11:47 09.12.2011 | Все новости раздела "КПРФ"

Малоизвестные страницы истории. Как разгромили немцев под Москвой

Выполняя пожелания читателей, редакционная коллегия «Правды» приняла решение публиковать главы исследования заслуженного деятеля науки РФ А.В. Огнёва в пятничных номерах газеты.

Суть начатой либерально-буржуазными кругами — как доморощенными, так и закордонными — фальсификации российской истории в том, чтобы подменить наше общее прошлое, биографию народа, а вместе с ним — и биографии миллионов соотечественников, посвятивших свои жизни возрождению и процветанию нашей Родины, борьбе за её свободу от иноземного владычества. Фальсификация истории — это попытка наглой подмены самой России. Одним из главных объектов фальсификаций антисоветчики избрали историю героического подвига советского народа, освободившего мир от немецкого фашизма. Понятно, что искренние патриоты не приемлют эту игру напёрсточников. Поэтому читатели «Правды» горячо одобрили опубликованную газетой в канун 70-летия начала Великой Отечественной войны статью фронтовика, доктора филологических наук, почётного профессора Тверского государственного университета Александра Огнёва и настойчиво рекомендовали газете продолжить публикацию его разоблачений фальсификаторов истории. Выполняя пожелания читателей, редакционная коллегия «Правды» приняла решение публиковать главы исследования заслуженного деятеля науки РФ А.В. Огнёва в пятничных номерах газеты.

«Поворотный пункт» войны

Многие немецкие генералы, указывал Ширер, «считали, что, если бы им была предоставлена свобода выбора и они отвели войска с позиций под Москвой, оказавшихся непригодными для обороны, они бы в значительной степени сохранили как личный состав, так и боевую технику, располагали бы более благоприятными условиями для перегруппировки и даже для контратак… И тем не менее впоследствии некоторые генералы неохотно признавали, что благодаря директиве Гитлера войска прекратили отход и сражались на каждом рубеже, тем самым, вероятно, избежав гибели среди снегов России».

Эту точку зрения лучше всего сформулировал генерал Блюментрит: «Фанатичный приказ Гитлера о том, что войска должны остановиться и сражаться на каждой позиции независимо от местности и неблагоприятных условий, несомненно, был правильным. Гитлер понял, что любое отступление через снежные заносы и покрытую льдом местность в течение нескольких дней приведет к развалу фронта». С этим соглашался генерал Типпельскирх: «Это было одним из крупных достижений Гитлера… Если бы началось отступление, оно могло превратиться в паническое бегство». Тогда в воздухе витал призрак бесславного отступления наполеоновской армии из Москвы в 1812 году.

О тягостном настрое в немецкой армии говорят записи Гальдера. «Очень тяжелый день», — не раз он повторял такие слова, описывая очередной прорыв советских войск. «30 декабря. Снова тяжелый день!.. Фюрер по телефону вел возбужденные переговоры с фон Клюге. Он отклонил ходатайство об отводе войск северного фланга 4-й армии». Гитлер приказал 3 января 1942 года: «Цепляться за каждый населенный пункт, не отступать ни на шаг, обороняться до последнего патрона, до последней гранаты — вот что требует от нас текущий момент». Перед этим, 20 декабря 1941 года, он отдал бесчеловечный приказ: «Населенные пункты — сжечь. У местного населения отобрать теплую одежду».

Гудериан впоследствии написал: «Наше наступление на Москву провалилось. Все жертвы и лишения наших храбрых солдат оказались напрасными. Мы потерпели серьезнейшее поражение». Блюментрит, занимавший пост начальника штаба 4-й армии, понял: «Это был поворотный пункт нашей Восточной кампании — надежды вывести Россию из войны в 1941 году провалились в самую последнюю минуту… Кампания в России, а особенно её поворотный пункт — Московская битва, нанесла первый сильнейший удар по Германии как в политическом, так и военном отношениях. На Западе, то есть в нашем тылу, больше не могло быть и речи о столь необходимом нам мире с Англией».

