20:45 26.03.2010 | Все новости раздела "КПРФ"
«Советская Россия»: Загадки последних часов рейхсканцелярии
Газета «Советская Россия» 25 марта публикует интересный материал. По какой причине через несколько часов после прибытия Кребса с письмом от Геббельса к Сталину автор письма, его жена, их дети, а также его посланец к Чуйкову расстались с жизнью? Куда бесследно исчез Борман, уполномочивший Геббельса «установить связь с вождем советского народа»?
На рассвете 1 мая 1945 года на командный пункт командующего 8-й гвардейской армией генерал-полковника В.И.Чуйкова прибыл начальник генерального штаба сухопутных сил Германии генерал от инфантерии Ганс Кребс. Немецкий генерал передал Чуйкову документ о его полномочиях, подписанный Борманом, и «политическое завещание» Гитлера. Одновременно Кребс вручил Чуйкову письмо к Сталину от нового рейхсканцлера Германии Геббельса. В нем говорилось: «Мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в 15 часов 50 минут добровольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Дёницу, мне и Борману. Я уполномочен Борманом установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери. Геббельс». Наиболее существенные детали состоявшихся затем переговоров и последовавших за ними событий в тот день были неоднократно описаны в мемуарах и книгах по истории. Они были изображены по меньшей мере в десятке отечественных и зарубежных фильмов. Кажется, что рассказ об этих последних часах битвы за Берлин является исчерпывающим. Однако их внимательное изучение заставляет усомниться в том, все ли нам известно о том, как на самом деле происходила агония Третьего рейха. Почему эти переговоры не привели к капитуляции Германии 1 мая? По какой причине через несколько часов после прибытия Кребса с письмом от Геббельса автор письма, его жена, их дети, а также его посланец к Чуйкову расстались с жизнью? Куда бесследно исчез Борман, уполномочивший Геббельса «установить связь с вождем советского народа»? Чтобы попытаться найти ответы на эти вопросы, следует указать на ряд событий, происшедших до 1 мая 1945 года.
Чей флаг будет водружен над рейхстагом?
Направляя Кребса к Чуйкову, Геббельс мог вспомнить о своих предыдущих попытках начать переговоры с СССР о мире. Уже поражение немецких войск на Курской дуге и капитуляция Италии заставили его задуматься о неизбежности поражения Германии. Находясь в ставке Гитлера в Растенберге, Геббельс записал 10 сентября 1943 г. в своем дневнике суть своих рассуждений о сепаратном мире: «Перед нами стоит проблема, к какой стороне мы должны повернуть сначала – к русским или к англо-американцам. Мы должны признать, что будет трудно вести войну против тех и других одновременно». В беседе с Гитлером Геббельс спросил фюрера, «не стоит ли что-либо предпринять по отношению к
Сталину». По словам Геббельса, Гитлер «ответил, что пока ничего не надо делать. Фюрер заявил, что было бы легче договориться с англичанами, чем с Советами. В настоящее время, верит фюрер, англичане могут легче прийти в себя». 22 марта 1945 г. Геббельс вновь предложил Гитлеру «побеседовать с представителем Советского Союза» и опять получил отказ. К этому времени рейхсминистерство иностранных дел во главе с И. фон Риббентропом уже не раз пыталось начать сепаратные переговоры с западными державами. С этой целью в Ватикан был направлен статс-секретарь рейхсминистерства Вайцзеккер, в Швейцарию – советник рейхсминистерства фон Шмиден, а в марте 1945 г. в Стокгольм был послан сотрудник Риббентропа Хессе. Все эти миссии окончились провалом, что вызвало злорадство Геббельса, ни в грош не ставившего Риббентропа и его министерство. Тогда же Геббельс высмеивал появившиеся в западной печати сообщения о том, что инициатива мирных переговоров исходит от Генриха Гиммлера. 17 марта Геббельс писал: «Просто смешно, что в подобных сообщениях гарантом мира со стороны Германии вместо фюрера называют Гиммлера. Утверждается, что могущественная германская клика предложила голову фюрера в качестве залога. В этом, конечно, нет ни слова правды».
Лишь через месяц с лишним Геббельс понял свою ошибку. Тогда выяснилось, что Гиммлер давно вел такие переговоры через начальника зарубежной разведки СС Шелленберга, который установил контакт с представителем Международного Красного Креста графом Бернадоттом в Швеции. Одновременно через генерала Вольфа Гиммлер вел переговоры в Швейцарии с руководителем Бюро стратегических служб США (в последующем ЦРУ) Алленом Даллесом и представителями английской разведки. В гитлеровском руководстве сторонниками сепаратного мира с западными державами являлись также Герман Геринг и Альберт Шпеер.
Впрочем, Геббельс признавал в дневнике: момент для сепаратного мира был упущен. В это время в повестку дня встал вопрос: кто будет брать Берлин? От этого во многом зависела расстановка сил в Европе и мире. Западные союзники, особенно Великобритания, предпринимали упорные попытки для того, чтобы не допустить усиления позиций СССР.
