12:01 28.10.2011 | Все новости раздела "КПРФ"
Памяти советского писателя Петра Проскурина
26 октября исполнилось десять лет со дня ухода из жизни выдающегося русского, советского писателя Петра Лукича Проскурина. Его звезда взошла на литературном небосклоне в начале 60-х годов XX века.
Роман «Горькие травы» стал во многом принципиально новым произведением и по содержанию, и по форме. А уже в романе «Судьба», увидевшем свет в 1969 году, зазвучала ставшая впоследствии основной для творчества писателя тема — отношения власти и народа. О том, насколько эта тема была близка и понятна самому народу, можно судить по тому, что в 70-х годах снятая по мотивам произведений П.Л. Проскурина кинодилогия «Любовь земная» — «Судьба» стала лидером общенационального кинопроката, а «Судьба» и второй роман трилогии — «Имя твоё» в течение нескольких лет лидировали в библиотечных рейтингах СССР.
Тема отношений между народом и властью была развита в третьем романе трилогии — «Отречение». Роман этот оказался пророческим: в нём писатель предугадал отчуждение народа от власти, которое так трагически проявилось в событиях 1991 года.
В последнее десятилетие своей жизни Пётр Лукич необыкновенно много работал. Из-под его пера выходят романы «Седьмая стража» и «Число зверя», повести «Аз воздам, Господи» и «Мужчины белых ночей», вторая часть автобиографической повести «Порог любви», многочисленные рассказы, удивительные по своей тонкости и глубине образов поэтические произведения. Каждое из них является настоящим шедевром зрелого мастера, которому ведомы любые оттенки художественного слова. И при этом — острейшая злободневность и актуальность!
К 10-летию со дня кончины писателя публикуем статью о последнем периоде его творчества, посвящённом фактически нынешней России.
БУДУЧИ НА ВЕРШИНЕ писательской славы, Пётр Проскурин обращается к самым острым, самым животрепещущим вопросам современности, высвечивая грозные черты нарастающего день ото дня общественного неустройства: разрыв между словом и делом, засилье краснобайства, казнокрадства, социальной коррозии. Писатель-патриот идет путем правды, какой бы горькой она ни была.
Страстное желание понять, что происходит с русским народом, с Россией, а главное, что такое народ, в данном случае — русский народ, денно и нощно преследовало Петра Проскурина, пронизывало его прозу последних лет жизни. В одной из бесед он признавался мне: «Это очень сложный вопрос, больной для всякого мыслящего человека. Потому что, на мой взгляд, русский народ, то ли в силу своей исторической судьбы, то ли в силу каких-то непонятных обстоятельств, как народ, по сути дела, перестает существовать. Это очень тяжелый вывод».
Тем не менее даже в самых трагических своих произведениях, написанных на рубеже тысячелетий, Проскурин попытался отыскать те образы, с которыми он связывал надежды на будущее, на прорыв, на возрождение русского духа. И всегда эти образы были связаны с борьбой против нынешней власти, борьбой активной и бескомпромиссной.
Взвихренность, неуспокоенность, мятежность с особой пронзительностью звучат со страниц сборника прозы «Аз воздам, Господи».
Рассказ «Свидание с собой» сразу обращает нас к нынешней действительности с ее «свинцовыми мерзостями». Прошедший «Афган и Чечню», главный герой рассказа Гоша видит их на каждом шагу в родном городе, столице России. С болью в сердце и ожесточением слушает он откровения соседки, сердечной подруги своей умершей матери: «Сейчас даже но-шпу купить — половина моей пенсии.... Никак не нажрется наш всенародный, чтоб он подавился нашим горем! А я еще, дура старая, за него голосовала, горло драла! Всех одурманил… гляди-ка, мол, свой в доску! Простить себе не могу...»
Реальность сегодняшнего дня во всей наготе своей встает перед израненным и едва оставшимся в живых Гошей. Видит он первопрестольную в зазывной рекламе чуждых России казино и иных «вертепов». Видит он и «зримые плоды» «дерьмократии», пестуемой «всенародно избранным» и его камарильей, — «однорукого» мальчика-нищего (он имитирует свое убожество), сидящего в конце подземного перехода на грязной подстилке. И вдруг (вдруг ли?) между этим маленьким нищим и бывшим офицером, уволенным в запас после взрыва чеченской мины «по пожизненной инвалидности», установилась какая-то больная и необходимая связь, и она прорастала с каждой новой встречей всё глубже, подчас становилась неодолимой, пронзительно сквозящей, мучила Гошу, и он не знал, что это такое.