Масштабы поражения измерялись не только этим. Гальдер это понял, хотя и несколько позднее. «Разбит миф о непобедимости немецкой армии, — писал он. — С наступлением лета немецкая армия добьется в России новых побед, но это уже не восстановит миф о ее непобедимости. Поэтому 6 декабря 1941 года можно считать поворотным моментом в краткой истории Третьего рейха, причем одним из самых роковых моментов». А Д. Фуллер заключил, что после поражения под Москвой «германская армия так и не вернула утраченную энергию, а в глазах всего мира она лишилась ореола непобедимой армии».

Несостоявшиеся победители о поражении

Подчеркнем важную мысль в процитированном рассуждении Гудериана: после поражения под Москвой «не могло быть и речи о столь необходимом нам мире с Англией». Длительная война одновременно на востоке и на западе вела Германию к неминуемому краху. Это понимали и сам Гитлер, и его окружение.

Как же трактуют это поражение германской армии западные исследователи и немецкие генералы? Начальник оперативного руководства вермахта А. Иодль сказал на совещании в Мюнхене 7 ноября 1943 года: «Однако на Востоке стихийное бедствие зимы 1941 года властно воспрепятствовало даже самой сильной воле, заставив нас остановиться».

Фуллер рассудил: «С полным основанием можно считать, что не сопротивление русских, как бы велико оно ни было, и не влияние погоды на действия германской авиации, а грязь, в которой застрял германский транспорт за линией фронта, спасла Москву». В журнал боевых действий штаба группы армий «Центр» 19 октября записали: «В ночь с 18 на 19 октября на всём участке фронта группы армий прошли дожди. Состояние дорог настолько ухудшилось, что наступил тяжёлый кризис в снабжении войск продовольствием, боеприпасами и особенно горючим. Состояние дорог, условия погоды и местности в значительной мере задержали ход боевых операций».

Якобсен писал в таком же духе о немецком поражении под Москвой: «Начавшийся период распутицы замедлил быстрое продвижение группы армий «Центр»… Хотя советские историки и по сей день недооценивают это обстоятельство, оно явилось важным фактором последующей неудачи. Ведь наступление на Москву на несколько недель увязло в грязи, замедлилось». Но зарубежные историки и мемуаристы, указывая на раскисшие дороги как основной фактор неудач немецкой армии в октябре 1941 года, делают вид, что распутица никак не сказалась на действиях советских войск. Грязь и бездорожье очень мешали отступающим советским войскам выводить с собой орудия, автомашины, радиостанции. В докладе в штаб фронта командующий 16-й армией К. Рокоссовский сообщил: «Состояние дорог настолько плохое, что создаётся угроза невозможности вывести материальную часть артиллерии и всех типов машин».

4 ноября начались морозы, грязь исчезла. «Наступила русская зима, которая создала величайшие трудности для не подготовленных к таким природным условиям немецких войск». Неужели германский генштаб, разрабатывая план «Барбаросса», ничего не знал о том, что в России бывает зима, которая создаёт «величайшие трудности» как для чужих, так и для своих войск? Многие на Западе всё ещё не хотят признать очевидной истины: в самой основе германский план нападения на СССР был авантюри-стичен.

Третий том «Истории войн» характерен очевидным умалением решающей роли СССР в победе над Германией. Его составитель В. Подольников, преподнося недостоверные сведения, игнорировал советские исследования и даже западные труды, дающие более или менее объективную картину войны. К тому же он плохо знает то, о чем рассуждает. Он, например, пишет, что «советские войска достигли Дуная в Бухаресте (1 сентября)». Но Дунай течет в полусотне километров от столицы Румынии.

Перепевая оправдания гитлеровских генералов, авторы тома видят причины поражения немцев под Москвой в скверных дорогах и плохой погоде: «Осенние дожди превратили дороги в болото, а затем началась суровая русская зима». Кроме жуткой погоды и плохих дорог, виноват в провале германского наступления на Москву, конечно, Гитлер, помешавший мудрым и многоопытным немецким генералам завершить войну блистательной победой. Выносится за скобки то, что он не помешал им за две недели разгромить Польшу, за 44 дня — Францию. В Германии есть люди, которые считают Гитлера гением, в книге американца М. Лэннинга «100 великих полководцев» он стоит среди них под №14, расценивается выше, чем наши полководцы Пётр Великий, Суворов, Конев, Жуков.

