись и перебежками, но неосторожно направились в нашем направлении. Враг, кажется, был уверен, что не встретит сопротивления, но продвигался с опаской. Вот стали перебегать железную дорогу. Нас не видят. Но для автоматов ещё далековато, открывать огонь рано. Подпускаем немцев ещё ближе. Противотанковые оружия (ПТР) в отделении поставили крайним справа и в середине нашей позиции. А соседнее отделение, слева, поставило второе ружьё — также в середину.
Внезапно дружно открываем шквальный огонь по немцам. Что тут у них началось: сумятица, растерянность, падают раненые и убитые, кто ползёт, кто орёт, как сумасшедший… Примерно минут через 5—7 нашего огня они начали отползать обратно, а потом и драпать. Настроение прямо поднялось: у нас потерь нет, раненых нет. Уложили добрую половину немцев, сделали доброе дело. Как правильно поступило командование, выставив здесь с вечера заслон! Иначе немцы легко могли бы пропахать берегом Волги прямо до КП бригады.
Часа полтора спустя немцы повторили атаку. Их уже человек 50—60. Идут развёрнутым строем, более нахально и уверенно, на ходу строчат из автоматов. Начался и миномётный обстрел. Немцы залегли за железнодорожной насыпью. Миномётный обстрел был недолгий, всего минут десять, но тогда это казалось целой вечностью. Прямых попаданий нет. После обстрела немцы поднимаются в атаку на нас. Мы опять накрыли их сильным автоматным огнём. Более смелые доползли ближе к нашим укреплениям, их закидали гранатами. В этот раз немцы дольше сопротивлялись, но всё же не выдержали огня, откатились. Стало тихо. Слышим, на горе тоже сильная стрельба, видно, там идёт бой. День был пасмурный, над землёй — густой сизый дым. За две атаки мы уложили человек 50 фрицев. Вот что такое автомат в умелых руках!
Наступает ночь. Немедленно посменно чистим оружие, подсчитываем боеприпасы, прикидываем возможности на завтра. Стали углублять окопы и приступили к рытью ходов сообщений, чтобы передвигаться хотя бы ползком. Всё равно не миновать нам встречи с танками, попытаются «выкурить» нас завтра отсюда и рассчитаться за своих солдат.
Ночью немцы всё время вешали фонари, видно, подбирали и выносили свои трупы. Мы за день боя имеем двух раненых. Боеприпасов сгоряча потратили много — перестарались. Но посылать за ними ещё не думаем. Раненых оставили пока у себя, так как неизвестно, куда их направить. Надеялись, что командование, слыша бой на нашем участке, само вспомнит о нас и пришлёт связных. Но этого не случилось. Волноваться вроде пока рано, всего-то вторую ночь стоим. Но как-то тревожно.
18 октября. Пасмурно, прохладно. Утром кругом тихо. За ночь мы сильно озябли, сказывается отсутствие горячего питания. Водку (было две фляги) берегли для раненых.
Днём, дело к обеду, слышим шум моторов. Мы насторожились. Быстро изготовились, ещё раз проверили наши ПТР, ещё ночью сделали связки гранат для встречи танков. Бойцам дал строгие указания: стрелять сегодня умно, не горячиться. И строго по своим целям и ориентирам. Без артподготовки левее, напротив нашего первого отделения, выползают шесть танков. Они двигаются из оврага. На броне за башнями сидят фрицы — десант, и за танками тоже двигаются (бегут) фрицы. До взвода примерно. Танки ползут осторожно, на ходу начали стрелять из пушек. Снаряды рвутся позади нас. Значит, огонь не прицельный, наши окопы им не очень заметны. Мы короткими очередями стали отсекать фрицев от танков. И десант на танках от огня стал торопливо спешиваться. По нам заработали танковые пулемёты. И тут один из танков замешкался, а потом вдруг стал разворачиваться и подставил нам бок. По нему мы и ударили из двух ПТР. Видим, что есть попадания, а танку, вроде, и ничего, как горохом об стенку получается…
Приготовились стрелять по другим танкам. Вдруг видим, что танк, по которому стреляли, больше не двигается. Стал из него выскакивать экипаж, и их мы уложили из автоматов. Остальные танки увеличили скорость и быстро убрались за железную дорогу, пошли в сторону горы — 4-го батальона.
