14:45 20.03.2015 | Все новости раздела "КПРФ"
Статья в «Правде» к 100-летию со дня рождения С.Т. Рихтера
2015-03-20 14:28
По страницам газеты «Правда», Лариса Ягункова 
Он вышел тогда на сцену не в концертном, а в обычном костюме так деловито, просто, что зал не сразу взорвался аплодисментами и долго не мог успокоиться. Публике хочется наглядеться на него, пока он стоит под ярким светом люстр и софитов, — такого красивого, статного, такого необыкновенного своим талантом и всей своей сущностью артиста, музыканта, художника. Он не спеша присаживается к роялю, потом поднимается и подкручивает табурет — любит высокую посадку. Потом кладёт руки на клавиши и замирает на полминуты.
Зал замирает вместе с ним — знает его манеру: собраться перед выступлением. Свет гаснет, остаётся только маленькая лампочка — она освещает ноты на пюпитре. Ни рук, ни лица исполнителя не разглядеть. Словно сам по себе в густой темноте рождается первый аккорд и заполняет чуткое пространство. Играет Святослав Рихтер…
Что было в программе того давнего концерта, точно не вспомнить. Моцарт и Шопен, а может, Рахманинов? Что-то очень любимое публикой, широко известное не только знатокам. Вообще-то в зрелые годы он тяготел не к знаменитым произведениям, что всегда на слуху, а к редко исполняемым шедеврам, не к Моцарту, а к Гайдну, не к Шуману, а к Шуберту.
Как истинный просветитель, он открывал слушателям глубины великой музыки. Но на календаре значилось 30 декабря; в этот день был последний в году, в сущности, праздничный концерт в Большом зале консерватории — он хотел просто порадовать публику. И зал содрогался от его мощнейших фортиссимо, трепетал от завораживающих пианиссимо. Конечно, и Моцарт, и Шопен звучали с рихтеровской «философичностью» и одухотворённостью, но не в ущерб эмоциональности. Всякий исполнитель интересен лишь настолько, насколько интересна палитра его чувствований. Исследователи творчества Святослава Рихтера сходятся в том, что величие этого пианиста в подлинно шекспировской страстности, обузданной волей к познанию мира.
СТРАСТНОСТЬ натуры удивительным образом уживалась в этом художнике с рациональностью и взвешенностью. Может быть, в этом и заключался секрет его необыкновенной человеческой прочности. Он родился на разломе времён — в разгар Первой мировой войны, в Житомире, в семье немецкого музыканта и педагога со сложной драматической судьбой, покинувшего свою любимую Вену и окончательно осевшего в Малороссии после брака с русской дворянкой. Во время революции семье пришлось перебраться в Одессу — город с большими культурными традициями, где музыканту легче было найти работу. Само собой разумелось, что сын пойдёт по стопам отца. Но Светик, как его тогда называли, наотрез отказывался играть гаммы: «Какая же это музыка?»
К фортепьяно он пристрастился, когда увлёкся оперным искусством — клавиры известных опер не сходили у него с пюпитра. В пятнадцать лет он уже работал театральным концертмейстером, в девятнадцать — давал сольные концерты в клубах.
Как же изумилась приёмная комиссия Московской консерватории, когда перед ней с самыми серьёзными намерениями предстал двадцатидвухлетний человек, не имеющий никакого свидетельства о музыкальном образовании. Он и среднюю школу, кажется, не окончил. Без документа о среднем образовании и речи не могло быть о зачислении. Но авторитет профессора Генриха Нейгауза был непререкаем: «Такого ученика я ждал всю жизнь!» «И вот он пришёл, — вспоминал потом Нейгауз. — Высокий, худощавый юноша, светловолосый, синеглазый, с живым, удивительно привлекательным лицом. Он сел за рояль, положил на клавиши большие, мягкие, нервные руки и заиграл. Играл он очень сдержанно, просто и строго. Его исполнение захватило меня каким-то удивительным проникновением в музыку».