1 апреля премьер-министр Великобритании У.Черчилль писал президенту США Ф.Д.Рузвельту: «Русские армии, несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят также Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьезные и весьма значительные трудности в будущем? Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток, и в том случае, если Берлин окажется в пределах досягаемости, мы, несомненно, должны его взять».
Английский премьер думал не только о соображениях престижа. В эти же дни командующий британскими вооруженными силами в Европе фельдмаршал Монтгомери получил секретную директиву от Черчилля: «Тщательно собирать германское оружие и складывать его, чтобы его легко можно было раздавать германским солдатам, с которыми нам пришлось бы сотрудничать, если бы советское наступление продолжилось». Видимо, Черчилль был готов направить армии союзников вместе с немецко-фашистскими войсками, чтобы ударить по Красной Армии и выбить ее из Центральной Европы.
Реализации планов союзников способствовали также их тайные переговоры в Берне с деятелями из германского руководства, включая представителей Гиммлера. Эти переговоры стали предметом переписки между Сталиным и Рузвельтом, в которой советский руководитель не без оснований обвинил союзников в вероломстве.
Эти обвинения Сталина были направлены Рузвельту, хотя в своем послании от 3 апреля советский руководитель писал: «Мне непонятно... молчание англичан, которые предоставили Вам вести переписку по этому неприятному вопросу, а сами продолжают молчать, хотя известно, что инициатива во всей этой истории с переговорами в Берне принадлежит англичанам». Было очевидно, что сам Сталин считал бесполезным занятием читать мораль Черчиллю, который проявлял особую активность, чтобы ослабить позиции СССР. В то же время резкие слова, обращенные к президенту США, имели определенную цель: Сталин давал понять, что, нарушая союзнические обязательства в Европе, Соединенные Штаты ставят под угрозу выполнение союзнических обязательств, взятых СССР в Ялте об участии в военных действиях против Японии. Ведь этого Рузвельт добивался от СССР с конца 1941 года.
Сталин достиг своей цели. США прервали переговоры с представителями немецкого военного командования. В своем послании, полученном в Кремле 13 апреля, Рузвельт благодарил Сталина за «искреннее пояснение советской точки зрения в отношении бернского инцидента, который, как сейчас представляется, поблек и отошел в прошлое, не принеся какой-либо пользы». Рузвельт выражал надежду на то, что в будущем «не должно быть взаимного недоверия, и незначительные недоразумения такого характера не должны возникать». Он выражал уверенность, что «когда наши армии установят контакт в Германии и объединятся в полностью координированном наступлении, нацистские армии распадутся».
Однако в тот же день в Москву пришла весть о кончине Рузвельта, и Сталин направил новому президенту США Трумэну «глубокое соболезнование», оценивая покойного как «величайшего политика мирового масштаба».
Помимо дипломатических мер советское руководство принимало военные усилия для того, чтобы сорвать попытки украсть Победу у нашего народа. В тот день, когда У.Черчилль направил послание Ф.Рузвельту, 1 апреля к И.В.Сталину были вызваны командующие фронтами Г.К.Жуков и И.С.Конев. По воспоминаниям И.С.Конева, генерал армии Штеменко «прочел вслух телеграмму, существо которой вкратце сводилось к следующему: англо-американское командование готовит операцию по захвату Берлина, ставя задачу захватить его раньше Советской Армии... Телеграмма заканчивалась тем, что, по всем данным, план взятия Берлина раньше Советской Армии рассматривается в штабе союзников как вполне реальный и подготовка к его выполнению идет вовсю. После того как Штеменко дочитал до конца телеграмму, Сталин обратился к Жукову и ко мне: «Так кто же будет брать Берлин, мы или союзники?» Конев писал: «Так вышло: первому на этот вопрос пришлось отвечать мне, и я ответил: «Берлин будем брать мы и возьмем его раньше союзников».
Тем временем сопротивление немцев на Западном фронте практически прекратилось. 16 апреля, в день начала Берлинской операции, Жуков сообщил Сталину, что, судя по показаниям военнопленного, немецкие войска получили задачу решительно не уступать русским и биться до последнего человека, если даже в их тыл выйдут англо-американские войска. Узнав об этом сообщении, Сталин, обратившись к Антонову и Штеменко, сказал: «Нужно ответить товарищу Жукову, что ему, возможно, не все известно о переговорах Гитлера с союзниками». В телеграмме говорилось: «Не обращайте внимания на показания пленного немца. Гитлер плетет паутину в районе Берлина, чтобы вызвать разногласия между русскими и союзниками. Эту паутину нужно разрубить путем взятия Берлина советскими войсками. Мы это можем сделать, и мы это сделаем».
