00:47 07.05.2011 | Все новости раздела "КПРФ"

Страницы истории. Памяти писателя и военкора «Правды» Всеволода Вишневского

     В группу военных корреспондентов «Правды» в годы Великой Отечественной войны входили 54 журналиста. Еще несколько десятков правдистов служили в дивизионных, армейских, фронтовых, флотских и центральных военных газетах. 

     НО  ОДНО ИМЯ, Всеволод Вишневский, в блестящей  плеяде публицистов — офицеров Красной  Армии занимает особое место. Одна из московских улиц в Тимирязевском районе названа его именем. К началу войны с фашистской Германией (а он ее предвидел) Вишневский уже известный драматург, автор «Первой Конной», «Оптимистической трагедии», кинофильма «Мы из Кронштадта» и других художественных произведений. Родившись на рубеже ХIХ—ХХ веков — в 1900 году, — он скажет о своем поколении: «Мы — живые «девятисотники, попавшие в центр полувекового тайфуна».

     Выйти из тайфуна Первой мировой, Гражданской  войны с честью и достоинством было нелегко. Призвание и дело солдата  сформировали убеждения Вс. Вишневского, его характер, цели.

     Первая  мировая стала в его  жизни академией. В 14 лет он убежал на фронт, до 1917 года служил разведчиком в лейб-гвардии Егерском полку. Воевать закончил в звании ефрейтора, имея Георгиевский крест и две Георгиевские медали. Хлебнул полной мерой всего, что выпадало на долю русского солдата и матроса, скажет однажды Вишневский.

     Что-что, а душу русского солдата он знал, как никто другой. «Дневники военных  лет» это подтвердят. Обогащенный  прежним опытом, он всматривался, оценивал поведение человека на войне, теперь уже Отечественной. Записи делались день за днем, порой жестокие, но вдохновенные, полные оптимизма. Таков автор и в своих газетных репортажах «Правды». В центре очерка всегда человек, его поведение — предмет исследования публициста.

     Три тома Собрания сочинений Вс. Вишневского  отданы «Дневникам военных лет». Жаль, что они мало известны современному российскому читателю. Это серьезная  публицистическая литература. Каждый день всматриваться в окружающие события, по-своему оценивать их, вникать, порой действовать, то есть брать ответственность на себя, — в этом весь Вишневский.

     Итак, в годы Великой Отечественной  войны Всеволод Витальевич находился  на фронте в качестве политработника Военно-Морского Флота и военного корреспондента «Правды». Его деятельность в это время была многогранной и неутомимой. С самого начала войны он находится на боевом посту военкора. И уже 2 июля 1941 года вышла его первая корреспонденция «Балтийский стиль» — о поисках и уничтожении немецких подводных лодок на Балтике. 11 июля — репортаж «Морские охотники». И таких выступлений за годы войны — десятки. Дневники насыщены сведениями: «Пишу в «Правду» об «охотниках», «Днем сдал очерк в ЦО (о летчиках)», «Написал оптимистический очерк в «Правду», «Написал второй очерк — о подводной лодке Иванцова…», «Работаю над очерком о новых орденоносцах», «…Работал над очерком «Люди города Ленина».

     Да  разве всё перечислишь! Читатель сам может убедиться в том  объеме работы, которую совершил для  газеты и ее читателей неутомимый публицист-военкор.

     Интересны замечания коллег Вишневского о  его стиле, об умении отбирать главное, сохраняя при этом самобытную индивидуальность.

