14:15 15.06.2012 | Все новости раздела "КПРФ"
«Кто не хочет быть наковальней, тот должен стать молотом». К 130-летию со дня рождения Г.М. Димитрова
Георгий Димитров был последним Генеральным секретарём Исполкома Коммунистического Интернационала. Коминтерна нет уже почти семьдесят лет, а споры о нём не утихают до сих пор. И это понятно: сегодня невозможно представить себе историю полыхающего войнами и революциями двадцатого века и не говорить о мужественных коммунистах-интернационалистах, боровшихся в это время за дело трудового народа. Одни до сих пор вспоминают о них с гордостью, другие — до сих пор проклинают.
История Коминтерна — смесь боевых сводок, жарких дискуссий и легенд. Чехословацкий президент Масарик называл «агентов» Коминтерна «иструментом большевистской инвазии». А популярнейший американский писатель Эрнест Хемингуэй создал незабываемый образ антифашиста-коминтерновца, который на десятилетия стал «солдатом необъявленных войн». Интересно, что сюжетная схема Хемингуэя оказалась очень жизнестойкой, в частности, в американском кино. Там ещё совсем недавно снимали фильмы о мужественных и умелых бойцах-коминтерновцах. Снимали, конечно, без особой симпатии, но с сознанием исторической значимости их работы. Респектабельная английская пресса яростно обличала так называемые письма Коминтерна, которые должны были подвигнуть рабочих Великобритании к свержению существующего строя. В Китае коммунистов-интернационалистов жестоко и беспощадно преследовали японские оккупанты. В Южной Америке коминтерновские ячейки стали зародышами организованной борьбы против латифундистов и колонизаторов. В Испании германские и итальянские фашисты создали мощный кулак для ликвидации организованных Коминтерном во время гражданской войны интербригад. С изумлением читал я недавно архивные документы Демократической партии США, в которых на полном серьёзе анализировался вопрос о возможном привлечении коминтерновских структур к американской предвыборной борьбе в интересах демократов.
Перечень примеров героических фантазий и фантастического героизма бесконечен — лучшие из лучших вставали под знамёна всемирной классовой войны, их подвиги обрастали легендами. В нынешний циничный век это привлекает молодёжь, побуждает серьёзных политиков внимательно вглядываться в прошлое. И сегодня, когда китайские молодёжные колонны проходят по маршруту Великого похода, когда в Париже юноши и девушки сплачиваются в рядах антикапиталистических демонстраций под портретами Че Гевары, когда экономический кризис выводит на улицы мировых столиц сотни тысяч протестующих против засилья богачей, всякий непредубеждённый человек ясно видит: мировой социализм, за который боролись герои-коминтерновцы, жив. Говоря словами поэта — это старое, но грозное оружие. Память об одном из героев — Георгии Димитрове — не только напоминание о прошлом, но и ориентир при выборе будущего пути.
Димитров родился в селе Ковачевцы в Западной Болгарии в большой и бедной семье мастерового. В тринадцать лет стал учеником наборщика в типографии. Тогда дети взрослели рано, мальчишка-ученик быстро втянулся в забастовочное движение. В двадцать лет он уже член социал-демократической партии. Политическая работа и учёба были для молодого человека неразрывны. Позже Георгий напишет в своей биографии: «Я всегда и всюду учился. Работал в типографии и учился. Был в тюремном заключении — учился. На Лейпцигском процессе тоже учился».
Тяга к знаниям и верность интересам трудового народа обеспечили Димитрову стремительный политический рост. В 1905 году он стал секретарём Софийской партийной организации, авторитетным профсоюзным деятелем.
Тогда через Болгарию в Россию проходил нелегальный маршрут доставки ленинской «Искры». Эта газета оказала огромное влияние на болгарское рабочее движение и, разумеется, на молодого Димитрова.
