15:45 08.01.2009 | Все новости раздела "КПРФ"
Сегодняшний кризис – цивилизационный или формационный? Дискуссия на телеканале «Культура» о том, что видится за мороком краха мошеннического капиталистического постиндустриализма - коммунизм, "нейро-мир", "когнитивная эпоха"?
Научное сообщество, как прорежимные исследователи, так и те, кто вроде бы в оппозиции, но не связывают себя с коммунистическими, левопатриотическими силами, дискутируют о характере сегодняшнего кризиса мирового капитализма. Что видится за мороком краха мошеннического капиталистического пост индустриализма: коммунизм, «нейро-мир», «когнитивная эпоха»? Предлагаем обобщение теледискуссии на телеканале «Культура», прошедшей 28 декабря
«Цивилизационный слом, иллюзия или реальность?» На эту тему в конце минувшего года беседовали российские ученые и публицисты за столом телеканала «Культура». Участники встречи – В.Третьяков, В. Соловей, А.Неклесса, С.Кургинян, М.Калашников, А.Фурсов. Предлагаем вниманию читателя некоторые их любопытные высказывания.
Многие проблемы развития человеческого общества приобрели за последнее время такой острый характер, что некоторые теоретики начали думать о том, что цивилизация подошла к новому рубежу своего развития, отметил, открывая встречу, В.Третьяков. Некоторые целостности, которые составляют цивилизации, меняются, сейчас происходит совершенно очевидная разбалансировка миропространств, заявил В.Соловей, Центр силы, не только экономический, военный, а также культурная гегемония, который традиционно был на стороне Запада или Севера, начинает смещаться, скорее всего, на Восток, причем не на исламский восток, а в Азиатско-Тихоокеанский регион. Именно этот переход от одного мирового баланса к другому ведет к нарастанию напряженности и, видимо, к конфликтам.
А.Неклесса высказал мнение, что мы имеем дело с фундаментальным и системным кризисом. С одной стороны, он затрагивает всю сумму социальной практики: экономику, политику, культуру. С другой стороны, почему я говорю фундаментальный кризис? С другой стороны, это кризис фундаментальный. В политике под сомнением оказывается такой институт, как национальное государство. Происходит возникновение целого сообщества национальных государств, но каких-то других, прежний формат оказывается под сомнением. Помимо этого появляется такой феномен, как мировые регулирующие органы. Появляются новые, достаточно сложно определимые сочетания государств, такие системы, например, как страны Шенген. В экономической области еще более разительные перемены. Помимо индустриализма, который набрал мощь в 20 веке, идет и новая волна, связанная с постиндустриализмом.
С.Кургинян отметил, что решающую роль играет подход человечества к технологическому барьеру. Мы за определенное время в определенное количество раз наращиваем количество технологических инноваций. А рост самого человека если и происходит вообще, то происходит в режиме постепенного насыщения. Вот разница между технологическим потенциалом и качеством человека, так называемые "ножницы", они и подводят нас к цивилизационному барьеру. Человечество - безумно инерционная система, оно идет по той колее, по которой оно шло в предыдущий период: технологии растут, человек консервируется. И мы приближаемся к цивилизационному слому.
По мнению М.Калашникова, кризис, с которым мы столкнулись, не цивилизационный, а формационный.
Уходит индустриальная капиталистическая эпоха, она в агонии бьется, пришел ее срок. Грядет нечто новое.
Одни эту следующую эпоху называют коммунизмом. Другие нейро-миром. Третьи – когнитивной (т.е. соответствующей познанию) эпохой. Здесь еще надо сильно работать, чтобы определить облик этого мира. Но между умирающим капитализмом и индустриализмом, за мороком вот этого мошеннического постиндустриализма лежит совершенно новая эпоха. А чтобы перейти к ней, перейти через горнило, надо пережить кровь, пот и слезы в наказание. И то, что мы сейчас видим, это первые аккорды этого кризиса.