Разрубая паутину, которую плели гитлеровские пауки
Наступление на Берлин силами 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, начатое 16 апреля, привело к тому, что советские войска 21 апреля оказались в пригородах столицы Германии.
В это время нацистские руководители прилагали усилия для того, чтобы направить все силы на борьбу с Красной Армией. 22 апреля Гитлер принял предложение генерала Йодля о переброске вновь сформированной 12-й армии генерала Венка и 9-й армии генерала Буссе с Западного фронта на Восточный. Эти армии должны были двигаться в южные пригороды Берлина и, соединившись там, нанести удар по войскам 1-го Украинского фронта.
Конев вспоминал: «Распоряжения Гитлера в этот период, все его усилия деблокировать Берлин, все отданные на этот предмет приказания – и Венку, и Буссе, и командующему 3-й армией Хенрици, и Шернеру с его группой войск, и гросс-адмиралу Дёницу, который по идее должен был прорваться к Берлину с моряками, – все это при сложившемся соотношении сил не имело под собой реальной базы. Но в то же время неправильно было бы рассматривать такие попытки как заведомый абсурд. Это мы своими действиями (и предшествовавшими, и теми, которые развертывались уже в ходе боев за Берлин) сделали их нереальными. Замыслы Гитлера не рухнули бы сами собой. Они могли рухнуть только в результате нашего вооруженного воздействия. Именно успехи советских войск, добытые в нелегких боях за Берлин, с каждым днем, с каждым часом все более обнажали иллюзорность последних надежд, планов и распоряжений Гитлера».
Сознавая неизбежность краха, соратники Гитлера спешили договориться с западными союзниками о капитуляции. 23 апреля в бункер рейхсканцелярии поступила телеграмма от Геринга, который находился в Оберзальцберге. Геринг писал своему фюреру, что, поскольку тот решил остаться в Берлине, он, Геринг готов принять «на себя общее руководство рейхом». К этому времени Геринг решил лететь к Эйзенхауэру, чтобы капитулировать перед Западом. Получив послание Геринга, Гитлер пришел в ярость и тут же приказал снять Геринга со всех занимаемых им постов. Вскоре Геринг был взят под стражу эсэсовцами, а Борман подготовил сообщение об отставке Геринга с поста руководителя люфтваффе из-за обострения сердечного заболевания.
В своих воспоминаниях министр вооружений Германии Альберт Шпеер рассказал о беседе с Гиммлером, состоявшейся под Гамбургом после ареста Геринга. По словам Шпеера, Гиммлер не придал значения случившемуся. Он говорил: «Сейчас Геринг станет преемником. Мы давно с ним договорились, что я буду у него премьер-министром. Даже без Гитлера я сделаю его (Геринга) главой государства... Естественно, принимать решения буду я. Я уже вступил в контакт с рядом лиц, которые войдут в мой кабинет».
Гиммлер был уверен в прочности своего положения и своей незаменимости. Он изрекал: «Европа не сможет справиться без меня в будущем. Я буду нужен как министр полиции. Мне достаточно провести час с Эйзенхауэром, и он это поймет. Они скоро осознают, что они зависят от меня. Иначе их ждет безнадежный хаос».
21 апреля Гиммлер вел переговоры с директором шведского отдела Всемирного еврейского конгресса Норбертом Мазуром, пытаясь наладить через него контакт с Эйзенхауэром, чтобы капитулировать на Западном фронте. 23 апреля Гиммлер встретился в Любеке с графом Бернадоттом в консульстве Швеции. По воспоминаниям Шелленберга, Гиммлер сказал графу: «Нам, немцам, остается провозгласить себя побежденными, и я прошу передать мои слова через шведское правительство генералу Эйзенхауэру, чтобы все мы могли избежать дальнейшего ненужного кровопролития. Для нас, немцев, и в особенности для меня, невозможно капитулировать перед русскими. Против них мы будем продолжать сражаться, пока на место немецкого фронта не встанет фронт западных держав».
Шелленберг вспоминал: «Гиммлер указал, что имеет право принимать решение по этому вопросу, так как гибель Гитлера – дело двух-трех дней. По крайней мере, Гитлер погибнет в борьбе, которой он посвятил свою жизнь – борьбе против большевизма». Тогда Гиммлер написал письмо министру иностранных дел Швеции Христиану Гюнтеру с просьбой передать декларацию Гиммлера о прекращении войны руководству англо-американских войск и правительствам США и Великобритании.
Однако разгром Красной Армией основных сил германских войск в Берлинском сражении, окружение Берлина, выход советских войск к Эльбе и их встреча с американскими войсками свидетельствовали о провале попыток ряда руководителей западных держав, и прежде всего Черчилля, ослабить значение советских успехов. Более дальновидные деятели западных стран, прежде всего США, решили не обострять отношения с Советским Союзом, стремясь обеспечить участие Красной Армии в войне против Японии.