Поистине, это был гениальный самоучка. Его и учить-то было ничему не надо — только направлять. Но талант оказался не в ладу с общественными дисциплинами: дважды этот необычный студент уходил из консерватории, и каждый раз Нейгауз возвращал его в класс. Одно время он даже жил у Нейгауза и спал под роялем.
Жизнь готовила Рихтеру тяжёлые испытания. Его талант был востребован в самые страшные военные годы. Рихтер играет в освобождённых городах, в полуразрушенных зданиях, иногда под открытым небом. Слушатели сидят в шинелях — пианист выходит на сцену в концертном фраке: «Если я играю, мне не холодно».
В Туле, Новгороде, Брянске, только что освобождённом от блокады Ленинграде — везде, где выступал с концертами Святослав Рихтер, веял дух победы. Люди, видевшие смерть в лицо, слушали великую музыку затаив дыхание — все чувства были обострены, все сердца открыты навстречу гармонии. В эти страшные годы спасена была не только наша земля — спасена была душа народа, и огромную роль в этом сыграло подлинное искусство.
ИМЕННО в годы Великой Отечественной войны серьёзная музыка прочно вошла в народную жизнь. Изменилось её восприятие, потому что в ней нашли своё отражение великие чувства воюющего народа — боль утрат, ярость сражений и вера в победу. Мир должен был измениться после войны, стать лучше, чище, достойнее — за это сражались и умирали сотни тысяч людей. Громадная роль музыки в жизни общества неоспорима. Расцвет музыкальной культуры в послевоенном Советском Союзе убедительно говорил о созидательности страны, о её всестороннем развитии и росте. Это было золотое время для музыкантов, они понимали, что востребованы и необходимы. Радио, а потом и телевидение приблизили их к народу. В любом уголке страны можно было услышать выдающихся исполнителей.
Ещё не завершилась война, а в Москве уже развернулась подготовка к Всесоюзному конкурсу музыкантов-исполнителей. Он прошёл в том же 1945 году. Рихтер завоевал первую премию. Вот как вспоминал один музыкант о его исполнении «Дикой охоты» Листа. «Перед нами был исполнитель-титан, казалось созданный для воплощения могучей романтической фрески. Предельная стремительность темпа, шквалы динамических нарастаний, огненный темперамент… Хотелось схватиться за ручку кресла, чтобы устоять перед дьявольским натиском этой музыки…»
И выбор произведения, и его интерпретация были не случайны. Это самое «схватиться за ручку кресла», устоять, не рухнуть обуревало исполнителя. У Рихтера было большое горе. Он узнал, что его отец отказался эвакуироваться из Одессы с частями Красной Армии, был заподозрен в шпионаже и расстрелян в октябре 1941 года, а мать со своим новым мужем ушла вместе с фашистами на Запад. Трудно было вынести такой удар. Он любил своих родителей и готов был за них отвечать. Но никто не призвал его к ответу. Вот только выезд на зарубежные гастроли надолго был запрещён.
Зная о его личной трагедии, ненавистники Советской власти пытались вбить клин между ним и государством, надеялись сделать из него диссидента. Рихтер не собирался вредить своей стране и не помышлял об эмиграции. Он был счастлив в своём творчестве, в своём музыкальном кругу, в своём семейном союзе с прекрасной певицей Ниной Дорлиак. Конечно, у него был особый статус и все мыслимые награды: Сталинская и Ленинская премии, три ордена Ленина, орден Октябрьской Революции, звание Героя Социалистического Труда.
Не так-то уж часто рождаются на свет гении! «Наш Лист!» — говорили о нём чиновники от искусства, имевшие представление о Листе по фильму «Композитор Глинка», где Рихтер сыграл выдающегося венгерского композитора и пианиста. В образе Листа он вдохновенно импровизировал на тему «Марша Черномора» из оперы «Руслан и Людмила». Более удачного исполнителя на эту роль найти было невозможно — они отвечали друг другу своей гениальностью и своим пониманием исполнительского искусства.