Революционная ситуация в Болгарии всё более обострялась. Стачки, демонстрации, аресты превращались в непременный компонент политической деятельности Димитрова. Он не только становится крупным деятелем рабочего движения в своей стране, но и избирается в бюро Международной федерации горняков. При этом молодой человек много публикуется в партийной и профсоюзной печати. Его имя приобретает всё большую популярность — в 1913 году Димитрова избирают в Народное собрание. Однако парламентский статус не обеспечил ему защиты от репрессий — его неоднократно арестовывают. И освобождают — по требованию рабочих демонстраций.
В 1919 году была создана Болгарская коммунистическая партия (БКП). Она вступила в Коминтерн как партия-соучредительница. Димитров участвовал во II конгрессе Коммунистического Интернационала. А 9 апреля 1921 года как член ЦК Болгарской компартии, принимавший участие в работе III конгресса Коминтерна, он встретился с В.И. Лениным. Они обстоятельно беседовали в ленинском рабочем кабинете.
Димитров позже вспоминал, что в ответ на его сообщение о росте революционных настроений среди трудящихся Болгарии, о назревающих возможностях для коммуни-стов взять курс на вооруженное восстание Ленин подчеркнул: международное положение неблагоприятное для революции, восставший народ Болгарии не сможет получить поддержку извне. Ленин посоветовал БКП не действовать наспех, а готовиться серьёзно, чтобы обеспечить победу пролетариата, создать союз рабочих с бедным и средним крестьянством.
Массовое восстание в Болгарии началось 23 сентября 1923 года. Оно было подавлено. Для Димитрова начались годы напряжённой работы в эмиграции. В Вене под его редакцией стал выходить центральный орган БКП «Работнический вестник». Газета тайно переправлялась в Болгарию. Одновременно он создал Балканскую коммунистическую федерацию, секретарём президиума которой и был избран. В 1924 году на V конгрессе Коминтерна его избирают кандидатом в члены Исполкома. Вместе с другими деятелями Коммунистического Интернационала он участвует в передаче знамени Парижской коммуны Московскому комитету РКП(б). Это знамя было помещено в Мавзолее рядом с телом В.И. Ленина.
С 1929 года Димитров руководил Западноевропейским бюро Исполкома Коминтерна со штаб-квартирой в Берлине. Он постоянно ездил по городам Европы — в Вену, Берлин, Мюнхен, Дрезден, Лейпциг, Франкфурт-на-Майне, Прагу, Брюссель, Амстердам, Базель, Страсбург, Париж. И, разумеется, в Москву. Работы было много. В частности, в 1932 году в Амстердаме он активно участвовал в организации Конгресса борцов против войны. Был создан и Международный комитет против войны, в который вошли, в частности, Анри Барбюс, Марсель Кашен, Поль Вайян-Кутюрье, Николай Шверник и Елена Стасова. Эта часть биографии Димитрова ещё ждёт своего внимательного исследователя.
Гигант и карлики
За деятельностью Димитрова внимательно следила фашистская разведка: работа мужественного интернационалиста очень беспокоила «коричневых» и их союзников в разных странах. Когда в январе 1933 года финансовые и промышленные магнаты Германии отдали власть в руки Гитлера, борьба с коммунистами стала государственной политикой. 9 марта в Берлине были арестованы Георгий Димитров и его сотрудники Благой Попов и Василий Танев. Их обвинили в поджоге рейхстага 27 февраля. Одновременно был заключён под стражу председатель парламентской фракции компартии Эрнст Тоглер. Обвинялся в поджоге и голландец Мариус Ван дер Люббе, «назначенный» германской полицией «главным коммунистическим поджигателем».