В своей книге военных мемуаров «Крестовый поход в Европу» генерал Дуайт Эйзенхауэр писал, что по мере завершения военных действий в Европе «подошло время взяться за выполнение второй задачи. По всему миру силы союзников привлекались для операции против восточного союзника держав оси. Россия официально все еще находилась в состоянии мира с японцами». Эйзенхауэр подчеркивал, что в США с надеждой восприняли «информацию», согласно которой «генералиссимус Сталин говорил Рузвельту в Ялте, что в пределах трех месяцев со дня подписания капитуляции Красная Армия вступит в войну с Японией». Поэтому американцы не только стремились не обострять отношений с СССР, но и старались ускорить капитуляцию Германии, чтобы быстрее стал истекать трехмесячный период до вступления Советского Союза в войну с Японией. Эта позиция американского правительства повлияла в конечном счете и на позицию Великобритании, хотя тайная директива Черчилля для Монтгомери относительно немецких солдат и их оружия не была отменена.
25 апреля, в день встречи советских и американских войск на Эльбе, министр иностранных дел Великобритании Э.Иден и государственный секретарь США Э.Стеттиниус сообщили У.Черчиллю и Г.Трумэну о предложениях Гиммлера. Премьер-министр Великобритании и президент США расценили их как попытку посеять раздор между союзниками. Они заявили, что капитуляция возможна лишь перед всеми тремя союзниками одновременно.
Через два дня, 27 апреля, на неофициальной встрече английской делегации, прибывшей в Сан-Франциско для участия в учредительной конференции Организации Объединенных Наций, Энтони Иден как бы невзначай заметил: «Кстати... из стокгольмских источников нам стало известно, что Гиммлер сделал через Бернадотта предложение о безоговорочной капитуляции Германии перед американцами и нами. Разумеется, мы сообщили об этом русским».
Умело организованная «утечка информации» была тут же подхвачена средствами массовой информации. Присутствовавший на этой встрече директор Британской информационной службы в Вашингтоне Джек Уинокавр передал эту новость Полу Рэнкину из агентства Рейтер, но просил не указывать ее источник. Рано утром 28 апреля эта новость появилась в лондонских газетах.
В 9 часов вечера 28 апреля из радиопередачи Би-би-си Гитлер узнал о переговорах Гиммлера с графом Бернадоттом. По словам знаменитой летчицы Третьего рейха Ханны Рейч, только что прилетевшей в Берлин, Гитлер «побагровел, и его лицо исказилось до неузнаваемости». Рейч, отличавшаяся склонностью произносить длинные и эмоциональные монологи, впоследствии красочно описала этот приступ ярости фюрера. Гитлер в бешенстве кричал о низком предательстве человека, которому он доверял больше всех. Он объявил о лишении Гиммлера всех его званий. Рейч потом не раз повторяла приказ Гитлера, отданный им ей и Риттеру фон Грейму, только что назначенному вместо Геринга главнокомандующим военно-воздушными силами Германии: немедленно вылететь из Берлина, чтобы «арестовать Гиммлера как предателя».
Выполнить это было нелегко: фон Грейм был ранен в ногу и передвигался на костылях. Поэтому, хотя он был посажен на борт легкого самолета, его повела Ханна Рейч, которая под огнем советской зенитной артиллерии сумела вырваться из осажденного Берлина и направила самолет в Плён, где располагалась штаб-квартира Дёница.
В это время, как писали авторы биографии Гиммлера Роджер Мэнвелл и Генрих Френкель, «в Плёне Дёниц... и Гиммлер... делили власть». По свидетельству Шверина фон Крозига, который затем занял пост министра иностранных дел в последнем правительстве Германии, эти двое в конце концов договорились, что «будут верно служить признанному преемнику Гитлера, причем Дёниц явно рассчитывал, что место фюрера займет Гиммлер, а сам он станет рейхсфюрером».
Дёниц не получил четкого указания из Берлина об аресте Гиммлера, а лишь туманное распоряжение Бормана: «Немедленно и безжалостно покарать изменников». Р.Мэнвелл и Г.Френкель подчеркивают: «Только Грейм имел недвусмысленный приказ арестовать Гиммлера, однако он не мог его выполнить без поддержки Дёница, а тот все ждал, что Гиммлер вот-вот сам станет фюрером. Нет никаких сведений о том, как прошла встреча Грейма с Дёницем, что они сказали друг другу, какое решение приняли». Очевидно одно: приказ Гитлера не был выполнен.
В Берлине же козлом отпущения был избран представитель Гиммлера в бункере Германн Фегеляйн. Он пытался скрыться, был обнаружен в берлинском квартале, который вот-вот должны были занять советские войска, и был приведен в бункер. То обстоятельство, что Фегеляйн был женат на сестре Евы Браун, не спасло его. 28 апреля он был расстрелян в саду рейхсканцелярии.