     Военкор «Правды» Яков Макаренко так описывал обстановку в среде военкоров, находившихся на Берлинском направлении:

     «Журналисты раскрепились по частям направления  главного удара. Каждый из нас был  в эти дни сам себе стратег, выбирал участок по собственному определению. Вишневский и Золин  приписались добровольно к армии, которой командовал В.И. Чуйков; Горбатов и Мержанов выехали в армию Кузнецова; я определился в армию генерала Н.Э. Берзарина; Василий Величко — к танкистам. Иногда вечерами мы съезжались и еще раз сверяли свои решения; кое-что подсказывали наблюдения, также выработавшаяся за время войны интуиция. Я наблюдал с интересом за метаморфозами, которые происходили, помимо воли, в нас самих. Всеволод Вишневский был необычайно весел, сыпал матросские анекдоты, а вечерами, никогда не отступая от раз установленного порядка, садился за дневник. Каждый из нас с вожделением смотрел на большую конторскую книгу в черном ледериновом переплете, желая хоть одним глазком заглянуть в нее. Но Всеволод Витальевич никого не подпускал к дневнику…»

     Его морская душа рвалась на Балтику. Мы взяли ту небольшую часть дневников военкора за февраль — март 1945 года, которая относится к освобождению Польши и городов на побережье Балтийского моря, в частности, Данцига. Публикуются материалы в сокращенном виде. Редакции, готовящейся к 100-летию выхода первого номера «Правды», хотелось, пусть в кратком изложении, представить записи одного из своих лучших военных корреспондентов 1941—1945 годов — Всеволода Вишневского. 

 

     «Мы выйдем из войны сильнее, чем вступили в неё»

     В Ленинграде 


 
1 ноября 1944 года. К исходу дня — на бывших боевых рубежах Ленинграда. Сейчас здесь ставят памятники павшим в боях… Завтра я покидаю Ленинград после сорока месяцев и десяти суток, отданных ему — родному — безраздельно!..

     21 декабря 1944 года. Немцы прорвали  фронт двух американских армий  — на Бельгийско-Люксембургском направлении… Их прорыв связывают с последним ударом Людендорфа в 1918 году. Я писал в «Правде» до войны большую статью на эту тему (о крахе германских наступательных операций в 1918 году). Мне думается, что немецкий удар 1944 года слабее.

     1 января 1945 года. Сегодня в «Правде»  моя новогодняя статья.

     9—12 января 1945 года. Написал большую  статью в «Правду» о фильме  «Иван Грозный». Я — за. Ал. Довженко  — против.

     19 января 1945 года. Был в ССП. Вручил  в партбюро прикрепительный талон от райкома. Внес партвзносы.

     Из  последних сообщений. По немецким данным, Красная Армия бросила в наступление 185 дивизий! Но сейчас вступают в дело новые фронты и, очевидно, брошены  б`ольшие силы. Немецкое радио и пресса признают, что положение «крайне критическое» (!). Фронт их разорван... Потеряны важные базы, склады и пр. Командование фронтом принял генерал Гудериан. На фронт брошены полицейские отряды, Volkssturm, охранные батальоны и т.д. Немцы сообщили об оставлении Варшавы, о появлении русских танков у границ Восточной Силезии.

     Вся мировая пресса полна сообщениями  о победах Красной Армии: «Фантастические  победы!» — «Колоссальное наступление!»  — «Те, которые обвиняли Россию в  бездеятельности, теперь будут обвинять ее в стремлении первой попасть в  Берлин». — «До Берлина — 250 миль!» и т.д.

     Общее ощущение грандиозности наступления. Некоторые части в сутки проходят по 20—25 миль. Взят Зольдау (Дзялдово), место, где в 1914 году погибла армия генерала Самсонова,— реванш в 1945 году! Итак, удар к Познани, к Данцигу на отсечение Восточной Пруссии — целого немецкого фронта плюс три-дцать дивизий у Либавы — Виндавы. Итак, удар на Восточную Силезию, очевидно, с заходом левым плечом к Берлину; с отсечением Австрии, Чехословакии и Венгрии.

     Начата  подготовка к встрече «трех»...

     Звонил  генерал-лейтенант А. А. Игнатьев:

     — Родной мой, голова идет кругом... Что  делается!

     Вот удары!..

     Вечером провел в клубе писателей Ленинское  торжественное траурное собрание.