Однако Резун-Суворов в книге «Самоубийство. Зачем Гитлер напал на Советский Союз?» (2000 год) обрисовал Гитлера и его генералов весьма недалекими, не понимающими основ военного искусства. Выходит, был крайне низкий уровень подготовки Красной Армии, очень глупы были её командиры, если, воюя с неумелым, тупым противником, оснащенным к тому же негодной техникой, наши войска терпели жестокие поражения и отступили далеко на восток — до Москвы и Сталинграда. Книга ставит задачу запутать читателя, породить в его душе хаос. Показывая нашего опасного врага в уничижительном плане, откровенно умаляя его силу, Резун избрал такой примитивный ракурс в освещении Великой Отечественной войны для того, чтобы обесценить великий подвиг советского народа, снизить в глазах читателей значение его немеркнущей победы над фашистской Германией.

А. Ерёменко справедливо осуждал «стремление оглупить Гитлера и его генштаб, имевшее хождение в нашей военно-исторической литературе»: «У Гитлера была масса просчетов. Вместе с тем надо признать, что многие из его решений с оперативной и подчас со стратегической точки зрения были верными. …Перед нами был сильный, искушенный в военной науке враг». Манштейн считал, что Гитлер «обладал какой-то интуицией» при решении оперативных вопросов. В 1940 году генералу «оставалось только удивляться тому, с какой быстротой он разобрался в точке зрения, которую группа армий отстаивала в течение вот уже нескольких месяцев».

Победы Красной Армии серьезно снизили моральный дух немцев. За время битвы под Москвой 62000 немецких солдат и офицеров были осуждены военными трибуналами за дезертирство и самовольное отступление. Солдат А. Реннеке писал 6 января 1942 года сестре Эльзе в Мюнхенберг: «Я весь в грязи, не брит. Вши на наших телах танцуют польку. Мы выглядим намного старше своих лет. А мне только 22 года». Унтер-офицер Георг Буркель 14 декабря 1941 года признавался: «Относительно русских мы сильно просчитались. Те, которые воюют с нами, не уступают нам ни в одном виде оружия, в некоторых даже превосходят нас».

Гитлер снял с занимаемых постов 35 высших военачальников. 17 декабря он назначил себя на пост главнокомандующего сухопутными войсками Германии.

Поклонники гитлеровских генералов

В романе «Генерал и его армия» Г. Владимов, по словам писателя-фронтовика В. Богомолова, изобразил «с наибольшей любовью и уважением» немецкого генерала Гудериана, войска которого осквернили Ясную Поляну — нашу национальную святыню: он якобы антигитлеровец, «нежный любящий супруг», «мудрый, гуманный, высоконравственный человек». Но это он судил немецких генералов, выступивших в 1944 году против Гитлера, он с восторгом писал о фюрере в «Воспоминаниях солдата»: «Гитлер — в высшей степени умный человек, он обладал исключительной памятью. Гитлер обладал необыкновенным ораторским талантом; он умел убеждать не только народные массы, но и образованных людей… Самым выдающимся его качеством была огромная сила воли, которая притягивала к нему людей. Эта сила воли проявлялась столь внушительно, что действовала на некоторых людей почти гипнотически».

Армия Гудериана оставила в 1941 году кровавый и разбойничий след на нашей земле. В Ясной Поляне были дрова, но немцы топили печи книгами. Владимов с умилением писал о нем: «как христианин он не мог поднять руки на безоружного», видимо, поверив в то, как Гудериан представил себя: «Сам я противник всякого убийства. Наша христианская религия даёт в этом отношении ясную заповедь». Гудериан в мемуарах «Воспоминания солдата» заявил, что он запретил в своей группе армий бесчинства в СССР, ибо грабежи и насилия подрывают воинскую дисциплину. На самом деле этот «гуманист» приказывал: «У военнопленных и местных жителей беспощадно отбирать зимнюю одежду. Все оставляемые пункты сжигать. Пленных не брать!»