Я стараюсь не пользоваться терминами "человечество" и "цивилизация", сказал А.Фурсов. Они многозначны, многосмысленны. Кроме того, это именно та терминология, к которой нас в последние несколько лет приучала главная идеологическая контора – Римский клуб. Пишут о кризисе нации и государства, о кризисе политики, о кризисе гражданского общества и о кризисе рационального знания. Это, на самом деле, те структуры, которые ограничивают капитал вместе с рынком, потому что, как говорил в свое время Фернан Бродель: "Капитализм – враг рынка". Дело в том, что многие полагают, что капитализм - это система всевластия капитала. Капитализм – это нечто другое. Капитализм – это сложная институциональная система, которая ограничивает капитал в его же долгосрочных интересах. Ограничивает она его до тех пор, пока капитал можно ограничивать.
Что произвели до сих пор научно-техническая революция и глобализация? Они позволили превратить капитал в электронный сигнал, и он лишился всех ограничений. То есть капитал победил, он охватил все, но тем самым он выполнил свою социо-генетическую программу и тем самым вошел в состояние кризиса, отметил А.Фурсов. Нормальное состояние капитала в последние 400 лет – это наличие обязательной некапиталистической зоны. Как только падает мировая норма прибыли, капитал части некапиталистической зоны превращает в свою периферию. Теперь все – Китай, Индия, Россия, Бразилия – это все капитал. Поэтому говорить надо о кризисе капитализма как системы. Я думаю, что на самом деле, мы имеем дело, говоря марксистским языком, с формационным кризисом. С кризисом капиталистической системы. Причем капитализм как система заточен под экстенсив. Он может, как и античное рабовладение, развиваться только в экстенсиве. А сейчас ему придется перестраиваться под интенсив, а для этого ему нужно ликвидировать или ослабить нацию, государство, гражданское общество. И, кроме того, поскольку капитализм – система глобальная, то его кризис это автоматически биосферный кризис. Поэтому к тому, о чем здесь говорил М.Калашников, я могу только добавить, что тот кризис, в который мы вступаем, воспроизведет фактически все основные черты всех трех основных кризисов, которые произошли с человечеством за последние 25 тысяч лет. Это кризис 16 века, когда возник капитализм, это кризис поздней античности, когда периферия смела целую систему, и, наконец, это кризис верхнего палеолита, который длился 15 тысяч лет и окончился гибелью 80% населения планеты и изменением всех параметров – возникновением цивилизации. То есть, мы вступаем в кризис-матрешку.
Действительно, отметил В.Третьяков, все больше и больше говорят о новом средневековье. В данном случае меня интересует не конкретная система феодальных отношений: суверен, вассал, подвассал, еще вассал и так далее. А скорее другое – выход из этого цивилизационного кризиса, более или менее сознательный или бессознательный, человечество найдет в обращении к старому, к тому, что оно уже испытало в истории, или это будет нечто новое? Связанное с биотехнологиями, клонированием, вживлением чипов в головы младенцев сразу, как только они появятся на свет?
По мнению А.Неклессы, изменение, которое происходит, – это рождение новой социальной новизны. Мы говорили о политике, мы говорили об экономике, о ценностях, о культуре, экологии и об антропологии. Но, пожалуй, все это можно обобщать под социальностью. Что такое социальность? Новый формат, новая форма существования того самого человечества. Человечество никогда прежде не жило в такой ситуации, а люди не обладали таким инструментарием, к которому они сейчас имеют доступ. Это принципиально новое состояние. Сейчас государство отрывается от территории, а власть отрывается от государства. Люди, которые существуют в новом статусе, наряду с процессами массового потребительского общества, развиваются в индивидуализации. Деятельные люди, во-первых, сами обладают потенциалом, и они образуют сообщества. Они образуют своего рода корпорации. Вот говорили о нации и государстве. А следующая форма, которую принимают эти сообщества – это корпорация государств
С.Кургинян: Не важно, доходим ли мы до какого-то дна. В барьерных эффектах возникает ситуация, когда все начинает расщепляться, возникают так называемые линии бифуркации, когда прежде единый процесс движется по разным траекториям. Возникает разрушение фундаментальной целостности. Не то, что целостность испытывает некое неудобство, а потом из него выходит, а она просто разрушается. И тогда возникает вопрос: кто же актор этого будущего? Хочу отметить здесь что-то политически актуальное. Поразительно, до какого состояния ничтожества доведены все политические силы во всем мире, которые в принципе должны отвечать за будущее – а это левые силы. Во всем мире за будущее отвечает левое, за прошлое – правое, за соединение прошлого и будущего. А сейчас возникает ощущение, что это левое занято совсем другим, и ничем, кроме прав сексуальных меньшинств, зверей и неизвестно еще чего, заниматься не может. Чем угодно, кроме будущего.
