10:30 05.10.2011 | Все новости раздела "КПРФ"
О том, как ветеран войны из Кинешмы в 1993 году защищал Дом Светов
Кинешемец, ветеран Великой Отечественной войны, член КПСС, а затем КПРФ Алексей Сидорович Дядченко, добровольцем участвовавший в защите Верховного Совета в 1993 году в Москве, рассказал о том, как это было:
По радио была передача, что уже несколько дней у Дома Светов собираются жители Москвы для защиты Советского строя, ибо власти вели антисоветскую политику после известных событий 1991 года. Я понял, что мой долг, как коммуниста, как участника войны –быть у Дома Советов - встать в общий строй защитников. Поэтому я добровольно 26.09.1993 года выехал в Москву.
Что я увидел: все проходы к Дому Советов перекрыты плотным строем милиции. Напротив них прямо грудь в грудь, лицом к лицу большая толпа москвичей и приезжих из других регионов страны, которые требовали пропустить их. Но некоторые милиционеры (офицеры и рядовые), нагло улыбаясь, отвечали им, что им там нечего делать. Так и шла взаимная словесная перепалка.
Я двинулся вдоль оцепления, где кончается проход, а начинается дворовый забор, и ряды милиции не так многочисленны. Подошел к офицеру, который стоял перед своими подчиненными и сказал: «Товарищ старший лейтенант, я - участник войны, приехал из Ивановской области, прошу меня пропустить». Я сказал тихо, чтобы услышал только он. Но он не ответил, но глазами повел в сторону конца оцепления и очень медленно пошел туда. Я за ним, он остановился и сказал тихо, чтобы услышал я и впереди стоящие милиционеры: «Проходите». Я поблагодарил его, милиционеры расступились и я прошел. Вот так я оказался у Дома Советов.
Перед Домом Советов небольшая площадь, вся заполнена народом, видимо они раньше прошли. Посредине установлен большой деревянный крест, а вокруг него на листах картона расположена религиозная литература. Около креста - большая группа верующих, а сними и священник.
Когда я приехал, уже 3 дня (до и после этого) в здание не пускали, москвичи на ночь уходили домой, а нас, приезжих, организовывали по группам и пропускали в здание днем и на ночь. С верхних этажей собрали ковровые дорожки и на первом этаже их постелили, на них мы и спали, прижавшись друг к другу, ведь некоторые приехали раньше легко одетые.
Потом нас в столовой кормили легким обедом. Погода уже стояла прохладная, и часто моросил дождь. Нас инструктировали, где какая группа занимает место вокруг Дома Советов на случай штурма, ибо нам говорили, что есть сведения на этот счет.
На площади в несколько рядов друг от друга была разложена брусчатка, заранее разбитая на куски, чтобы можно было бросать при штурме. Были и бутылки с зажигательной смесью. Некоторые имели куски арматуры, а один крупный мужчина, обчистил сучок дерева с крупным наростом и получился сучок как булава Б.Хмельницкого.
С нами также был большой отряд националистов – баркашовцев, которые занимались строевой подготовкой, чтобы все видели, что есть серьезная сила на случай штурма.
Среди нас был гармонист, под аккомпанемент которого мы пели песни революционной тематики, времён Гражданской и Отечественной войн. Что характерно, песни пелись как то торжественно (согласно обстановке) и громко, чтобы было слышно вокруг.
Несколько раз нас ночью поднимали по тревоге, и каждая группа занимала свое место, ибо были сведения о плане штурма. В это время мы с гармонистом пели песни, давая этим знать, что мы не спим и готовы ко всему.
Днем священник взбирался на баррикаду (я его поддерживал, чтобы он не упал) с крестом и обращался с проповедью к милиционерам. Один раз Хасбулатов с балкона обратился к нам и сказал: «Пока Вы – защитники - и мы, депутаты, здесь работаем, а если вы уйдете, то нас тут же сомнут». Когда я уезжал в Москву, то жене сказал, что уезжаю на сутки, посмотрю, что происходит днем и ночью у Дома Советов, приеду и выступлю по радио. А когда услышал слова Хасбулатова, то решил остаться здесь до конца: будь, что будет. Так я пробыл там девять суток, вплоть до расстрела.
Кроме того, Хасбулатов объявил: «Если кому нужна справка на работу, что были здесь, то зайдите в приемную Верховного Совета и возьмите справку». Я уже был пенсионер (61 год) и решил взять справку на память (копию справки прилагаю).
2 октября у небольшого горбатого моста большая лавина людей разметала все оцепление, они даже оставили свои машины, и заполнила всю площадь. Большая часть граждан на машинах и пешком направились к Останкино с требованием предоставить эфир, чтобы рассказать населению, что здесь происходит и наши требования. Но в ответ начался расстрел безоружных людей.
Через некоторое время на площадь въехала большая грузовая машина с высокими бортами и девушка лет 20 на всю площадь закричала: «Товарищи! Там, у Останкино, наших расстреливают». Все бросились к машине. Я тоже взялся за борт, чтобы залезть на машину, но мужчина лет 30 сказал мне: «Отец, это дело молодых» и отстранил меня.
Несколько машин уехали в Останкино, некоторые бросились туда пешком. Часть людей остались защищать Дом Советов, в том числе и я.