Поджог рейхстага — это гигантская многоходовая политическая провокация гитлеровцев. Она была направлена против германских коммунистов — грозных соперников нацистов на выборах 1932 года. Когда объявили о победе фашистов, Гитлер по конституции получил пост канцлера как лидер победившей Национал-социалистской немецкой рабочей партии (НСДАП). На его кампанию были брошены крупные средства, аккумулированные германским олигархатом, широко использовался административный ресурс правых партий. Повторюсь: Гитлер победил. Но эта победа была крайне неустойчивой. Новому канцлеру предстояло платить по счетам — выполнять множество предвыборных популистских обязательств. В рамках даже буржуазной демократии «коричневые» могли следующие выборы проиграть — оказалось, что им нечем оплатить свою предвыборную демагогию. Ситуация была тревожной для НСДАП, тем более что коммунисты имели огромную армию сторонников, мощный пропагандистский аппарат, пользовались поддержкой многих прогрессивных сил за рубежом. Поэтому и был устроен мрачный спектакль — поджог германского рейхстага. Запылал «символ германского парламентаризма», и в этом злодеянии обвинили противников нацистов — коммунистов: был схвачен даже руководитель компартии Эрнст Тельман. Сегодня после многочисленных провокаций американской военщины во Вьетнаме и Ираке, на Балканах, в Ливии и Сирии мир уже трудно удивить преступлениями такого рода. Но в 1933 году в стране Гёте и Канта это казалось немыслимым. Работала массированная антикоммунистическая пропаганда, которая щедро оплачивалась во многих странах мира. Это сбивало обывателей с толку.
Да и в самом коммунистическом движении отношение к фашизму было не всегда однозначным. Так, накануне установления фашистской диктатуры в Италии журнал «Коммунистический Интернационал» писал, что итальянский фашизм пользуется поддержкой и финансируется промышленным и аграрным капиталом, а также правительством для жестокой и кровавой расправы с рабочим движением. Но вместе с тем журнал отмечал: «Фашизм отнюдь не является крайне правой структурой в итальянской капиталистической организации, он есть особая форма протеста против страданий, которые связаны с экономическим кризисом и кризисом классового самосознания».
Такие суждения были не уникальны. На этом фоне пропаганда антифашизма имела особое значение. Здесь Димитров выделялся своей бескопромиссностью и однозначной определённостью. Уже в августе 1923 года он писал: «Парламентский режим является для капиталистов большим неудобством, препятствием для наступления капитала, для политики эксплуатации, ограбления и подчинения большинства народа. Легальность их душит, убивает. Они против демократических принципов управления, провозглашённых ещё Великой французской буржуазной революцией. Они против парламентаризма и конституционных свобод. Они против легальности… Капиталисты и их партии прибегают к последнему средству сохранения своего классового господства и удержания в своих руках государственной власти — к фашизму, который является полным отрицанием всякого демократизма и всех политических прав и свобод для народных масс». Отмечая далее, что начавшиеся «неописуемые зверства» — только лишь старт фашистского похода капиталистов, Г. Димитров продолжал: «И глубоко заблуждаются те, кто думает, что фашизм направлен только против так называемой «коммунистической опасности». Они очень дорого заплатят за своё заблуждение и свою политическую близорукость. Фашизм вовсе не только антикоммунистичен, но в то же время антинароден».
Повторюсь: это было написано ещё за десять лет до прихода Гитлера к власти, в 1923 году. Разумеется, в 1933-м, победив в одной из крупнейших европейских стран — Германии, фашисты не могли не свести счёты с одним из самых давних, самых яростных и глубоких их критиков. Димитрова посадили в страшную берлинскую тюрьму Моабит. На него надели наручники и в течение пяти месяцев не снимали их ни днём ни ночью. Большая часть его переписки была конфискована. Двадцати пяти видным юристам, которые заявили о готовности защищать Димитрова и его товарищей, было отказано в исполнении их профессионального долга: имперский суд решил, что обвиняемый не имеет права выбирать себе защитника. От назначенного судом адвоката Димитров отказался и заявил, что будет защищать себя сам.
Защищался он искусно.