     Выступил. — Некоторые мысли о Ленине... Ленин создал новое государство всемирного значения. Без России мир жить и идти вперед не может. На основе Ленинских планов (централизация, кооперативный план, индустриализация и пр.) — наши пятилетки... Государство наше неимоверно прочно. Столько потеряв в 1941—1942 годах, СССР всё же устоял, нашел в себе новые силы. Индустрия развернула невиданное производство военной техники... СССР воспитал новых людей. В них старый русский военный закал, выносливость и новый дух! Если в старой армии таран летчика Нестерова был единичен, то в Красной Армии — это массовое явление (Гастелло, Матросов и сотни других). Высокое мастерство молодых генералов и офицеров! В иностранной прессе в эти дни («Daily Express»): «Немцы в военном отношении — дети в сравнении с русскими» (!). Мы не только воюем — мы создаем новые заводы, шахты и пр. Мы выйдем из войны, несмотря на все потери, сильнее, чем вступили в нее!..

     Немцы явно теряют равновесие и здравый  смысл. В их прессе пишут о том, что русские побеждают потому, что они изучили... немца Клаузевица (!). Кстати, Клаузевиц получил наибольший опыт именно на русской службе в 1812 году. Отрицать то, что в России изучали и изучают весь военный опыт — и русский, и иностранный, — нелепо. Но кто же мешал это делать Гитлеру и его генералам?

     В 2 часа ночи вызвали в «Правду»... Говорили о предстоящей мне поездке в Германию. Прочел иностранные сводки и пр...

     23 января 1945 года. Мне в Москве уже  не сидится. Ночью позвонил  в «Правду», просил срочной отправки  на фронт… Условился о поездке  на Берлинское направление.

     3 февраля 1945 года. Написал представление к ордену на поэта А. Яшина… Он хорошо работал в Н-ском УРе (на Балтике) и под Сталинградом.

     Из  моих невысказанных мыслей. — Я  знаю, что иные из вас не приемлют меня. Я резок, я — как вы говорите — «неистового темперамента и крайних взглядов», агитатор, публицист. А вот когда вы — талантливые, молодые, тихие и прочие — будете через несколько лет читать свои новеллы, повести и пьесы, я, слушая, вероятно, волнуясь и смахивая слезу, подумаю: «Я недаром прошел свой путь, драл глотку, доказывал; неоднократно был ранен — и физически, и душевно… Это для вас…»

     4 февраля 1945 года. В сегодняшней  «Правде»: «Поднят занавес над  последним актом Второй мировой  войны…»

     5 февраля 1945 года. Войска маршала  Жукова вышли к реке Одер; до  Берлина осталось 70—75 километров! С Волги и из района Москвы резервные армии и корпуса двинуты на запад!..

     19—21 февраля 1945 года. Прислали необходимые  документы для связи с Балтфлотом  в районах Эльбинга, Данцига, Гдыни,  Штеттина и пр. Ночь. Тихо. В который раз я покидаю свой дом для войны?

     Следующая тетрадь дневников Всеволода  Вишневского называется так:

     

На Берлин

 

     Вот короткие записи военкора «Правды» в  последние дни войны. Те, кто забыл, пусть вспомнят. Те, кто не знал, прочитают  и представят, как всё было.

     22 февраля 1945 года. Встал в 9 утра…  За мной заехали капитан 1 ранга  И.И. Золин (Иван Иванович Золин  — заместитель начальника военного  отдела газеты, многие статьи  тех дней были написаны Вишневским  совместно с Золиным. — Ред.) и фотокорреспондент

     Я. Рюмкин. Выпили отвальную бутылку рислинга. Бодры… По русскому обычаю присели, помолчали… «Виллис» тронулся в 10.30 — на Минское шоссе. Рюмкин, со слов фотокорреспондентов, рассказал нам о встрече «трех» в Крыму:

     — Посадка англичан и американцев  была на аэродроме в Саках. Обслуживание — и американское, и наше. На аэродром прибыло в подготовительный период до сотни самолетов: Рузвельта, Черчилля, охраны, персонала, комиссий. На конференции работали (и Рузвельт, и Сталин, и Черчилль) по шестна-дцать часов в сутки (с перерывами). На киносъемку у «круглого стола» дали всего четыре с половиной минуты. Снимали наши и американцы. В общем, засняли десять тысяч метров пленки…

     … Минск, Брест, Варшава, Познань. Масса  записей, но Вишневский и Золин торопятся  туда, где боевые действия.