В статье «Ясная Поляна в 1941 году: правда и пропаганда» Е. Константинова отрицала утверждения «советской пропаганды ...о варварстве и бесчинствах» немецких оккупантов. Ну, устроили пожар в спальне Л.Н. Толстого, комнате С.А. Толстой и библиотеке, из 14 комнат бытового музея исчезли 93 мемориальных экспоната, 37 предметов из спальни Софьи Андреевны, из литературного музея захватчики утащили «книги, картины, скульптуры чисто идеологического содержания». Вырубили в Ясной Поляне 2143 дерева, устроили кладбище немецких солдат около могилы Л. Толстого, сожгли в окрестностях имения, деревни, амбулаторию, общежитие, Яснополянскую школу, построенную А.Л. Толстой и названную именем великого писателя. Ведь «война есть война». Хотелось бы заявить: абсурдно и безнравственно утверждать, будто в Ясной Поляне оккупанты «не посягнули ни на одну из самых дорогих русских святынь», «не совершали сознательного акта надругательства». Устроенные ими пожары и грабежи безоговорочно уличали их в очевидном вандализме.

Но Константинова не унимается: какие же ловкачи-де советские журналисты: уже 13 декабря 1941 года, через 4 дня после изгнания немцев из Ясной Поляны, «Комсомольская правда» начала печатать дневник М. Щёголевой «Черные дни Ясной Поляны», и в связи с этим Константинова бросает циничную ремарку: «Завидная оперативность». Для неё чужд героический настрой советского народа в военное время, ей непонятно, что люди жили по особым законам, которые требовали от газетчиков самого быстрого отклика на злободневные проблемы.

Вызывает недоумение то, как В. Мельников в книге «Их послал на смерть Жуков?» «скромно» трактует итоги Московской битвы: «Говорить о разгроме врага под Москвой, как это постоянно отмечается в нашей исторической литературе, не приходится. Когда речь идёт о разгроме — враг должен без оглядки бежать в панике… Происшедшее под Москвой можно квалифицировать как победу оперативного масштаба». Для сведения Мельникова приведем свидетельство одного из немецких вояк — Густава Вальтера: «Наше отступление от Тулы началось 14 декабря 1941 года. Связь между батальонами часто терялась, и каждый действовал самостоятельно. Начался беспорядок. Наш батальон несколько раз окружали. Часто мы отступали днём и ночью. Питание было плохое. Крайнее физическое напряжение и наши потери значительно ухудшили настроение солдат».

Наше наступление привело германскую армию к тяжкому стратегическому поражению. Она отступила от Москвы на 150—300 километров, в битве за советскую столицу она потеряла более 500000 человек, 1300 танков, 2500 орудий. Потери личного состава группы армий «Центр», действовавшей на Московском направлении, составили, по немецким данным, 772000 человек. К концу марта 1942 года в 16 танковых дивизиях, сражавшихся на Восточном фронте, осталось всего 140 боеспособных машин. В книге «Гриф секретности снят» отмечено, что в Московской оборонительной операции мы безвозвратно потеряли 514300 человек, а в контрнаступлении — 139586 человек. На РТР же 5 декабря 2001 года объявили: в Московской битве погибли более двух миллионов наших солдат и офицеров, а воевали они саблями XIX века, взятыми из музеев.

Значение битвы за Москву

А. Василевский подчеркивал: «Это была первая в Великую Отечественную крупная наступательная операция стратегического значения, в итоге которой ударные группировки врага под Москвой были разгромлены и отброшены к западу на 100, а в ряде мест и до 250 км. Непосредственная угроза Москве и всему Московскому промышленному району была ликвидирована, и контрнаступление под Москвой переросло в общее наступление советских войск на западном направлении. Под воздействием сокрушительных ударов план «Барбаросса» рухнул, а его основа — теория молниеносной войны — потерпела полный крах, заставив фашистское руководство перейти к ведению стратегии затяжной войны».