В ночь с 28 на 29 апреля Гитлер зарегистрировал свой брак с Евой Браун. На свадебной церемонии все молчали, за исключением Геббельса, который пытался развлекать новобрачных и гостей. А в 4 часа утра 29 апреля Гитлер заверил подготовленные им личное и политическое завещания, в котором был перечислен состав нового правительства Германии. Гитлер также объявлял, что «Геринг, Гиммлер и их секретные переговоры с врагом, ведшиеся без моего ведома и против моей воли, а также их преступная попытка захватить государственную власть, помимо нелояльности лично ко мне, нанесли неисчислимый вред стране и всему народу». Он исключал из партии Германа Геринга и Генриха Гиммлера, снимал их со всех государственных постов. В одном месте завещания Гитлер, не называя Геринга и Гиммлера по фамилиям, упомянул «презренных тварей», которые подорвали «сопротивление» противнику.
Политическое завещание Гитлера было заверено четырьмя свидетелями: Йозефом Геббельсом, Мартином Борманом, генералом Вильгельмом Бургдорфом и генералом Гансом Кребсом. Три копии этого завещания были направлены 29 апреля Дёницу и Шернеру с тремя курьерами, которые должны были преодолеть позиции советских войск.
30 апреля в 14:25 войсками 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта была взята основная часть здания рейхстага. В 14:30 Гитлер предоставил Вейдлингу свободу действий и разрешил осуществить попытку прорыва из Берлина. А через час Жукову сообщили, что над рейхстагом разведчики сержант М.А.Егоров и сержант М.В.Кантария водрузили Красное знамя. Через двадцать минут после этого события Гитлер застрелился.
И все же, как писал Конев, «немцы, уже явно обреченные в эти дни на поражение, продолжали... упорно драться, используя каждую нашу оплошность. В целом же к концу 30 апреля положение берлинской группировки врага стало безнадежным. Она оказалась фактически расчлененной на несколько изолированных групп. Имперская канцелярия, из которой осуществлялось управление обороной Берлина, после потери узла связи главного командования, находившегося в убежище на Бендерштрассе, лишилась телеграфно-телефонной связи и осталась с плохо работающей радиосвязью».
Военный корреспондент П.Трояновский рассказывал, что ночью 1 мая «на участке части полковника Смолина вдруг появился немецкий автомобиль с большим белым флагом на радиаторе. Наши бойцы прекратили огонь. Из машины вышел немецкий офицер и сказал одно слово: «Капитуляция...» Его поняли, приняли и проводили в штаб. Офицер заявил, что вновь назначенный начальник генерального штаба генерал Кребс готов явиться к советскому командованию, чтобы договориться о капитуляции берлинского гарнизона. Советское командование согласилось принять Кребса...»
1 мая 1945 года на командном пункте В. И. Чуйкова
В начавшихся переговорах с обеих сторон участвовали генералы, имевшие опыт работы военных атташе. Кребс превосходно владел русским языком и исполнял обязанности военного атташе в Москве перед войной. В.И.Чуйков, окончивший помимо академии имени Фрунзе также восточный факультет этой же академии, в 1940–1942 гг. был военным атташе в Китае. Поэтому дискуссии шли на высокопрофессиональном уровне.
Наиболее полное описание переговоров с Кребсом запечатлено на 30 страницах книги Маршала Советского Союза В.И.Чуйкова «Конец Третьего рейха». Помимо В.И.Чуйкова по распоряжению Г.К.Жукова в переговорах принял участие генерал армии В.Д.Соколовский. Чуйков отметил, что свидетелями переговоров стали также писатель Всеволод Вишневский, поэт Евгений Долматовский, композитор Матвей Блантер. Переговоры стенографировались. С немецкой стороны помимо Кребса в переговорах приняли участие полковник генерального штаба фон Дуфвинг, выполнявший на переговорах обязанности адъютанта генерала, а также переводчик.
Камнем преткновения на переговорах стало нежелание новых вождей рейха пойти на капитуляцию без согласия Дёница. Для этого были известные основания. Роли в триумвирате, сформированном Гитлером, были не четко определены. Обращение к Сталину было написано рейхсканцлером Геббельсом, но он указывал, что действует по поручению Бормана. Полномочия Кребса были также подписаны Борманом. Дёниц же был назначен рейхспрезидентом, то есть на пост, который был упразднен после смерти последнего президента Веймарской республики Пауля фон Гинденбурга 2 августа 1934 г. Комментируя в своих воспоминаниях последние назначения Гитлера, бывший министр вооружений Германии Альберт Шпеер называл их «самыми абсурдными в его карьере государственного деятеля... Он не смог ясно определить, как это уже случалось в последние годы его жизни, кто обладает высшей властью: канцлер или его кабинет, или же президент. Согласно букве завещания, Дёниц не мог сместить канцлера или кого-либо из министров, даже если бы оказалось, что они не годятся для работы. Так важнейшая часть полномочий любого президента была отнята у него с самого начала».