     Новый удар Рокоссовского! Группе армий Гиммлера «Висла» нанесены новые сильные  удары. Наше вторжение идет на огромном подъеме. Удар с Вислинского плацдарма  намечался в двух вариантах: малый  прорыв (после артиллерийской подготовки на 500 тысяч снарядов) и, в случае неудачи, большой (на 1500000 снарядов). Удался малый, и в прорыв пошли, с зажжёнными фарами, три тысячи танков и бронеединиц. Танки прорвались очень глубоко, некоторые соединения сделали за первый день 120 километров!

     Войдя в Германию, бойцы подводят итоги… У артиллеристов — индивидуальный счет: «За мой сожженный дом», «За мою погибшую семью».

     

Из наблюдений

 

     Католический  приют для сирот и стариков. — Вошли. Две монашки поднимают  руки. «Проведите нас в бомбоубежище…» Там дети, — увидев нас, они тоже поднимают руки (!). Мы успокоили их. Краткая речь о Красной Армии… Дети облепили нас, болтают. Кругом — внимательные глазенки; некоторые в очках. Старики сидят молча. Одна старуха читает, ни на кого не смотрит. Наконец, медленно поднимает глаза — и снова за чтение. Невозмутима! (У нее погибли пятеро сыновей на фронте).

     Немцы везде вывесили белые флаги, тряпки, надели белые повязки. От красного флага  с белым кругом и свастикой  им остались только белые лоскуты.

     Заехал  в оперативную группу Смерша (они нашли замурованные списки национал-социалистов; вылавливают немецкую агентуру).

     Стоит хороший радиоприемник, — «Говорит Москва». Послушал. Приятно… (Здесь, в  Познани, найден склад из 2000 уворованных  русских радиоприемников). Немцы  оставили агентурную сеть с рациями… Изымаются ученики познанской фашистской шпионской школы (до 1000 человек). Это было крупное заведение! Польское «лондонское» подполье получило директиву (нашли документы) о полной конспирации и постепенном проникновении во все органы новой польской власти. Обстановка достаточно сложная.

     «…  не прийти ни к какому покою»

     Читал Бунина «Окаянные дни» — книги  из местной библиотеки русских эмигрантов. Это сильно, злобно, талантливо: Москва в начале 1918 г., Одесса в 1919-м. (Вспомнил свои переживания в те годы). Да, Бунин талантлив, но обывательски злобен до предела, и за всем этим — боль, любовь к России, проникновенность.

     В свете всех событий, с высоты побед, — прощаешь старику его брюзжание, проклятия и вопли. Россия идет своим  шагом, делает своё дело… Дневник Бунина касается людей, которых я знал лично (Горький, Алексей Толстой и пр.), Читать трудно — всё грубо, едко, беспощадно (хотя многое в жизни и трудно, и беспощадно). Иногда волнует ощущение природы России, ее естества, но у Бунина аспект толпы, народа — злой, дурной, неверный. Наш Человек оказался выше, умнее, отчаяннее, шире, бесконечно шире и глубже. У Бунина морды, неверие, звериная злоба, тупость, матросы в клешах, типы с желваками жующих челюстей, бойцы (в «развратных галифе») с «намазанными сучками»… Разгульная, тупая, беспощадная толпа. Если вы, Бунин, еще живы, да будет вам стыдно!