Особое значение имело то, что после краха блицкрига и пора-жения под Москвой Германия оказалась вынужденной перейти к стратегии губительной для нее затяжной войны. Впервые в войне у немецкой армии была вырвана инициатива. Правда, в середине 1942 года она снова захватила её, но в битве под Сталинградом потеряла окончательно. Германский генерал К. Рейнгардт в исследовании о битве под Москвой пришёл к выводу, что «несгибаемое упорство советского командования и его вооруженных сил, их умение использовать климатические условия, а также своевременная переброска резервов из восточных районов страны и создание новых формирований окончательно перечеркнули стратегические планы Гитлера».

А. Исаев в своей книге «Антисуворов. Десять мифов Второй мировой» пишет: «Разработчик «Барбароссы» Ф. Паулюс считал, что в Советском Союзе «большие людские резервы из-за недостатка в командных кадрах и материального снабжения не смогут быть полностью использованы». В случае войны, по мнению верховного командования германских сухопутных войск, Советский Союз мог в принципе отмобилизовать 11—12 млн. человек, однако нехватка командных кадров и техники не позволит ему сделать это. Реальной считалась мобилизация 6,2 млн. человек. Предполагалось, что СССР выставит 107 дивизий первой волны, 77 — второй и 25 — третьей, то есть всего — 209 дивизий.

По плану «Барбаросса» предстояло «разбить эти дивизии каскадом следовавших одна за другой операций на окружение». На самом деле в 1941 году были сформированы 336 дивизий — намного больше, чем предполагало встретить гитлеровское командование, начиная войну против СССР. А. Уткин установил: «С начала Великой Отечественной войны из внутренних округов было брошено 70 дивизий. В то же время в этих округах были сформированы еще 194 дивизии и 94 бригады».

Уже 11 августа 1941 года начальник немецкого генштаба Гальдер пришел к огорчительному выводу: «Общая обстановка всё очевиднее и яснее показывает, что колосс Россия, который сознательно готовился к войне, несмотря на все затруднения, свойственные странам с тоталитарным режимом, был нами недооценен. Это утверждение можно распространить на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и в особенности на чисто военные возможности русских. К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем уже 360 дивизий. Эти дивизии, конечно, не так вооружены и не так укомплектованы, как наши, а их командование в тактическом отношении значительно слабее нашего, но, как бы там ни было, эти дивизии есть. И даже если мы разобьем дюжину таких дивизий, русские сформируют новую дюжину».

«Перманентная мобилизация, — отмечал А. Исаев, — оказалась весьма неприятным сюрпризом для немцев. Теперь для достижения успеха вермахту нужно было перемалывать советские дивизии быстрее, чем их формируют и восстанавливают. Задачей советской стороны было избегать крупных катастроф и постепенно накапливать резервы для перехвата стратегической инициативы… Был организован непрерывный конвейер восстановления существующих и формирования новых соединений. Противопоставить стратегии перманентной мобилизации немцы ничего не смогли». Это заключение было особенно верно для 1941—1942 годов.

В июне 1945 года Кейтель заявил, что после поражения немецких войск под Москвой он не представлял себе «военного решения» всей Восточной кампании. Гальдер назвал это поражение «катастрофой» и «началом трагедии на востоке». Блюментрит признал: «Московская битва принесла немецким войскам первое крупное поражение во Второй мировой войне. Это означало конец блицкрига, который обеспечил Гитлеру и его вооруженным силам такие выдающиеся победы в Польше, Франции и на Балканах. …Многие из наших руководителей сильно недооценили нового противника. После молниеносных побед в Польше, Норвегии, Франции и на Балканах Гитлер был убежден, что сможет разгромить Красную Армию так же легко, как своих прежних противников».