«Кто не хочет быть наковальней, тот должен быть молотом»
Стратегической линией своей защиты Димитров избрал раскол обвинителей. Он исходил из того, что Национал-социалистская партия представляет интересы не всей немецкой буржуазии, а наиболее реакционной её части. Основа фашистского режима — финансовые магнаты и воротилы военных концернов, интересы которых отнюдь не идентичны интересам других буржуазных слоёв. В ноябре 1933 года он направляет председателю уголовного сената имперского суда заявление, в котором предлагает вызвать в качестве свидетелей видных политических деятелей Германии из нефашистских буржуазных партий. Они должны ответить на вопросы о противоречиях в лагере буржуазных политиков. Констатация такого рода несогласий могла нанести удар по пропагандируемой фашистами так называемой немецкой национальной коалиции. В своём заключительном слове на процессе Г. Димитров подчёркивал, что за каждой политической группой находились определённые силы. В частности, за гитлеровцами стояли Тиссен и Крупп, хозяева других крупнейших корпораций. Он утверждал, что «Тиссен и Крупп хотели установить в стране принцип единовластия и абсолютного господства своего практического руководства, решительно снизить жизненный уровень рабочего класса, а для этого надо было раздавить революционный пролетариат». Начался тотальный террор, заявил Г. Димитров. «Арестовывались не только коммунисты, но и социал-демократические и христианские рабочие, запрещались их организации. Я хотел бы подчеркнуть, — говорил он, — что чрезвычайный декрет был направлен не только против Коммунистической партии Германии, — хотя, конечно, прежде всего против неё, — но и против других оппозиционных партий и групп».
8 ноября 1933 года он бросил в лицо Геббельсу: «Вы не уважаете германскую конституцию». Таким образом Димитров однозначно провозгласил: фашизм — враг и буржуазно-демократических свобод, он разрушает и буржуазно-демократическую законность.
Обвиняемый постоянно наращивал давление на обвинителей именно на этом стратегическом направлении защиты. Он спросил чиновников уголовной полиции, выступавших свидетелями обвинения: правда ли, что «пожар рейхстага послужил сигналом к началу истребительного похода против рабочего движения и средством преодоления трудностей внутри «национальной коалиции», средством утверждения национал-социалистского «единовластия» и организации тоталитарного государства, сопровождающейся насильственным роспуском всех других партий и организаций, «унификацией» хозяйственных, государственных, культурных, военных, спортивных, юношеских, церковных и других учреждений, а также печати и всей пропаганды?» Свидетелям нечего было ответить на это.
Когда Димитров боролся с фашистами в суде, многие тысячи антифашистов выходили на демонстрации в его поддержку в Москве и Париже, в Лондоне и Вене. Обращаясь к ним, Димитров говорил: «Тот, кто не хочет быть наковальней, должен быть молотом». Его призыв громом отозвался во многих странах. Международный комитет помощи жертвам германского фашизма создал Международную следственную комиссию из видных юристов, собрал множество бесценных документов о терроре гитлеровцев. С его помощью в Лондоне и Берлине была опубликована «Коричневая книга о поджоге рейхстага и фашистском терроре». Это удивительное издание. Именно там было убедительно показано, что Ван дер Люббе не состоял в компартии. В Советском Союзе книга широко не пропагандировалась. Но в служебной библиотеке моего отца она хранилась, и я прочитал её ещё школьником — впечатление колоссальное! Конечно, в СССР издавалось много антифашистской литературы, но то были книги по преимуществу лозунговые, авторы делали акцент на ярком слове. Лондонское издание оказалось подчёркнуто сухо, даже академично. Но эта неброскость, эти строгие колонки фактов и цифр действовали сильнее иных призывных деклараций.
Международная солидарность, грамотная целенаправленная самозащита Димитрова имели позитивные последствия — фронт обвинителей дрогнул. В английской печати распространилась информация о конфликте между Герингом (которого Димитров политически растоптал в зале суда) и другими представителями правящего режима. Забегая вперёд, отмечу: когда суд над мужественными болгарами закончился полным позором для фашистской Фемиды, Геринг опубликовал даже специальное заявление, категорически отрицающее раскол среди обвинителей. Это был беспрецедентный для нацистской пропаганды шаг — обычно свары в среде высокопоставленных «коричневых»» даже не упоминались в печати.
Конечно, рейхсмаршалу не поверили. А его импульсивное обращение к прессе только сгустило тучи позора над гитлеровским правосудием.