Еще совсем недавно боевой офицер, защитник России, он принимает бескомпромиссное решение стать покровителем мальчика, эксплуатируемого, как побирушка и крепостной, мафиозным жлобом, шикарно одетым, вооруженным и ездящим на иномарке. Тайно оберегаемый посторонним дядей мальчик бросается убивать «хозяина», когда тот схватился в смертельном поединке с Гошей. Закабаленное детство ринулось защищать доброту.
Концовка рассказа — ясный и недвусмысленный прогноз. Увидеть Россию, поруганную ее недругами, снова державной, единой и непобедимой доведется если не Гоше, то Ваньке (так, оказывается, зовут мальчика-нищенку) — это уж точно. В том убеждают слова маленького мстителя, завершающие рассказ: «Я не маленький! Вы меня еще не знаете... да!»
Повесть «Аз воздам, Господи» являет логическое продолжение отмеченного нами выше. Будучи талантливым и совестливым писателем, искренне любящим Россию, главный герой Толубьев не приемлет всё то, что творят сокрушители и растлители.
Сосед по подъезду, преуспевающий «новый русский» опасается «тлетворного» влияния Толубьева на своего сына-подростка, тянущегося к светлому и праведному писателю. И здесь, в этой повести, П. Проскурин сводит в диалоге людей, коих можно определить так: «небо» и «земля», «свет» и «мрак»:
«— Сознавайтесь, Родион Афанасьевич, — пытается убедить прохвост Толубьева, — ваш прекраснодушный и романтический мир рассыпался, исчез. Россия теперь другая, теперь главное в России — деньги. Это и сила, и власть...
— Ошибаетесь, господин Никитин! — покачал головой Толубьев. — Россия… сейчас она в глубоком помрачении, но это, поверьте, обязательно пройдет. Вы слишком много на себя берете. Не нами было сказано: «Аз воздам!»... Так было, так будет всегда: «Аз воздам!» Ну а если всё повернется по-вашему, то это будет уже не Россия, а нечто иное».
Человеческая жизнь, «цена человеческой жизни» — ничто для «новых бесов», наводнивших Россию, грабящих ее, растаскивающих награбленное по своим многоэтажным и многомерным преисподним. «Господин» Никитин, не отягощая себя даже проблеском мысли о суде Господнем, по-своему разрешает намечающийся союз писателя-патриота и своего смертельно больного сына Сережи. Трагичность ситуации усиливается тем, что убийство Толубьева происходит в тот самый момент, когда он узнаёт об исполнении своей самой сокровенной мечты — рождении внука: «Толубьев расправил плечи, и в тот же миг тяжелая пуля, вылетевшая из мрака, точно ударила ему в середину лба и, выходя, выломила рваный кусок кости из затылка. Время вспыхнуло, рассыпалось и погасло. Вздернув руки, он обвис на решетке балкона, в одно мгновение разделившей два несовместимых, взаимно исключающих и непрерывно переливающихся друг в друга мира».
В рассказе «Тихая пристань» П. Проскурин поначалу настраивает читателя на «глоток кислорода» после удушающего смрада, заполнившего русскую действительность: «Под карниз дома привычно и ловко метнулась ласточка, повисла на уже наметившейся на фронтоне подковке будущего своего гнезда, добавила в постройку еще один комочек грязи, разгладила его клювиком, радостно щебетнула и вновь
умчалась за новой порцией материала — время не ждало, и птичьих хлопот впереди было хоть отбавляй — и гнездо построить, и выстелить его изнутри пухом да сухими травинками...» Намеренно прерываю фразу, ее продолжение снимает ту умиротворенность и душевное равновесие, что сопровождали Кузьмича, героя рассказа, «пытливым взглядом» окинувшего своё хозяйство, наблюдавшего за действиями пернатых зодчих.