Английский военный историк А. Ситон в книге «Битва за Москву» (1980 год) подчеркивает, что это было «самое кровавое и жестокое сражение Второй мировой войны». Есть основания считать битву под Москвой началом коренного перелома в войне. В 1985 году на Международном научном симпозиуме в Штутгарте обсуждалась тема «Декабрь 1941 года — поворотный пункт войны». На нём американский ученый Ч. фон Лютишоу, «признавая роль битвы под Москвой, успех советских войск объяснял... вступлением США в войну против Японии». Но ведь ясно, что немецкий блицкриг провалился до японского нападения на США.

Адмирал Н. Кузнецов, вопреки распространенному мнению, не склонен был «битву под Москвой считать уже переломной», полагая, что она «создала известные предпосылки для перелома, но всё-таки переломными являются два сражения — под Сталинградом и Курская битва». В этой мысли есть свой несомненный резон, но вместе с тем следует иметь в виду огромное морально-психологическое значение победы под Москвой — и не только для советского народа. До этого фашистская Германия не знала поражений. Только Советский Союз смог остановить её победное шествие. Разгром под Москвой потряс сознание германских войск. Он показал, что немцы не всесильны, их можно бить и побеждать, на глазах всего мира был развеян миф об их непобедимости, который распространялся нацистской пропагандой. Всё это укрепило нашу уверенность в победе.

После Московской битвы

В конце лета 1941 года Гитлер одобрил Памятку ОКВ о стратегическом положении. 13 сентября Гальдер писал о её сути: поскольку разгром России не будет полностью достигнут «в течение 1941 года, продолжение Восточной кампании в 1942 году должно стоять сейчас на первом месте». Ширер предположил: «Гитлер …давно понял, что его замыслы завоевать Россию — не только в шесть месяцев, но и когда-либо — сорвались. В дневниковых записях от 19 ноября 1941 года генерал Гальдер излагает суть доклада фюрера перед группой офицеров из высшего командования. Хотя его армии находятся всего в нескольких милях от Москвы и всё ещё силятся захватить её, Гитлер оставил надежду разгромить Россию в этом году и все свои помыслы направил на достижение целей в следующем году». Гальдер записал вкратце идеи фюрера: «Задачи на будущий (1942) год. В первую очередь — Кавказ. Цель — выход к южной русской границе. Срок: март — апрель».

11 декабря Германия объявила войну США. Чем было обусловлено такое неожиданное решение? Гитлер хотел всему миру и немецкому народу показать, что поражение под Москвой не имеет серьезного военного значения, что Германия настолько сильна, что может бросить вызов даже США. Свою роль играло и то, что теперь немецкие подводные лодки могли топить и американские суда в любом месте земного шара. Но главное, пожалуй, другое. Германия этим объявлением войны хотела бы-стрее подтолкнуть Японию к нападению на СССР, показать, что у них общие враги, общие главные интересы, значит, они должны быть едиными в войне против них.

По Д. Наджафарову, найден документ о том, что «Сталин и Гитлер тайно встречались во Львове накануне Второй мировой войны». Этот «документ» — дезинформация, его подписал 17 октября 1939 года руководитель ФБР Дж. Эдгар Гувер.

Откровенный космополит режиссер М. Розовский 15 апреля 2007 года в телепрограмме В. Познера «Времена» отстаивал другую фальшивку — о том, что якобы по указанию Сталина наши разведчики 20 февраля 1942 года тайно встречались с представителями германского командования, обсуждали «вопросы установления сепаратного перемирия, а затем и сепаратного мира между СССР и гитлеровской Германией и даже совместной борьбы с мировым еврейством в лице США и Англии».

Эта ложь основательно разоблачена в книгах А. Мартиросяна «22 июня. Правда Генералиссимуса» и «Трагедия 22 июня: блицкриг или измена?! Правда Сталина».

К сожалению, В. Карпов в первой книге «Генералиссимус» тоже представил как подлинные документы ряд фальшивок. Первая — «Генеральное соглашение о сотрудничестве, взаимопомощи, совместной деятельности между Главным управлением государственной безопасности НКВД СССР и Главным управлением безопасности Национал-социалистской ра-бочей партии Германии» от 11 ноября 1938 года, вторая — «Предложения Германскому командованию», якобы подписанные Сталиным 19 февраля 1942 года, третья — некий рапорт первого заместителя народного комиссара внутренних дел СССР Меркулова Сталину от 27 февраля 1942 года.