К тому же находившийся в Плёне гроссадмирал получал скудную информацию о том, что происходило в бункере рейхсканцелярии в последние дни. Лишь через три часа после самоубийства Адольфа Гитлера и его жены, 30 апреля в 18:35, Борман направил радиограмму Дёницу: «Вместо бывшего рейхсмаршала Геринга фюрер назначил вас в качестве своего преемника. Вам высланы письменные указания. Немедленно примите меры, необходимые в этой ситуации».
Никаких сообщений об уходе Гитлера из жизни гроссадмирал не получил и мог считать, что высшая власть в Германии по-прежнему принадлежит фюреру. По этой причине он отправил в Берлин ответ, в котором выражал свою преданность Гитлеру. Дёниц писал: «Если по воле судьбы... мне суждено править рейхом в качестве вашего преемника, я приложу все силы, чтобы исход этой войны был достоин героической борьбы немецкого народа».
Сокрытие информации о самоубийстве Гитлера было вызвано тем, что Геббельс и Борман опасались Гиммлера, который находился в Плёне, где был и Дёниц. Очевидно, что, скрывая смерть Гитлера, его наследники считали, что пока Гиммлер считает фюрера живым, шеф СС не решится захватить власть. Не спешили они и обнародовать политическое завещание Гитлера, в соответствии с которым Гиммлер был исключен из партии и лишен всякой власти. Скорее всего они опасались, что преждевременная огласка лишь ускорит действия Гиммлера. Руководитель всесильной эсэсовской организации мог объявить переданное радиограммой политическое завещание Гитлера фальшивкой, их – изменниками, а то и убийцами Гитлера. Геббельс и Борман вряд ли сомневались в том, что Гиммлер мог поставить Дёница под свой контроль или даже объявить себя главой Третьего рейха.
Положение Геббельса, Бормана и других было чрезвычайно шатким.
Реальная власть наследников Гитлера распространялась лишь на несколько берлинских кварталов. Лев Безыменский привел точные данные о территории, которую контролировало правительство Геббельса: «С севера на юг протяженность империи составляла ровным счетом 1650 метров – от моста Вейдендаммбрюкке до Принц-Альбрехт-штрассе; с запада на восток – 1150 метров – от Бранденбургских ворот до площади Шлоссплац». Само правительство Германии, которое возглавлял Геббельс, представляло собой лишь видимость такового. Из 17 членов правительства, назначенных Гитлером, в Берлине имелись лишь трое: Геббельс, Борман и новый министр пропаганды Вернер Науман. Это объясняло настойчивое стремление наследников Гитлера собрать Дёница и всех членов правительства в Берлине, о чем постоянно говорил Кребс. Этим же объяснялись также их страхи, что инициативу в руководстве Германией может перехватить Гиммлер.
Для обоснования законности своего положения Геббельс и Борман располагали лишь политическим завещанием Гитлера. Ссылаясь на него, Геббельс, Борман и их сторонники подчеркивали, что лишь они правомочны вести переговоры о капитуляции. Поэтому первыми, кто за пределами бункера узнал содержание политического завещания Гитлера, стали советские военачальники и Сталин. Заявления о том, что Геббельс и Борман предпочитали вести переговоры с СССР, объяснялись просто: у окруженных советскими войсками не было иного выхода, как капитулировать перед ними. Парадоксальным образом Геббельс, Борман и Кребс старались воспользоваться общей капитуляцией для того, чтобы продемонстрировать свое право говорить от лица всей Германии, то есть подтвердить легитимность своего правительства капитуляцией.
Кребс говорил Чуйкову: «Полная и действительная капитуляция может быть решена легальным правительством. Если у Геббельса не будет договоренности с вами, то что получится? Вы должны легальное правительство предпочесть правительству предателя Гиммлера. Вопрос войны уже предрешен. Результат должен решаться с правительством, указанным фюрером». По словам Чуйкова, Кребс, «волнуясь, уже почти кричит по-русски: «Изменник и предатель Гиммлер может уничтожить членов нового правительства!.. Гиммлер думает, что германские войска еще могут быть силой против Востока. Он доложил об этом вашим союзникам. Нам это ясно, совершенно ясно!»
Кребс, Геббельс и другие не без основания полагали, что Советское правительство было готово принять капитуляцию у правительства, которое оказалось в берлинской ловушке, и тем самым завершить войну в считаные часы. В противном случае военные действия могли затянуться. При этом советские военачальники неизменно подчеркивали, что все переговоры об общей капитуляции должны происходить с участием всех союзников.
В то же время для Советского Союза был невыгоден захват власти Гиммлером, который уже вступил в тайные сепаратные переговоры с агентами западных держав. Поэтому прибывший на командный пункт В.Д.Соколовский, ссылаясь на Г.К.Жукова, предложил Г.Кребсу публично «объявить Г.Гиммлера изменником, чтобы помешать его планам». Заметно оживляясь, Кребс ответил: «Очень умный совет. Это можно сейчас же сделать. Конечно, с разрешения доктора Геббельса». Кребс попросил разрешения послать полковника фон Дуфвинга к Геббельсу.