ВЫДАЮЩИЙСЯ пианист прекрасно владел виртуозной техникой, но стремился подчинить все свои умения замыслу композитора. В своём прочтении он был верен духу оригинала, его музыкальной идее. «Надо просто читать ноты» — вот, по его словам, и весь «секрет» уникального исполнения сложнейших произведений. Это самое «просто» давалось вдохновенным трудом. Изучить партитуру он был способен за два дня, а потом ежедневно «разыгрывался». По его опыту, для этого хватало трёх часов в день. Но нередко мог оставаться за роялем с утра до вечера, особенно перед гастролями.
С начала 1960-х Рихтер гастролирует по всему миру. Лёгкий на подъём, он не боится дальнего пути; только в Америку никогда не стремится, хотя в первый же приезд его ждёт там триумф и премия «Грэмми». Голос крови зовёт в Германию. Там его наряду с Гленном Гульдом считают лучшим исполнителем Баха. Однажды, пытаясь объяснить какие-то особенности своей натуры, он говорит дирижёру Герберту фон Караяну: «Я немец». И в ответ слышит: «Если вы немец, тогда я китаец». Рихтеру это кажется обидным. Но, в сущности, какой он немец? Он русский музыкант по глубине восприятия мира, по тонкости музыкального мышления, по вере в искусство. Он наш — москвич с Большой Бронной, один из тех романтиков, которые могут сказать о себе словами популярной песни: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз».
С трудных военных маршрутов когда-то началось для великого пианиста открытие своей бескрайней страны. Он прошёл её вдоль и поперёк — от Мурманска до Баку, от Прибалтики до Приморья. Прославленный на весь мир, желанный гость в любой столице, он мог исчезнуть на полгода со всех афиш и за это время объехать десятки городов и посёлков по пути из Москвы во Владивосток. Он даёт концерты в филармонических залах и сельских музыкальных школах.
Видимо, с военных лет возникла у него непритязательность к условиям гастролей, а главное — к инструменту. Рихтер мог сыграть на видавшем виды клубном рояле так, что местный концертмейстер потом заглядывал под этот самый рояль, ища секрет удачного исполнения: «Педали западали, так он под них какие-то ноты подложил». Играть на любом инструменте — таков принцип Рихтера: «Я доверяю настройщику».
Известная фирма «Ямаха» подарила ему два концертных рояля, а кроме того, предоставила своих настройщиков, которые должны были сопровождать великого пианиста на гастролях, где бы он ни был. Но где им было угнаться за Рихтером! Совершив турне по городам Сибири и Дальнего Востока, он мог перемахнуть в Японию, дать там ряд концертов и потом снова вернуться на Родину, теперь уже гастролируя в обратном порядке, с востока на запад.
За неутомимую концертную деятельность в Сибири и на Дальнем Востоке он был награждён Премией РСФСР имени М.И. Глинки. А через год повторил своё турне с тем же успехом. В семьдесят с лишним лет он давал у себя на Родине и за рубежом по 150 концертов в год, вдвое превышая общепринятую норму. И готов был совершенно бесплатно играть школьникам в каком-нибудь медвежьем углу: «Знаете, что меня влечёт? Географический интерес…» Но, конечно, на первом месте стоял громадный интерес к музыке и её восприятию.
РИХТЕР — из тех музыкантов, которые считают себя посредником между композитором и слушателем и рассматривают это посредничество как высокую миссию. Отсюда его активность, демократизм, пренебрежение к условностям. Он хорошо чувствовал всякую аудиторию и подбирал программу на каждый случай, с тем чтобы никого не оставить равнодушным. У него было наготове 80 программ самого разного наполнения и технического уровня: Чайковский и Рахманинов, Мясковский и Прокофьев, Бетховен и Брамс, Равель и Дебюсси. И каждая программа становилась музыкальным посланием к человеку.
Он считал, что музыку надо глубоко прочувствовать, поэтому с некоторых пор играл в тёмном зале, оставляя освещёнными лишь ноты на рояле. Сам «не светился». Весь вкладывался в музыку. Не любил ажиотажа, прессы, рекламной шумихи. Ну какие после этого могут быть разговоры о пьедестале, на котором, мол, пребывает Рихтер с его Генделем и Бахом. Не было в нём ничего от артиста-небожителя, олимпийца — другое дело, что в его репертуаре были сложнейшие музыкальные произведения, причём сам он зачастую был недоволен их исполнением: «Успех? Незаслужен…» Видимо, ему казалось, что в своём творческом самоуглублении он отрывается от слушателя, теряет связь с ним. Отсюда и печальное: «Я себе не нравлюсь».