«Пытливым взглядом» Кузьмич, простой труженик, на каких всегда держалась и сейчас еще чудом держится Россия, охватывает не только свой небольшой дом с балкончиком в сад, но и смотрит далеко окрест. Он убедился, что нельзя верить ни газетам, ни радио, «ни этим бесстыдным крашеным бабам, сутками без устали стрекочущим в своем голубом ящике обо всем на свете». Беспокоит Кузьмича, что все вроде взбесились, молодежь кинулась торговать, каждый, не брезгуя средствами, хочет обустроить себя на всю жизнь в один момент, и «в Швейцарии или даже за океаном счет миллиардов на десять заиметь, и под Москвой невиданный дворец в месяц или два возвести...»
Вновь проследив за стремительным полетом ласточки, наш герой и не хотел, но задержался взглядом на сказочном дворце в четыре этажа, «возникшем перед изумленными жителями поселка... как бы во сне, вроде бы за одну ночь».
И не вина, но беда Кузьмича, что его домишко, как то ласточкино гнездо, слепленный «по крошке» за долгие годы, оказался помехой для этого самого сказочного дворца: именно через него должен пройти парадный въезд в усадьбу «в мавританском стиле». А что дальше? Вроде повезло Кузьмичу: уже и дом ему отгрохали взамен его «гнездышка». Есть в том доме «подвал, мастерская ... газовая колонка, горячая вода, туалет кафельный». Короче говоря, «тихая пристань», по словам «нового хозяина жизни».
Проскурин вновь обращает внимание читателя на то беззаконие, что творится в больших и малых городах России, на то, как растаскивается, разворовывается, вывозится за границу народное достояние. И делается всё это с ведома и согласия властей предержащих аж до самого верха. Вот он, «новый нерусский», представленный нам бабкой Натальей, женой Кузьмича: «Слышь, Степан, опять этот ирод, Колька Голованов. Слышь, не перечь ты ему, у него, говорят, вся область в кулаке, у него, говорят, сам областной прокурор в кумовьях ходит, вроде у него какая-то алмазная труба в Якутии в кармане. Он, говорят, к самому Бориске Ельцину дверь ногой открывает — бац выступком, и всё тебе. А раз народ говорит, так оно и есть. Слышь, может, согласиться? Ну его к лешему, дожить спокойно не дадут...»
Кузьмич уступает всевластному «хозяину российской жизни», переселяется в ненавистный ему новый дом — «тихую пристань», на его счет в сто миллионов рублей идут немалые проценты. Но... «Он худел, остатки волос окончательно выцвели и превратились в легкую дымку, стали невесомы — Кузьмич как-то глянул на себя в зеркало и опешил...»
И вдруг что-то непонятное произошло с Кузьмичом, он вдруг вспомнил о своих орденах и медалях, «а их было ровно одиннадцать», он долго рассматривал их, и неожиданное решение, непонятное пока читателю, принимается безотлагательно: «Кузьмич неожиданно подхватился и, повеселевший, чем окончательно поверг жену в недоумение, к вечеру уехал в Москву.... Вернулся он только на третий день, молчаливый, осунувшийся... спустился в мастерскую. Оглядевшись, он достал из внутреннего кармана куртки тяжелый сверток, полюбовался новеньким вороненым пистолетом, загнал в него десятизарядную обойму, с удовлетворением подбросил еще раз на ладони и, вновь завернув в промасленную бумагу и тряпицу, спрятал в потаенное пространство между слесарным шкафчиком и стеной, где у него всегда теперь хранились на всякий случай самые дорогие и нужные инструменты».
Нет, не уступит Кузьмич, не уступят такие, как он, построенного и завоеванного своей жизнью! В этом убеждает нас концовка рассказа: «...Зашелестел крупный косой дождь, и следом рванул шквальный ветер, Кузьмич почувствовал, что его сбивает с ног какая-то бешеная шалая сила, но устоял, с места не сдвинулся, лишь подставил лицо хлынувшему с неба потопу».
Сам Пётр Проскурин о книге «Аз воздам, Господи» говорил следующее: «В ней я размышляю о том, что сейчас происходит с нашим обществом, с нашим народом. В общем-то, оптимизма у меня там мало. Я, не желая что-то предрекать, хочу сказать, что предстоит очень и очень трудный период русской жизни, русского пути. Слишком глубоко зашло разрушение. А спасение только в осознании своего национального пути, своего национального характера. Спасение придет только тогда, когда русский народ осознает себя историческим народом, как это было раньше, и чего попытались его лишить». Опора на великое советское прошлое, на подвиги Советской державы должна помочь в борьбе за будущее.
Обсудить новость на Форуме