     Я вспомнил свою Москву 1918 года, Кремль, охрану Совнаркома, вокзалы, дежурства, Страстную площадь, весну, взбудораженность, брожение сил, духа, юность страны и юность свою… Нет, тысячу раз — были правы МЫ! И дело не в «дурном» стиле газет, не в «арестах, хаосе, слухах» и т.д. Процесс вел к иным, высоким целям!.. Мысли о России — необозримо широкой, любимой, трудной, сильной… Мысли о Москве — о своих приятелях, знакомых, близких… О московском небе, о вечерних улицах, о странностях жизни, о замыслах и надеждах, о своем личном. Душу раздирают вопросы. Где-то в Москве, в стране живут мои пьесы, книги, статьи… Мне не уйти от жизни, не прийти ни к какому покою.

     2 марта 1945 года. Фронт взял множество  трофеев: 18000 тонн сахара (вывезенного  немцами главным образом с  Украины), склады бумаги и пр., пр. Есть хорошие заводы, типографии. Получено указание — всё в основном оставлять Польше. Брать лишь необходимое для фронта…

     Для всей Красной Армии огромное значение сейчас имеет проблема так называемой мести. Требуется огромная политическая работа среди солдат и офицеров. Из освобожденных областей шлют письма: «Расплатитесь за нас, товарищи!» и т.д.

     Многие  «барахлят». Видел пехотные подразделения, которые обзавелись каретами, катафалками (!), фаэтонами… Некоторые бойцы питаются за счет своих «трофеев» — в  ротные и батальонные кухни не являются, вследствие чего страдают учет и дисциплина.

     Эту проблему надо срочно продумать, решать.

     Пришла  директива от 1 марта 1945 года, подписанная  маршалом Жуковым: о полном пресечении отставания от частей, «барахольства», несоблюдения формы, пьянства, неподчинения офицерам и т.д. Довести до всех бойцов и офицеров… Надо крепко поработать, иначе отдельные части смогут распуститься. Так стоит вопрос…

     3 марта 1945 года. Наши едут, идут  — в грязи и копоти —  неутомимые, неотвратимые! Разгром  Гитлера будет ужасающим! Мелькают село за селом, городки… Пожарища. Кругом — грязь, пепел, уголь, всякая рвань… Воет ветер… Тяжелыми русскими танками «испаханы» дороги. Всё немыслимо разворочено! На обочинах дорог — солдатские могилы. Грубые деревянные столбики, окрашенные красной краской, иногда пятиконечная железная звезда…

     Наши  танки вырываются к морю — осталось 60 километров. Опять мне суждено  быть на Балтийском море.

     Наступление взвинчивает. Ни Золин, ни я — не чувствуем усталости.

     Грохот  машин, поток нашей пехоты. Пленные  ошеломлены…

     Проходит  партия угнанных со Смоленщины советских  граждан. Всего не описать, потрясающие  сцены!

     Арестовали  какого-то немца (национал-социалист). Около него мечется жена с двумя  девочками: «Пап`а, пап`а!» У немца  на лице — страх и ненависть. Никогда  не забуду это лицо!

     Увидел  солдата под зонтиком. Высмеял  его:

     — Дождичка испугался, русский солдат? От Волги шел — не сырел. Брось  эту чужую дрянь!

     Солдат  тут же вышвырнул зонтик.

     Иду дальше — опять картина: стоят  часовые в женских прозрачных (голубом и розовом) дождевых плащах! И смех и грех. Ну что с этими героями делать?

     Встреча бойца с его освобожденной  сестрой. Оба плачут. Встреча длится две-три минуты, машина бойца трогается  дальше вперед.

     Наши  бойцы заряжены до отказа! И чем  ближе я к ним присматриваюсь, тем отчетливее вижу огромную физическую и моральную силу Советской Армии. Бойцы громят фашистов, понимая свою задачу прямо, просто. К сожалению, директива от 1 марта дойдет до сознания некоторых не скоро. Слишком велики потери у каждого из них. А главное: в их восприятии фашизм еще неотделим от немецкого народа.

     Беседую в штабе полка (мотоциклистов).

     — Основная сложность: не снижая ненависти  к врагу, удержать бойцов от нанесения  обид неповинному населению, — говорит  один из командиров. (Вот голос армии!)