Чуйков позвонил начальнику штаба и приказал обеспечить переход полковника и одновременно связать наш батальон на переднем крае с немецким батальоном и таким образом установить связь Геббельса с армейским командным пунктом. При переходе линии огня группа, в которой были фон Дуфвинг, немецкий переводчик и советские связисты, была подвергнута обстрелу с немецкой стороны, хотя полковник держал белый флаг. Несмотря на то что командир советской роты связистов был смертельно ранен, связь с рейхсканцелярией была установлена. Правда, с немецкой стороны связь долго не работала. И все же после возвращения фон Дуфвинга Кребс смог разговаривать с Геббельсом по телефону.
После долгих переговоров Кребс зачитал Геббельсу по телефону советские условия капитуляции:
1. Капитуляция Берлина.
2. Всем капитулирующим сдать оружие.
3. Офицерам и солдатам, на общих основаниях, сохраняется жизнь.
4. Раненым обеспечивается помощь.
5. Предоставляется возможность переговоров с союзниками по радио.
Геббельс потребовал возвращения Кребса, чтобы обсудить с ним все эти условия.
На прощание Кребсу было сказано: «Вашему правительству будет дана возможность сообщить о том, что Гитлер умер, что Гиммлер – изменник, и заявить трем правительствам – СССР, США и Англии – о полной капитуляции. Мы, таким образом, частично удовлетворим и вашу просьбу. Будем ли мы помогать вам в создании правительства? Нет. Но даем вам право сообщить список лиц, которые вы не хотите видеть в качестве военнопленных. Мы даем вам право после капитуляции сделать заявление cоюзным нациям. От них зависит дальнейшая судьба вашего правительства». Кребсу было также сказано, что после капитуляции Берлина советские войска дадут немцам самолет или автомашину, а также радиосвязь для установления контакта с Дёницем.
Кребс. Список лиц, находящихся в Берлине, который мы дадим, не будет рассматриваться как список военнопленных?
Ответ. Это обеспечено. Офицерам сохраним звания, ордена, холодное оружие. Мы даем право представить список членов правительства, право связи с Дёницем. Но все это после капитуляции.
Перед уходом Кребс, по словам Чуйкова, «заверил, что постарается обо всем быстро договориться». В 13 часов 08 минут Кребс покинул комнату, где велись переговоры.
По словам Чуйкова, после прощания Кребс дважды возвращался «уже с лестницы: сперва он позабыл перчатки, которые положил на подоконнике вместе с фуражкой; однако фуражку-то он надел, а вот перчатки не взял. Второй раз Кребс вернулся под предлогом, что забыл полевую сумку, которой у него вообще не было. Он уверял, что принес в ней документы от Геббельса и Бормана, хотя – я хорошо это помню – доставал бумаги из бокового кармана».
Чуйков так объяснял поведение Кребса: «По глазам и поведению было видно – генерал колебался: идти ему обратно в пекло или первому сдаться на милость победителя. Возможно, ждал, что мы объявим его пленником, с чем он, возможно, охотно согласился бы».
Во второй половине 1 мая в бункере рейхсканцелярии: существующие версии
Г.К.Жуков вспоминал: «В 18 часов В.Д.Соколовский доложил, что немецкое руководство прислало своего парламентера. Он сообщил, что Геббельс и Борман отклонили требование о безоговорочной капитуляции. В ответ на это в 18 часов 30 минут с невероятной силой начался последний штурм центральной части города, где находилась имперская канцелярия и засели остатки гитлеровцев».
Однако нет никаких документальных доказательств того, что руководители нового правительства на самом деле отвергли советские условия капитуляции. Указанный парламентер не предъявил никаких документов, свидетельствующих о том, что он действует по поручению Геббельса или Бормана. Не осталось никаких документов о заседании правительства Геббельса, на котором было принято решение отвергнуть советские условия.
Вечером 1 мая значительная часть обитателей бункера предприняла попытку прорыва из советского окружения. По оценке Уильяма Ширера, от 500 до 600 обитателей бункера, многие из которых составляли эсэсовцы, в конечном счете сумели прорваться. Они затем оказались в оккупационных зонах союзников. Некоторые из них потом утверждали, что генералы Кребс и Бургдорф, а также чета Геббельсов не присоединились к группе прорыва, а покончили жизнь самоубийством. Сообщали, что перед самоубийством Магда Геббельс с помощью врача умертвила своих детей. Борман же, по словам бывших обитателей бункера, присоединился к участникам прорыва, но погиб в пути.
Однако никто не смог представить убедительные свидетельства того, как Кребс и Бургдорф покончили с собой. Их тела не были найдены.