Постмодернизм – совсем не такое безопасное явление, как это кому-то кажется. Когда люди говорят, что "новизна в отсутствии новизны" - это означает следующее: что нам сейчас позарез нужно новое, а новое в принципе невозможно. И оказалось вдруг, что все политические силы стоят при ситуации, когда новое – это хорошо забытое старое, когда идет перебирание всех предыдущих концепций. А это и есть "новый дух" Гегеля, который останавливает историческое развитие, и мы начинаем смотреть бесконечное кино. Но это-то, мы уже все понимаем, кончится уничтожением человечества.
Фукуяма извиняется, говорит: не будет конца истории, начинается большой бардак, смута и все прочее. В этой ситуации вопрос не в том, сколько у нас акторов – тысяча или десять тысяч. Возникает вопрос - кто отвечает за смысл? Готов ли кто-то взять на себя ответственность за смысл, за новизну, и значит, за траекторию выхода из всего, что происходит? Кто возьмет на себя ответственность за видение будущего? И, наконец, второе, какая страна? И здесь я должен сказать, что вопреки всему случившемуся, и вопреки колоссальному несоответствию сегодняшней России мировым ожиданиям, ожидания-то эти все равно в России.
Предстоит родить действительно новое общество, совершенно новый мир, где хомо сапиенс не венец творения, а существуют и следующие ступени развития человека, подчеркнул М.Калашников. Нужно строить такой мир, если мы хотим сохраниться как разумные существа и не впадать в этот ужас нового Торманса, если использовать язык Ефремова. Безусловно, это вопрос исторического творчества высочайшего напряжения. Сейчас, и я с С.Кургиняном полностью согласен, элиты не хотят этого делать. А силы, которые могли бы этим заниматься, оказались ввергнуты в очень странное состояние.
С.Кургинян бросает реплику: А почему не хотят? Ведь это повторяет, в сущности, ситуацию с распадом СССР. Потому что элиты понимают, что в условиях развития, о котором вы говорите, им нет места, и тогда они говорят: "Да пусть лучше не будет никакого развития! Будем биться у барьера до конца, но мы будем главными!" И, в сущности, так и было в эпоху распада СССР.
По мнению А.Фурсова, выход ищет не человечество, а определенные социальные группы. И я думаю, что одним из вот таких документов в поисках выхода – это знаменитый доклад "Кризис демократии", который написали Хантингтон, Крозье и Ватануки в 1975 году по заказу Трехсторонней комиссии. Кризис демократии. Там абсолютно откровенно и цинично, со стеклянной ясностью сказано: демократия, когда ее слишком много – это плохо. Надо внедрять в общество элементы политической апатии. И общество должно понять, что есть вещи, которые сильнее демократии. Это компетенция и потрясающее английское слово, которое сложно переводится на русский: "сенс оф сеньорити" - чувство старшинства, то есть иерархии.
Жесткая иерархия внутри общества, никакой демократии, монополия на знания, образование и науку у верхних групп. Мы сейчас видим, как этот процесс создается. Болонская система как кистень шарашит по образованию. Дальше, поскольку это биосферный кризис, – ограничения потребностей по рангам. Но я думаю, что одной модели выхода из капитализма не будет. Мир будущего будет похож на один из вариантов знаменитой игры "Дарк сайд уорлд" – в разных частях планеты будут разные социальные устройства, как это было в Европе в 14-15 веках.