     — У нас шестнадцать человек, —  рассказывает другой, — попали в  окружение… Все погибли. Мы нашли  их изуродованные, кастрированные трупы. После похорон мы провели на их братской могиле траурный митинг и  не могли не призвать к мести…

     Об  Н-ском гвардейском полке мотоциклистов. Полк еще молодой, но обратил на себя внимание — это смельчаки-гвардейцы. Ребята — уральские, волжские, московские. В основном — рабочие. Ночью мчатся в прорыв, открыв фары и сняв глушители: «Иду на вы!» Впечатление грандиозного танкового вторжения. Немцы говорили об одном таком рейде: «Прошло две тысячи русских машин». А был всего лишь полк. Наступать они умеют. «Веселый полк», — говорят про них.

     Стремительность и массовость русских атак ошеломляют немцев. Их гарнизоны гибнут в окружениях… Мне думается, что это уже агония не только гитлеровской армии, но и всей системы в целом…

     9 марта 1945 года. Балтийское море! Наконец-то! Бухта… Иду к пристани. Стоит  продырявленный каботажный пароходик.  Валяются ящики с медикаментами,  разные вещи. Лежит убитый седой немецкий моряк. Голова моряка пробита, кровь запеклась.

     По  противоположной косе движется немецкая колонна. Мы бросились к батарее  — в ста метрах от противника. Открываю огонь, затем стреляет И. Золин. Левее бьют из немецкого миномета наши бойцы. Солнечно, прохладно, шумно, хаотично, «отчаянно». Уцелевшие немцы, отстреливаясь, ушли.

     В бухте появляются три немецких «москито» (быстроходные торпедные или сторожевые катера. — Ред.). Бьют в упор по городу. Разрывы, дым. Отвечают орудия наших  танков и батарей. Два катера тонут, третий уходит, выпустив дымзавесу. Р. Кармен (он тоже здесь) успевает это заснять.

     Вот мы и вошли в фашистское морское  логово. Есть за что поквитаться… Вечером  к нам пришел командир полка гвардии-полковник  И.Т. Потапов (чем-то напомнил мне Папанина) — острый, смелый. Он только что побрился, переоделся: «Шесть дней не раздевался…» Разговорились. Когда мы 10 сентября 1918 года отбили у белых Казань и спасли окруженных красных кавалеристов, Потапов, 14-летний доброволец, был среди них.

     — Значит, вы и меня в 1918-м спасли! Ну, чокнемся по этому поводу.

     Поселились  с Золиным у местного домовладельца, купца Богаевича… Вечером пригласили хозяина к себе на ужин. Зашли  Славин, Мержанов и другие. Товарищи решили отметить получение мною второго ордена Ленина (сообщили об этом в политуправлении фронта из Москвы).

     

Из обстановки

 

     Наш выход к Балтийскому морю рассек армии Гиммлера на несколько изолированных  частей.

     Восемь  потрепанных дивизий бежали, лишь некоторым удалось пробраться к  низовьям Одера. Пять дивизий попали в котлы и уже ликвидированы. Взято в плен несколько генералов, в том числе генерал Краппе (в собственном имении), где помещался штаб его дивизии… Генерал сообщил, что оперативных резервов Германия уже не имеет, но что ОКВ будет продолжать борьбу, перебрасывая дивизии с участка на участок…

     Читаю Бунина… Мизантроп! Какая тяжкая, тупая, безнадежная жизнь изображена им в «Деревне». Если бы Россия была такой, разве мыслима была бы нынешняя победа?

     Привожу еще некоторые показания пленного генерал-лейтенанта Краппе: «У молодых офицеров еще остаются надежды, но у нас, стариков, иллюзий уже нет…»

     По  ВЧ связались с «Правдой». «Привет. Участвовали в прорыве к Штеттинской  бухте. 8-го вернулись, обрабатываю материал. Бодр, работаем с Золиным дружно, в ближайшие дни едем к Данцигу. Прошу сообщить московские дела. Письмо передаст В. Гроссман».