Особенно ярко провал фашистов был высвечен на «Лондонском контрпроцессе», который проходил в британской столице. Тогда за день до начала антикоммунистического суда в Лейпциге Международная следственная комиссия под председательством видного английского юриста Дениса Ноэлла Притта в Лондоне обнародовала доклад, который не оставил камня на камне от обвинительных построений нацистов. «Коричневая книга», публикации Международной следственной комиссии и заседания «Лондонского контрпроцесса» стали огромной помощью узникам фашизма. Хотя главное значение в этой работе имела, конечно, твёрдая и последовательная позиция советского руководства. Накал антифашистских выступлений в мире был так велик, что геббельсовское радио, которое вело прямую передачу из лейпцигского зала суда в надежде превратить её в демонстрацию силы фашизма, вынуждено было прекратить трансляцию.
16 декабря 1933 года Димитров сказал в «последнем слове»» обвиняемого: «Я защищаю себя самого как обвиняемый коммунист. Я защищаю свою собственную коммунистическую честь. Я защищаю свои идеи, свои коммунистические убеждения. Я защищаю смысл и содержание своей жизни. Поэтому каждое произнесённое мною перед судом слово — выражение моего глубочайшего возмущения против несправедливого обвинения, против того факта, что такое антикоммунистическое преступление приписывается коммунистам».
Суд отступил, Димитров, Попов, Танев и Тоглер были оправданы. Но фашисты не хотели сдаваться. Болгарское правительство заявило, по наущению немцев, что не считает Димитрова своим подданным. Нацисты проделали грубый псевдоюридический трюк: оправданные судом Димитров и его сотрудники как люди без гражданства были снова заключены в тюрьму, невзирая на оправдательный приговор. Это возмутило мировую юридическую общественность, протестовали даже те, кто, как считалось, далёк от идеалов коммунизма.
И тогда правительство СССР предоставило Димитрову, Попову и Таневу советское гражданство.
28 февраля 1934 года на первой полосе «Правды» Михаил Кольцов рассказал читателям о конце этой истории. Как писал Кольцов, к нему пришёл редакционный связист и принёс телеграфную ленту агентства «Рейтер».
Там сообщалось, что из Кёнигсберга в Москву вылетел немецкий самолёт с тремя пассажирами на борту. Предположительно, это были Димитров, Попов и Танев. В Москве никто не смог (или не захотел) прояснить ситуацию. В германском посольстве на звонок из «Правды» ответили, что у сотрудников обеденный перерыв.
Газетчики помчались на аэродром. Заснеженное лётное поле пусто. Но вот появился самолёт, и откуда-то хлынули люди — это были рабочие с близлежащих заводов. В толпу ворвался легендарный китайский революционер Ван Минь. По полю бежал оркестр, музыканты играли на бегу. Когда самолёт сел и из него вышел Димитров, раздался шквал аплодисментов. Димитрова обнимали Ван Минь, представители руководства ВКП(б), правдисты, знакомые и незнакомые ему люди. Обращаясь к корреспонденту «Правды», он сказал: «Мы знаем, кому мы обязаны своим спасением. Если бы не Коминтерн, не международная пролетарская активность, не наша печать, не «Правда», если бы не грозная сила советского рабочего класса, не бывать бы нам живыми здесь».
В утреннем номере «Правды» рядом с репортажем Михаила Кольцова читатели увидели стихи Демьяна Бедного:
Из вражьих кандалов три вырвались
героя,
Москва встречает их, свой выполнив
обет,
Советским гражданам всемирного
покроя
Восторги наши и привет!
В то же утро в «Известиях» опубликовал свой репортаж Лев Кассиль: «…Мы все увидели большой германский самолёт, который, выпустив посадочную ракету, в 19 часов 05 минут мягко опустился на залитый светом снег. И тогда вокруг нас всё сорвалось с места, всё побежало, всё кинулось туда… Бежали красноармейцы оцепления, бежали всей делегацией рабочие завода № 39, бежали стиснутые в толпе Мануильский, Ярославский, Уншлихт, Лозовский, Геккерт, Кнорин, бежал оркестр, играя на ходу «Интернационал». Огромный единый рывок нёс нас через сугробы, и мы по колено в снегу бежали к самолёту, в кабине которого были они трое… Кто-то из встречающих вошёл в кабину, затем дверца раскрылась, все подались вперёд, и оркестр, весь качнувшись, сбился и замолчал. Но песня уже была подхвачена тысячью голосов, как подхватывают выпавшее знамя. Песня поднималась всё выше вместе с паром горячего дыхания толпы. Мы пели «Интернационал».