Все свои раздумья и сомнения Святослав Теофилович доверял дневнику. Из года в год без лишних мудрствований вёл хронику своей творческой жизни. В этих записях широкая панорама музыкальных событий, и на этом фоне собственные «звёздные часы»: ну, скажем, исполнение сонаты для скрипки и фортепьяно Шостаковича вместе с Давидом Ойстрахом или встреча с композитором Бенджаменом Бриттеном, игра с ним в четыре руки. Он оценивает интересных, близких ему по духу исполнителей, даёт им краткие характеристики. Например, называет виолончелистку Наталью Гутман воплощением честности в искусстве. А о молодом пианисте Андрее Гаврилове говорит, что он был бы ещё счастливее, если бы был скромнее. И за этими замечаниями угадываются его внутренний мир, его требовательность к художнику.
Много внимания уделяет Рихтер в своём дневнике художественным выставкам. Он любит живопись, сам прекрасно рисует, его акварели называют мастерскими. И не удивительно, что в жизни музыканта появляется замечательный проект «Декабрьские вечера». Это уникальный фестиваль музыки, живописи и поэзии, который ежегодно проходит в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Тематика широка и разнообразна: то русское, то зарубежное искусство, то классика, то современность. Рихтер стал вдохновителем, а потом и организатором этих вечеров, не жалея ни времени, ни сил. Все его таланты оказались востребованы. Вместе с Борисом Покровским он ставит две оперы Бриттена: «Альберт Херринг» и «Поворот винта» — тут он и режиссёр, и концертмейстер, и художник-постановщик.
«РАБОТАЛ Святослав Теофилович с раннего утра до позднего вечера, — вспоминала Ирина Антонова, в ту пору директор музея. — Провёл огромное количество репетиций с музыкантами. Занимался с осветителями, сам проверял буквально каждую лампочку, всё до мельчайших подробностей. Сам ездил с художником в библиотеку подбирать английские гравюры для оформления спектакля. Не понравились костюмы — поехал на телевидение и два часа рылся в гардеробной, пока не отыскал то, что его устраивало. Вся постановочная часть была придумана им». Не лишне добавить, что всё это делалось совершенно бескорыстно, как говорится, из любви к искусству.
Эта творческая бескомпромиссность, этот бескорыстный энтузиазм были хорошо известны не только в художественной и музыкальной среде. Никого широкая публика не любила и не чтила так, как Святослава Рихтера. Прекрасных советских пианистов, работавших в одно время с ним, было много — начиная с выдающегося Эмиля Гилельса, с великолепного Виктора Мержанова, разделившего с Рихтером успех на послевоенном Всесоюзном конкурсе пианистов. В разное время на первый план выходили Евгений Малинин, Сергей Доренский, Владимир Крайнев, Алексей Наседкин, Николай Луганский. Но Рихтер был вне всякого ряда — единственный и несравненный. Был и остаётся: вот почему, говоря о нём, всё время перескакиваешь из прошлого в настоящее время.
…Финал шопеновского этюда. В чуткую темноту улетают последние аккорды. Рихтер всегда играет сверх программы — на «бис». Но лампочка у пюпитра гаснет — кончилась батарейка. Полный свет поначалу ослепляет, а гром оваций оглушает. Публика неистовствует и не отпускает пианиста. А он стоит, опустив большие руки, как человек, сделавший свою работу. Тут кто-то из первого ряда протягивает ему маленькую нарядную ёлочку — он бережно берёт её и высоко поднимает, точно благословляет зал: «С Новым годом!» Эти простые слова вызывают смех, возгласы и новые аплодисменты, уже не требовательные, а благодарные. У всех легко на сердце и тепло на душе.
Таких концертов, по самым скромным подсчётам, Святослав Рихтер дал свыше пяти тысяч.
Обсудить новость на Форуме