Может, это была разведка боем, или натолкнулись на нас опять случайно. Что-то немец прощупывал… Но у нас настроение опять поднялось, начали расхваливать свои ПТР. Пехота больше не появлялась, видно, автоматчики остались за железной дорогой и в овраге. В бою мы потеряли четырёх человек ранеными. Сильно тяжёлых не было. Но раненых надо было уже куда-то отправлять. А куда? Тяжело здоровому смотреть, как раненый страдает, мучается. Присутствие раненых очень нервирует, их надо быстрее эвакуировать. Что мы здесь можем? Дали им по 50 грамм водки и остатки сухарей. Надо дожидаться ночи. Там что-нибудь сообразим.
Снова чистим оружие, набиваем диски автоматов патронами. Понимаем, что подкрепления не будет. Но мучает неизвестность. Неужели командование о нас забыло? С наступлением темноты послали одного более шустрого парня искать своих — КП, а главное, санпункт.
Он долго не возвращается. Дождались — с небольшим пополнением. Принёс в вещмешке немного патронов и хлеба. Рассказал, что доложил кому-то о нашем положении. Приказано держаться до последнего патрона. Главное, нашёл санпункт. Отправили раненых до наступления рассвета и немного успокоились. Большим они были грузом для нас.
19 октября. Решили переместить огневую позицию. Быстро сняв половину бойцов, нас всего оставалось человек 15, заняли оборону в новом районе. Обзор хороший. Очень помогут в маскировке и защите имеющиеся разрушения. Есть частично заваленные, но вполне пригодные траншеи. Выбросить немного земли — и вполне можно укрыться. Подготовили окопы и перебрались на новую позицию, метров на 150—200 вперёд, левее от железной дороги.
К полудню началась артминомётная стрельба. Били немцы наугад. Попадали дальше от нас. Потом пехота опять вылезла из оврага и направилась в нашу сторону. Было их человек 25, с пулемётами. Пэтээровцу удалось с нескольких выстрелов снять пулемётчика. Немцы прут на нас. Мы стреляем дружно, но короткими очередями. Гранаты почти кончились. Приходится развязывать связки гранат, что подготовили для отражения танков. Но немцы всё же не выдержали, начали тикать.
У нас ранен пэтээровец, а всего ранено восемь человек. Удивительно, третий день дерёмся, а у нас ни одного убитого. Раздался свист снаряда, разрыв. Сначала почувствовал, что отказала нога, в горячке ползу, чтобы дать указания… Тут боль пронзила руку. Ранен ещё и в кисть…
Немцы больше не лезли. Наступила ночь... В темноте мои товарищи вытащили меня, тяжелораненого, к эвакопункту на берегу. Перед рассветом нас переправили за Волгу. На берегу находилось очень много раненых бойцов и командиров. Было видно, что нашей бригаде приходится очень тяжело.
Раненых, в том числе и меня, переправили вначале в санпункт на берегу Волги. Нашли для нас землянку с большим трудом. Мы все грязные, худые. Врач спрашивает, чего мы такие страшные… Мы рассказали. Налили они нам по 50 граммов спирта и дали немного покушать. Кровь у меня буквально от такого угощения закипела. Стало повеселее. Потом погрузили нас на катер и перед рассветом благополучно переправили на левый берег за Волгу.
Будучи на излечении, я вспоминал, что было со мной в Сталинграде. Когда мы спешно занимали оборону на новом месте, немец наступал со множеством танков. А я даже не знал бойцов своего отделения — все были из других частей. На отделение было два ПТР и автоматы. Боеприпасов — мало, гранат почти не имелось. Даже патронов к ПТР (12,7 мм) было под счёт. На танк, который мы подбили, потратили почти весь запас этих патронов. Попробуй воевать против такого бронированного чудовища без боеприпасов. Я всё тогда удивлялся, неужели меня не возьмёт пуля или снаряд? Мы стояли, попросту говоря, на свой риск. Стояли, что и говорить, насмерть. Это только и помогло. Но умирать нам было некогда. Надо было держаться во что бы то ни стало».
ТАК ОКОНЧИЛАСЬ 53-дневная миссия Кашфи Камалова в Сталинграде. Затем — четыре месяца госпиталей. Был признан негодным к строевой. Попал в школу механиков авиационного вооружения. С авиаполком прошёл до Кёнигсберга, потом до Берлина.
Две военные биографии сталинградских ветеранов-гороховцев: отца и сына Камаловых. Всего две — на более чем пять тысяч воинов 124-й отдельной стрелковой бригады, прибывших в огненный Сталинград 1942 года.
Обсудить новость на Форуме