Праздник был грандиозный. Но уже на другой день Димитров работал. Выступая в «Обществе старых большевиков», он заявил:
— В Кёнигсберге перед вылетом я сказал представителям германского правительства: «Надеюсь, я буду ещё в Германии, но тогда уже как гость Советской Германии».
Димитров верил в победу коммунизма во всём мире и трудился для этой победы постоянно. В Москве он интенсивно включился в подготовку VII конгресса Коммунистического Интернационала, который прошёл в июле-августе 1935 года. Высший орган Коминтерна избрал Димитрова Генеральным секретарём этой организации.
Он постоянно активизировал деятельность Коминтерна на антифашистском направлении. В конце 1936 года в беседе с журналистами дал развёрнутый ответ на заявление одного из лидеров третьего рейха Риббентропа о «правовой базе фашизма». Г. Димитров убедительно доказал, что «фашизм и правовая система — две вещи, совершенно несовместимые». Фашизм — это смертельный враг трудящихся, беспощадный враг гуманизма, прогресса и цивилизации. Он назвал фашизм «чумой современного человечества».
При обсуждении на заседании Исполкома Коминтерна германского вопроса Димитров резко выступил против недооценки военной опасности Германии. Он отмечал, что Гитлер всё поставил на карту войны и ведёт нацию к катастрофе. Димитров подчёркивал: необходимо разъяснять эту опасность, вырабатывать лозунги, способствующие объединению противников войны. «Нет никакого сомнения, — писал он весной 1937 года, — что фашистские правители Германии и Италии, а также фашистская военщина Японии разожгли бы уже пожар мировой войны, если бы не было такого могучего стража мира, как Советский Союз».
Война
Война становилась всё более зримой. Фашистский мятеж в Испании, мюнхенское предательство Чехословакии подтвердили предупреждения Димитрова о том, что уже намечены календарные сроки, когда многие страны станут объектами фашистского нападения.
Коминтерн мобилизовал силы миллионов антифашистов в Европе. Ответ не замедлил себя ждать: для борьбы против коммунистического движения объединились полицейские органы разных государств. Так, гестапо составило альбом фотографий деятелей компартий и Коминтерна (снимки 901 человека) с краткими сведениями о них. Первым зарубежным получателем досье стала польская полиция.
Весьма убедительной была позиция Димитрова по поводу вовлечения верующих в Народный фронт. Напомню: жупел «безбожного коммунизма» тогда охотно использовали разные политические силы. Димитров одобрительно оценил спокойный и аргументированный ответ Французской компартии папе римскому. «Не надо его излишне ругать, — считал Димитров, — надо ему сказать: «Вы являетесь главой многомиллионной церкви, многих миллионов верующих; Вы претендуете быть представителем Иисуса Христа на Земле. Неужели Иисус Христос был за фашизм, за реакцию и за убийства, за уничтожение рабочих и крестьян? Неужели Иисус Христос был за такую страну, как фашистская Германия, или за японскую военщину? Неужели Иисус Христос поддерживал бы эксплуатацию народных масс? Неужели Иисус Христос содействовал бы войне, где гибнут миллионы людей?»
Вряд ли опытный политик Георгий Димитров рассчитывал на прямой диалог с римским папой. Но непосредственное обращение к верующим лидера Коммунистического Интернационала было одобрительно встречено католиками, что способствовало снижению эффективности антикоммунистических мифов, упрочению единого антифашистского фронта.
Сразу же после нападения фашистской Германии на Советский Союз Димитров принимает активнейшее участие в борьбе против агрессора. В письме Исполнительного комитета Коминтерна, отправленном по его инициативе компартиям 7 июля 1942 года, говорилось: «Коммунистические партии должны во всех оккупированных странах немедленно приступить к организации единого национального фронта и для этого установить контакт со всеми силами независимо от их политического направления и характера, которые выступают против фашистской Германии». Доверительно разъяснялось, что при этом имелись в виду прежде всего де Голль и его сторонники во Франции, сторонники Бенеша в Чехословакии, Ньюгорсволла в Норвегии, эмигрантские правительства Бельгии и Голландии. Такой широкий подход к организации антифашистских альянсов принёс немалую пользу.