В них вызывает подозрение уже то, что Сталин набросал свои «Предложения…» 19 февраля, а уже 20 февраля наши разведчики, получив их, встретились со своими «коллегами» в Мценске, оккупированном гитлеровцами. Переговоры шли 20—27 февраля, и уже 27 февраля сверхбыстрый Меркулов написал свой рапорт. И вот что важно: американский историк У. Ширер, работая над своей двухтомной книгой «Взлёт и падение третьего рейха», использовал секретные государственные архивы Германии, в том числе и архивы Национал-социалистской рабочей партии и тайной полиции Гиммлера. Ничего подобного об указанной выше встрече в Мценске он не сообщил.

Надо иметь в виду, что, как заявлял Президиум ЦК КПРФ 19 октября 2010 года, в современной информационной войне «в реализации неблаговидных целей используется вброс в архивные фонды России большого количества фальсифицированных и поддельных документов, искажающих роль Советского Союза и И.В. Сталина в истории ХХ века. Такого рода документы запускаются в научный оборот, используются в учебных пособиях, на их основе создаются художественные и документальные произведения».

К середине 1942 года утраченные мощности нашей военной промышленности — в крайне трудной обстановке — были восстановлены и даже превзойдены. Явственно проявилась устремленность к объединению возможностей военных и экономических сил СССР, США и Великобритании. В целом повысилась боеспособность советских войск.

Вместе с тем, по мысли Василевского, для нашего командования «время после победы под Москвой явилось периодом головокружения от успехов». В начале 1942 года Сталин, по утверждению Жукова, допустил стратегический просчет в оценке возможностей немцев. Он посчитал, что после поражения под Москвой они в растерянности, и потому надо «начать как можно быстрее общее наступление на всех фронтах, от Ладожского до Чёрного моря». Сталин рассуждал: если на каком-то направлении фронт не добьется успеха, то это всё равно будет сковывать врага, а «в это время результат будет на других участках». Но недостаток военных сил и весьма ограниченные материальные возможности не позволяли нашей армии успешно наступать тогда на всех фронтах. Не хватало даже снарядов и мин. На Западном фронте, вспоминал маршал, в период наступления «приходилось устанавливать норму расхода… боеприпасов — 1—2 выстрела на орудие в сутки».

Жуков говорил 13 августа 1966 года в редакции «Военно-исторического журнала»: «Мы вводили много дивизий, которые совершенно не были подготовлены, были плохо вооружены, приходили сегодня на фронт — завтра мы их толкали в бой». Эта практика не могла оправдать себя. Серьезных успехов наши войска не добились нигде, кроме Северо-Западного фронта, где они подошли к Великим Лукам. «За период зимнего наступления войска Западного фронта продвинулись всего лишь на 70—100 километров, однако несколько улучшили стратегическую обстановку на западном направлении». Предложение Жукова усилить фронт и продолжать там более мощное наступление Сталин не поддержал. Наоборот, во время контрнаступления вместо наращивания сил оттуда забрали 1-ю ударную армию и вывели её в резерв Ставки, а 30-ю армию передали Калининскому фронту. Впоследствии Жуков говорил, что, если бы дополнительные «силы и средства были брошены на западное направление… противник был бы смят, разгромлен и отброшен по крайней мере на линию Смоленска».

Дезинформация с помощью «Кремля»

15 марта 1942 года Гитлер заявил, что предстоящим летом русская армия будет полностью уничтожена. «Рузвельт и военные круги США, — пишет В. Силлопс, — не исключали того, что в летней кампании 1942 года Германии удастся нанести поражение Советскому Союзу». В июне 1942 года Рузвельт говорил министру Моргентау: «В целом ответ на вопрос: выиграем мы войну или проиграем — зависит от русских. Если русские смогут продержаться это лето и будут сковывать в боях три с половиной миллиона немцев, то мы определенно сможем одержать победу». Эта мысль о том, что победа во Второй мировой войне «зависит от русских», воспринималась как очевидная и Рузвельтом, и Черчиллем в 1941—1944 годах.