     Золин и Рюмкин уехали в Сильне — в  политуправление фронта. Я вкушаю тишину и одиночество. Иногда оно  необходимо… Хожу по комнате. Обдумываю  два очерка для «Правды»: один о Польше, второй о прорыве к Балтийскому морю.

     17 марта 1945 года. Сообщили, что в  Данциге немцы опросили полторы  тысячи русских военнопленных:  пойдут ли они драться против  Красной Армии? Все отказались  и были расстреляны. Если это  так, то генерал Вейс и его присные нам ответят.

     18 марта 1945 года. Утром написал и  днем отправил в «Правду» очерк  «Под Данцигом». Отдельные штрихи, но в общем по-журналистски, обычно. Не напишешь наспех того, что видишь, и не всегда это возможно.

     Видел надпись на одном доме: «Русский солдат, здесь живут добрые немцы, женщины и дети. Они примут русского солдата, как брата. Не приходи в этот дом со злыми намерениями…»

     Вечером сообщили радиоперехват: Риббентроп официально обратился к Англии с предложением мира на условиях сохранения умеренного национал-социалистического режима: «В случае отклонения условий придется впустить большевиков». Английское правительство условия отклонило и данные о переговорах передало в Москву.

     Бить  и бить! Не давать Гитлеру никаких  отсрочек и лазеек…

    

 Ровно месяц в поездке

 

     Писал очерк «У Гдыни». Всего нами за месяц  послано семь или восемь корреспонденций… Готовлю материал о самой Гдыне.

     В Данциге — паническое настроение. Генералы Форстер, Вейс и другие готовят  город к уличным боям. Каждый этаж в доме получает свою задачу. Несколько транспортов, вышедших из Данцига, утоплены нами. Гауляйтер (или как его там?) Кох пытался сбежать из Кенигсберга. Нервы у немцев сдают!

     Цоппот! — Европейский курорт, магазины, рестораны, хруст битого стекла…  В витринах — розовые куклы-манекены, которым наши пехотинцы уже задрали руки вверх. Так они и стоят с застывшими улыбками и поднятыми руками.

     Провели итальянских офицеров, голландцев. Радостные слезы освобожденных…

     Вышибли двери в кабинете директора бывшего  «Казино» и позвонили в Данциг. Соединение есть — кто-то дышит в трубку, но не отвечает…

     На  тачанке — пьяный боец с гармоникой, едет прямо на пляж. Вернул его… Старик немец с какой-то девчонкой лезет  «шуровать» магазин. Всё бурно, вне  норм, хмельно и невероятно остро. Мне бешено весело!

     В гостинице нас целуют русские  судомойки и поломойки, плачут от радости, тащат нам котел пива. Тут же выступаю, глотая нервные  слезы… Ночью — на обратном пути — расшивали «пробки» (машины забили дорогу). Я действовал рьяно, осип…

     С увлечением писал очерк «В Цоппоте»… У нас дружба с управлением связи — материал быстро передают в Москву. Очерк живой, с новыми фактами, справками. Среди них — о приеме Гитлером группы солдат (в возрасте от 12 до 17 лет), отличившихся в боях, например, двенадцатилетний Альфред Гех! Это уже крайние меры. В Данциге объявлена мобилизация контингента 1929 года рождения, то есть шестнадцатилетних! Город в непрерывном напряжении: жестокий огонь нашей осадной артиллерии и выматывающие налеты авиации. На рейдах взлетают немецкие транспорты и военные корабли. (23 марта был массированный налет авиации КБФ!) За Таллин, за Ленинград — получайте!

     Я наблюдаю высшую, финальную фазу Второй мировой войны. Она — по крайней  мере, здесь, на Восточном фронте, —  жестока. Ненависть к врагу мы довели до максимума. Еще точнее: ненависть родилась из наблюдаемых фактов, от звериной жестокости фашистов.