Летом 1942 года Георгий Димитров при обсуждении Исполкомом Коминтерна перспектив партизанской войны сказал: «Для оккупированных стран величайшая опасность заключается в том, что многие антифашисты пассивно ожидают второго фронта. Но второй фронт нельзя рассматривать только как вторжение извне; его следует также понимать как кровное дело самих оккупированных стран. Поэтому недостаточно лишь готовиться к тому времени, когда высадятся десанты и когда будет образован второй фронт. Почву для операций этого второго фронта нужно расчищать уже сейчас. Это означает необходимость мобилизовать массы, для того чтобы собственными действиями уже сегодня обеспечить успех второго фронта, иначе говоря — всеми средствами заложить основу успеха». Так идея единого вооружённого антифашистского фронта получила новый мощный импульс.
А в июне 1943 года Президиум Исполкома Коминтерна принял по согласованию с национальными секциями решение о роспуске Коммунистического Интернационала. Обоснование было такое: в специфической обстановке национально-освободительного движения в Европе полная самостоятельность компартий была необходима для обеспечения единства действий всех патриотических сил в интересах наиболее полной их антифашистской консолидации.
Английская пресса называла и другую причину. Якобы Черчилль убедил Сталина пожертвовать Коминтерном как организацией, «вредной» для упрочения антифашистской коалиции трёх великих держав — Великобритании, США и СССР.
Однако, как говорили знающие люди, Сталин не был бы Сталиным, если бы полностью поддался настояниям англичан. Коминтерн не ликвидировали, просто изменили вывеску. Димитров стал руководителем новой структуры ВКП(б), получившей название Отдел международной информации ЦК (позже — просто Отдел ЦК, без названия). Занимались там тем же, чем и в Коминтерне. И люди работали в значительном числе те же самые.
По журналистским делам я неоднократно встречался с сотрудниками Отдела — они интересовались моими зарубежными командировками. До сих пор храню в памяти эти удивительные беседы — они были очень глубокими, информативными и буквально провидческими. Сегодня, когда мне приходится слышать суждения иных нынешних либеральных политологов, диву даюсь, насколько же они непрофессиональны. И думается: может быть, у нашей страны потому теперь так много врагов и опасность подступает прямо к российским границам, что не стало корифеев школы Димитрова?
…Георгий Михайлович Димитров в 1949 году был награждён орденом Ленина за выдающиеся заслуги в борьбе против фашизма.
Домой!
4 ноября 1945 года Георгий Димитров вернулся в Болгарию. Маршал С.С. Бирюзов, возглавлявший Контрольную комиссию и одновременно командовавший советскими войсками, временно дислоцированными в Болгарии, писал: «Тысячи жителей Софии, рабочие, студенты, крестьяне из окрестных сёл торжественно встречали Георгия Михайловича на аэродроме столицы. Народ восторженно приветствовал великого сына Родины, который вернулся домой после 22-летней разлуки, чтобы возглавить борьбу трудящихся масс за окончательный разгром чёрных сил реакции и фашизма, за создание подлинно свободной и независимой Болгарии. С радостным волнением встретили его и мы, советские люди, которым он был также близок и дорог как пламенный революционер, неутомимый поборник дружбы болгарского и советского народов».
Как оказалось, судьба оставила ему немного времени, чтобы насладиться жизнью на родине. Но сделал он за это время многое. Его дела — это Парижский мирный договор, который гарантировал Болгарии национальную независимость и территориальную целостность. И новая конституция страны, принятая Великим народным собранием. И важнейший Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи Болгарии и СССР. И новый Устав Болгарской коммунистической партии, Генеральным секретарём ЦК которой он был единогласно избран. И коренная хозяйственная реформа, сделавшая Болгарию уважаемым членом мирового сообщества.
Обсудить новость на Форуме