Противоречивы свидетельства и о гибели Бормана по пути из бункера. Как убедительно доказал Лев Безыменский в своей книге «По следам Мартина Бормана», свидетельства личного шофера Гитлера Эриха Кемпки в его книге «Я сжег Гитлера» опровергали его же показания на Нюрнбергском процессе о гибели Бормана от взрыва танка советским снарядом. Лидер гитлерюгенда Артур Аксманн, на которого ссылался У.Ширер, уверял, что Борман принял яд в ходе побега. Однако его тело никогда не было обнаружено. Мартин Борман, поисками которого занимались значительную часть ХХ века, исчез бесследно.
Было немало рассказано о самоубийстве Геббельса, его жены, а также убийстве их детей, трупы которых были обнаружены. В своей книге Х.Р.Тревор-Роупер привел показания адъютанта Геббельса гауптштурмфюрера СС Гюнтера Швагермана. Тот утверждал, что вечером 1 мая Геббельс вызвал его и сказал: «Швагерман! Случилось величайшее предательство. Генералы предали фюрера. Все потеряно. Я умру вместе с моей женой и своей семьей... Вы сожжете наши тела».
По словам Тревора-Роупера, адъютант направил шофера Геббельса и эсэсовца за бензином. «Вскоре (было половина девятого вечера) Геббельс и его жена прошли через бункер. У начала лестницы они миновали Швагермана и шофера Раха, который стоял с бензином. Они прошли мимо, не говоря ни слова, и поднялись по лестнице в сад. Почти немедленно прозвучали два выстрела. Когда Рах и Швагерман вышли в сад, они обнаружили два трупа на земле. Эсэсовский ординарец, который застрелил их, стоял рядом. Они послушно вылили четыре канистры бензина на трупы, зажгли их и ушли».
Эту же версию повторил и Уильям Ширер в своем монументальном труде по истории Третьего рейха. Историк лишь добавил, что по просьбе Геббельсов «эсэсовский ординарец выстрелил дважды им в затылок».
Иным был рассказ о смерти Геббельса и ее жены в книге бывшей военной переводчицы Елены Ржевской, которая привела слова Хаазе, начальника госпиталя, расположенного вблизи от рейхсканцелярии: «Со слов первого сопровождающего врача Геббельса штандартенфюрера СС Штумпфеггера и доктора Кунца, мне известно, что Геббельс и его жена вечером 1 мая совершили самоубийство, приняв сильнодействующий яд, какой именно, сказать не могу».
Версию Швагермана, повторенную Тревором-Роупером, Ширером и многими историками, опровергает содержание медицинского протокола, составленного после осмотра тела Геббельса и процитированного Еленой Ржевской: «На обгоревшем трупе видимых признаков тяжелых смертельных повреждений или заболеваний не обнаружено... При обследовании трупа установлено наличие запаха горького миндаля и обнаружены кусочки ампулы во рту». Ржевская привела также «данные химического анализа»: «Химическим исследованием внутренних органов и крови определено наличие цианистых соединений. Таким образом, необходимо сделать вывод, что смерть... наступила в результате отравления цианистыми соединениями». Ржевская добавляла: «К такому же выводу пришли относительно причин смерти Магды Геббельс».
Из этого неопровержимого свидетельства следует, что показания о расстреле четы Геббельсов «по их желанию» вымышлены. Стало быть, придуманы также монолог Геббельса, рассказ о проходе четы Геббельсов по лестнице в сад и прочем. Возникает вопрос: стоит ли принимать на веру любые свидетельства бывших обитателей бункера, если они сочиняли истории лживые от начала до конца? Возникает также вопрос: зачем бывшим обитателям бункера надо было сочинять заведомо лживые истории с таким обилием вымышленных деталей?
Много противоречий и сомнительных деталей содержат и рассказы об убийстве детей Геббельсов. У.Ширер утверждает, что детей отравил некий врач. Эсэсовский же врач Кунц, которого допрашивала Е.Ржевская, уверял, что он лишь в ужасе наблюдал, как Магда Геббельс «разжимала рот усыпленным детям, клала ампулу с ядом и сдавливала челюсти».
От самоубийц не осталось никаких прощальных записок или завещаний. Не оставили их ни Кребс, ни Бургдорф. Не оставил никаких посланий родным и близким Мартин Борман, который, если он на самом деле отправлялся в опасный путь через линию огня, не мог быть уверен в том, что останется в живых.
Таких записок не оставил и Геббельс. Известно, что Геббельс в течение нескольких лет ежедневно наговаривал стенографисткам заметки о текущих делах для своего дневника. При этом описание событий каждого дня занимало в изданных затем «Дневниках» от 5 до 15 книжных страниц. Однако на сей раз Геббельс почему-то не удосужился оставить хотя бы пару строк, в которых объяснил бы отказ принять советские условия и свое намерение покончить жизнь самоубийством и убить своих детей. Загадочным является и исчезновение дневников Геббельса после 10 апреля 1945 года.
Обсудить новость на Форуме