     В 1941-м мы были для них только низшей расой — «получеловеки»; по существу их отношение к нам — это  презрение, недооценка, жестокость —  плановая, гипертрофическая, непонятная мне (нам) и доселе. Многолетнее истребление людей во рвах, в Майданеках, Освенцимах, Дахау и пр.— чудовищно! При всём своем опыте чекиста и участника четырех войн фиксирую точно: жестокость, исступление и самоопьянение властью у фашистов — беспрецедентны!.. Вот тут и зарыты глубочайшие проблемы национального. Может быть, в первый, во второй день после овладения городом наш боец-победитель и выпьет, и обидит кого-нибудь и т.п., но я вижу сам, как в массе наши люди просты, человечны и отходчивы.

     Еще: война (конечно, у некоторых) разнуздала низшие страсти, вожделения и т. д. К  счастью, у меня нет и не было «стяжательских»  настроений. За всю войну я нигде  ничего не взял, кроме журналов, газет, книг, бутылки чернил, пары блокнотов и двух комплектиков акварельных красок для С.К. Может быть, последнее сделал по традиции: ведь я всегда и везде достаю и покупаю ей краски. Но минутами и во мне вспыхивает желание: «Заберем город, попразднуем!» И вот мы в завоеванном городе: я наблюдаю за происходящим, и, кроме странной грусти, иногда затаенной тоски, бесконечного сожаления о смертях и разрушениях, нет во мне ничего... А вижу я, может быть, и больше других — вижу нравы и быт штабов, знаю души победителей, вижу тылы и передний край — «куда влечет меня неведомая сила...» Иногда я сам себя не понимаю: меня всегда тянет к опасности. Может быть, я хочу в тысячный раз себя «проверить»?

     Этой  поездкой — в общем, доволен... Мне  хотелось (инстинктивно и сознательно) быть на фронте, когда Россия отплачивает «за всё». Тут мое место! Это я ощутил и ощущаю. Война во всей ее обнаженности учит простым вещам: не будь суетлив, тщеславен и пр. Я смотрю на себя со стороны, и иногда мне кажется, что я всё тот же рядовой 1914—1918 годов, делаю, что нужно, подталкиваю орудия, вытаскиваю машины, навожу порядок на дорогах, дежурю. Есть во мне инстинкт солдата, и он меня ведет и учит: я знаю, как говорить с людьми, что делать в той или иной военной обстановке. И чем глубже я вглядываюсь в события, тем больше я хочу, всем своим существом,— человеческой чистоты, солидарности, высоких этических норм.

     На  фронте души людей обнажаются до дна! Чего я только не насмотрелся! Дневник  мой не передаст, не может передать всего этого... Да и не удается  всё фиксировать — не успеваю. Позже,— когда спадет гипноз войны, общая «сдвинутость»,— память многое воспроизведет.

     27 марта 1945 года.

     Утром зашел на узел связи. Получил телеграмму из «Правды».

 

  * * *

 

     Этими строками «Дневники военных лет» Всеволода Вишневского не заканчиваются. Весь апрель 1945 года вместе с военкором Иваном Золиным он присылал в «Правду» свои корреспонденции. В последующих тетрадях — «Битва за Берлин» и «Капитуляция Берлина» — он фиксировал все свои сообщения о журналистской работе. То и дело читаешь: «Приехал Золин. Он передал утром 8 апреля нашу первую корреспонденцию в «Правду» о битве на Берлинском направлении». «Едем… передавать новый материал». «Берлин в кольце». 27 апреля: «Сажусь писать новый очерк «В Берлине». И, наконец, «очерк в «Правду» готов: Вс. Вишневский, И. Золин. «Битва за Берлин», 3 мая 1945 года».

     Всеволод  Вишневский был единственным советским  корреспондентом в штабе маршала  Чуйкова, когда Кребс, новый начальник  генерального штаба сухопутных сил  Германии, сообщил нашему командованию о самоубийстве Гитлера и последующих переговорах о капитуляции.

     Это было 1 мая 1945 года. Со стенографической точностью передал он эти переговоры. В будущем редакция планирует  опубликовать те страницы военного корреспондента Всеволода Вишневского.


Источник: КПРФ

  Обсудить новость на Форуме