3 октября в начале дня я стоял с одним мужчиной у плакучей ивы. Он стоял чуть выше, а я ниже под небольшим уклоном. Вдруг раздалась длинная пулеметная очередь. Ему в голову попала пуля – упал замертво, а мне мелкие изрезанные сучки ивы ударили в лицо. Потом я лег на землю за дерево, но понял, что это не спасет и побежал между деревьями к недалеко стоящему дому. Хотел забежать в подъезд, но оттуда вышла женщина, которая хотела скрыться, и сказала, что туда не пускают. За ней вышел не мужчина, а тщедушный человечек, и сказал: «Вас, гадов, всех надо перебить».
Тогда я с торца дома прижался к стене и услышал выстрелы, поднял голову – выстрелы неслись с чердака. Я для стрелявшего невидим, значит, стреляли по другим людям, которые были снаружи. И я вспомнил слова депутата Котельникова из Новосибирска, который у баррикад нам говорил, что из Израиля прибыло около 200 снайперов – бывшие граждане СССР, которые разместились на чердаках близлежащих домов. Тогда я спросил его, для чего они разместились. Он ответил: «Для устройства резни».
Потом я подумал, что надо идти куда-то и двинулся к другому строящемуся дому, а оттуда вышли двое с автоматами в камуфляжной форме - звание не видать. Один мне крикнул: «Отец, куда ты прешь, тебе, что жизнь надоела, слышишь, что стрельба кругом идет?» А изо рта их понесло водочным перегаром, и побежали дальше. И я вспомнил, что до расстрела мы видели, как в некоторые переулки въезжали машины, подходили люди (будущие участники штурма). Им отрезали кусок колбасы и наливали стакан водки.
Что делать – надо пробираться дальше. Рядом - небольшой переход в низ, я спустился. Он метров двадцать длиной. Когда я из него поднялся, то увидел небольшой двор, деревья, в метрах пятнадцати-двадцати прижались три человека в камуфляжной форме с автоматами. Я оцепенел. Перед этим встретились двое с автоматами – пронесло, а тут трое. Подумал, если поверну назад, то могут выстрелить в след, ведь никого из жителей здесь нет, значит, могут распознать во мне защитника Дома Советов. Но делать было нечего и я медленно направился к ним.
Сказал тихо не своим голосом: «Здравствуйте, и встал сзади них. Впереди - два капитана, за ними - старший лейтенант и я. Они прижались к стене у угла дома. Метрах в 5 у дерева в камуфляжной форме со снайперской винтовкой прижался мужчина. Эти два капитана на меня не обратили никакого внимания, а старший лейтенант один раз посмотрел на меня и на мою сумку, потом второй раз посмотрел на сумку.
Меня бросило в жар, ведь в сумке лежали документы, которые нам давали в приемной, когда мы получали справки, чтобы передали эти документы местным властям, откуда мы приехали. А документы - это разного рода решения Верховного Совета, а в сумке и моя справка, выданная в приемной Верховного Совета, что я являлся защитником Верховного Совета. Если бы они это увидели, то тут же я был бы расстрелян.
Я вспомнил слова Ленина, когда срок восстания 1917 года был выдан, он сказал: «Промедление смерти подобно». То есть, надо немедленно действовать. Я подумал, что не надо ждать, когда он (старший лейтенант) третий раз посмотрит на сумку (а то еще потребует открыть ее).
Через улицу стоит дом одна сторона дома уходит вправо, там полумрак. По логике в эту сторону надо идти, тут спасение. Но в тоже время подумал: а может там засада. Они повсюду есть, уже на две засады наткнулся. А прямо - этот дом, весь освещенный, длинный, метров пятьдесят. Большая площадь освещена, и на ней ни одной живой души. По логике сюда соваться нельзя: буду виден со всех сторон.
Все эти мысли пронеслись мгновенно, и я решил: наперекор логике идти именно по тротуару вдоль дома по освещенной стороне и буду виден со всех сторон. И сказал тихим, каким-то отрешенным голосом: «Я пойду домой». И двинулся на освещенную улицу на тротуар вдоль дома.
Никто из них и слова не сказал, так и остались стоять на месте. Когда я двигался, то все думал: вот сейчас получу очередь в спину. Ноги были как ватные. Осталось метров десять до угла дома, так и подмывало побежать, но понимал, что по бегущему могут и пальнуть.
Когда приехал домой, жена думала, что меня в живых уже нет: уезжал на сутки, а не был девять суток. Она показала мне газету, всю исписанную: кто звонил и спрашивал, не приехал ли я.
Когда я приехал, написал выступление и хотел по радио рассказать людям, как и что там было, но мне не разрешили.
На следующий год я ездил на митинг в память о погибших. После митинга состоялось шествие по широкой улице, а в первом ряду несли большие портреты погибших защитников.
Недалеко от места расстрела в память о погибших построен небольшой обелиск. Мы, группа бывших защитников, сфотографировались у этого обелиска (фото прилагаю). У баррикад депутаты говорили, что добровольцы приехали из 44 регионов страны, даже из Владивостока и из некоторых союзных республик.
На следующий год я также был на митинге в Москве, а когда приехал домой - написал выступление, и мне разрешили выступить (тогда радиовещанием ведала Э.Данова). Моя речь заняла 18 минут. После выступления мне многие звонили и говорили, что слушали со слезами.
Обсудить новость на Форуме