Генерал К. Цейтцлер писал, что летом 1942 года «Гитлер намеревался прежде всего захватить Сталинград и Кавказ. Осуществление этих намерений, безусловно, имело бы огромное значение. Если бы немецкая армия смогла форсировать Волгу в районе Сталинграда и таким образом перерезать основную русскую коммуникационную линию, идущую с севера на юг, и если бы кавказская нефть пошла на удовлетворение военных потребностей Германии, то обстановка на Востоке была бы кардинальным образом изменена и наши надежды на благоприятный исход войны намного возросли бы. Таков был ход мыслей Гитлера. Достигнув этих целей, он хотел через Кавказ или другим путем послать высокоподвижные соединения в Индию».

23 марта 1942 года советская разведка сообщила в ГКО о подготовке летнего немецкого наступления: «Главный удар будет нанесен на южном участке с задачей прорваться через Ростов к Сталинграду и на Северный Кавказ, а оттуда по направлению к Каспийскому морю». Высшее советское командование недооценило это важное для определения характера ведения военных действий в 1942 году заключение. К. Мерецков указал: «Ставка считала главной ареной будущих сражений летом 1942 года не юг, как ориентировала наша разведка, а центр, опасаясь нового наступления гитлеровцев на Москву».

Нашу Ставку бичуют за то, что она не воспользовалась полученными разведкой доподлинными сведениями о планах вермахта на летнюю кампанию 1942 года, а советские «полководцы спланировали и провели авантюрную Харьковскую операцию». Но Генштаб, как вспоминал А. Василевский, не поддерживал её, Сталин приказал считать её «внутренним делом направления и ни в какие вопросы по ней не вмешиваться», что стало «чрезвычайно большим просчетом».

Юрий Александрович Василевский, сын маршала, писал о последствиях конфликта между Верховным и Генштабом при решении вопроса об освобождении Харькова в мае 1942 года:

«И. Сталин считал возможным развернуть крупные наступательные операции в начале лета. Его решимость поддерживали К. Ворошилов, командующий Юго-Западным фронтом С. Тимошенко и член Военного совета Н. Хрущёв. Однако Б. Шапошников, Г. Жуков и А. Василевский выразили несогласие с планом проведения наступательной операции на юго-западном направлении, считая, что пока не хватает сил для её проведения».

Василевский, верно оценивая складывающееся там опасное для советских войск положение, дважды предлагал остановить уже начавшееся харьковское наступление, но Сталин «не послушал его. Дело кончилось тем, что 19 мая противник окружил наши войска в Барвенковском выступе, и они понесли большие потери». Юго-Западный и Южный фронты в мае потеряли 277190 человек, из них безвозвратно — 170958. Эта крупная неудача — результат ошибочных решений со стороны командующих и штабных работников. Жуков видел главную причину нашего поражения в этой операции «в недооценке серьезной опасности, которую таило в себе юго-западное стратегическое направление, где не были сосредоточены необходимые резервы Ставки».

А. Василевский в книге «Дело всей жизни» признал, что ошибка нашего командования состояла в том, что «обоснованные данные нашей разведки о подготовке главного удара врага на юге не были учтены». Но тогда были и другие, казавшиеся достоверными сведения о том, что немцы решили вести главное наступление на Москву. Чтобы ввести в заблуждение нашу Ставку, они искусно дезинформировали её. Выполняя распоряжение Гитлера, командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Клюге и начальник штаба генерал Велером подписали 29 мая 1942 года ложный приказ «Кремль» о наступлении на Москву, который стал известен нашему командованию. Оно знало, что в центре немцы держали более 70 дивизий, московский регион имел важнейшее стратегическое, политическое и экономическое значение. По словам Г. Жукова, И. Сталин «больше всего опасался за Московское направление».

Источник: КПРФ

  Обсудить новость на Форуме