Если считать Россию полигоном будущего, с чем я не согласен, то это будущее выглядит очень двусмысленно, отметил В.Соловей: Есть много качественных исследований психологического профиля молодежи, детей элиты. Вывод следующий: ценности, которые господствуют в России, которые будут господствовать, это субстанционально антидемократические ценности. Они противоположны всему, что связано с демократией. Это ценности иерархии, это ценности насилия и это ценности крови. Ничего от демократии в этих ценностях нет. Это то, что здесь будет. Другое дело, что Россия встала на этот путь раньше, по крайней мере, раньше условно глобального Севера. Значит, она может быстрее по этому пути пройти и быстрее восстановиться.
Вот здесь производится такой тип новизны, это не значит, что в других регионах Земли не будет производиться другая новизна. Мы говорим о том, что ближе к нам, потому что своя рубашка ближе к телу. И, наконец, то, что можно назвать обобщением. В кризисе всегда побеждают те, кто проще. Не сложные организмы, а те, кто проще и брутальнее, и те, кто быстрее размножаются.
По мнениюС.Кургиняна, в условиях таких кризисов, какой мы переживаем, имеет значение только усложняющееся, только сложное. Оно может быть малозначимым на момент, когда мы живем. Но как только нечто подходит к барьеру, то через него переходит только сложное. Все простое как раз и стирается. Оно может быть огромно, казаться всемогущим. Но вот проходит исторический период и оказывается, что маленькие завязи нового проходят и становятся структуризаторами мира. В этом есть принцип истории. Не элиты, а дух истории. Если эти элиты окажутся в крест духу истории, то дух истории победит их. Второе – Россия. Вопрос "о средней температуре по больнице" уже давно встает. Но мы все понимаем, что Россия сегодня – это уже давно разорванные миры. Это миры, которые живут в разных временах, в разных топографиях. Какой из этих миров или акторов победит, неизвестно. Но я знаю, что есть две модели выхода из этих глубоких, коллапсирующих кризисов. Первая – это римская, а вторая – это 17-й год. Кто такие большевики? Это очень небольшой актор. Что вокруг него структуризовалось? Всё. И, наконец, мы должны себя спросить, а кто может быть этим новым актором в мире?
И, видимо, пришел момент, когда надо сказать, что новым актором этой сверхистории будет наука. Только это будет уже другая наука. Вот тогда это будет рывок вперед. Когда дисциплины умножаются с лихорадочной скоростью, когда мы не можем управлять самим научно-техническим прогрессом, то либо наука станет холистичной, целостной, новой, интегрирующей в себя ценности, либо она уничтожит человечество.
А.Фурсов: Я хочу возразить Сергию Ервандовичу по обоим пунктам. Наука – это часть целого, и любые надежды на то, что эта часть вытащит какое-то целое – они утопичны. Что касается простого и сложного. Сходу три примера ломают ваш тезис о том, что в кризисе побеждают сложные. Поздняя античность – дикие, упрощенные христиане по сравнению с интеллектуальными римлянами. Но будущее за этими темными людьми. Начало XVI века. Блестящие гуманисты вроде Эразма – и дикие люди вроде темного, с видениями, Лютера. Будущее было за Лютером. Начало XX века: военно-спортивный тип, как его называл Бердяев, – и утонченные интеллектуалы начала XX века. И будущее было за этим примитивным военно-спортивным типом.
Идет страстное формирование нового представления о человеке, заявил С.Кургинян. Оно идет в замкнутых сообществах, условно называемых сектами. Они распространены дисперсно по миру. Я не могу сказать, где они преобладают. Это первый процесс. Второй процесс – то, что происходит в массивах населения, в больших социальных массивах. Например, в Латинской Америке происходит потрясающе интересный процесс, Латинская Америка будет находиться в этом ключе. Там будет новое, и оно будет сугубо христианским. Это будет новое христианство.
Эксперименты с будущим действительно разрабатываются, согласился А.Фурсов. Если не иметь в виду целенаправленную работу, тогда можно говорить о США, может быть, отчасти о России. Если говорить о социальном экспериментировании, то оно идет везде. В одной и той же стране может рядом идти несколько разных вариантов экспериментирования с будущим. Там, где создаются новые коллективные формы – это и есть экспериментирование.
Обзор подготовил Александр Озерский (KPRF.RU)
Обсудить новость на Форуме