20:00 21.10.2012 | Все новости раздела "КПРФ"
Коммунисты и традиционные ценности. Обсуждаем доклад Г.А.Зюганова к Пленуму ЦК КПРФ
Вопросы, поднятые в докладе Лидера КПРФ Г.А. Зюганова к XIV (октябрьскому) 2012 года пленуму ЦК КПРФ, вновь актуализируют проблему отношения нашей Партии к традиционным ценностям. Проблема эта, впрочем, не новая. С момента своего возникновения КПРФ заняла совершенно чёткую и недвусмысленную позицию защиты национальных, семейных ценностей, духовных святынь Русского народа, уничтожаемых и подвергающихся глумлению со стороны буржуазного режима. Тем более актуально для нас сегодня дать социально-классовый анализ тех общественных сил и тех противоречий, которые превращают отношение к традиционным ценностям в вопрос актуальной политики, в вопрос столкновения интересов ключевых социально-классовых сил.
Традиция и социальный естественный отбор
За немалый срок своего существования человечество выработало чрезвычайно устойчивые и консервативные стереотипы и нормы социального поведения. Многие из них не являются даже собственно специфически человеческими и достались человеческому виду в наследство от животных предков. Другие выработались уже в процессе собственно человеческой эволюции. Значительная часть наших поведенческих стереотипов является на самом деле лишь культурным оформлением, лишь своего рода обёрткой для чисто биологических механизмов, закреплённых генетически и реализующихся на уровне функционирования нервной и гормональной систем. Ярким примером тому может служить, например, всё то, что современными буржуазными идеологами именуется «гендерными ролями» и на самом деле обнаруживает ближайшее поведенческое родство человека не только с приматами, но и с большинством высших позвоночных животных.
Устойчивые модели, связанные с иерархией в сообществе, с половым и родительским поведением, имеют важнейшее приспособительное значение. Миллионы лет естественного отбора отточили эти модели как на уровне генетики, так и не уровне негенетической информации, передаваемой и усваиваемой в процессе воспитания и социализации.
По мере возникновения сначала человека как рода, а затем человека разумного как вида постепенно формировалась собственно человеческая социальность, а на основе негенетически передаваемой из поколения в поколение в ходе воспитания информации возникала человеческая культура. В течение тысячелетий социальное поведение человека всё более усложнялось, а культура становилась всё более многообразной и утончённой, накапливались производственные навыки, совершенствовались ремёсла и искусства, возникали технологии, наука, теология и рациональная философия. Эволюционное развитие сознания и духовных традиций со-бытия, отнюдь не сводимых к сознанию, (в том числе на основе различных культур (цивилизаций)) сопровождало развитие производительных сил, диалектически являясь и следствием, и причиной данного процесса.
И, тем не менее, точно так же как основы духовной культуры диалектически и неразрывно связаны с физическим бытием, так и устойчивые биологические и биосоциальные механизмы, обеспечивающие воспроизводство жизни, сохранялись в качестве базового элемента в диалектической диаде «биология - культура».В настоящей статье мы сделаем акцент именно на биологическом и биосоциальном «полюсе» диалектического процесса.
В поведении современного человека психофизиология и сравнительная этология без труда выявляют базовые стереотипы и алгоритмы поведения, универсальные для большинства социальных млекопитающих. Эти базовые стереотипы и алгоритмы по мере эволюции природы, в целом, и человечества, в частности, становились все более сложными как в количественном, так и в качественном планах и, в конечном счете, получили название культуры, и, прежде всего, религиозной культуры. Ведь в течение, по меньшей мере, нескольких тысячелетий развитие человеческой культуры происходило в рамках религии.
В традиционных религиях закреплены формы общественных отношений, этических норм, стереотипных моделей отношений между мужчиной и женщиной, родителем и ребёнком, учителем и учеником, старшим и младшим, которые прошли проверку временем и доказали свою способность обеспечивать устойчивое жизневоспроизводство человеческих сообществ. С точки зрения верующего человека это объясняется тем, что Бог дал людям наиболее разумные и целесообразные для жизни на Земле законы. С точки зрения же материалистической методологии познания в этом тоже нет ничего удивительного: в форме религии (и шире – традиции в целом) оказались кристаллизованы и оформлены результаты многотысячелетней социальной эволюции, итог естественного отбора, закрепившего те нормы и правила, которые наилучшим образом обеспечивали выживание и преумножение человеческого сообщества в постоянно изменяющихся условиях.
Эти два объяснения, кстати, не противоречат друг другу и вполне могут оказаться такими же равноценными способами описания одного и того же явления, как и корпускулярно-волновой дуализм электрона. Но какое бы из этих объяснений ни принято той или иной частью общества, факт остаётся фактом: освящённые традиционными религиями нормы и стереотипы поведения имеют колоссальное значение и ценность для выживания и воспроизводства человеческих обществ, они поразительно биологически и социально целесообразны. Если же в истории периодически возникали религиозные или иные общественные системы, противоречащие интересам общественного жизневоспроизводства (как, например, гностические, манихейские секты, ересь катаров, другие деструктивные культы), то они быстро ослабляли принявшее их общество, вели его к поражению и уничтожению. И исторически исчезали вместе с ним, как исчезает в природе любая вредная аномалия. Те же религиозные, моральные, семейные нормы, которые пережили века и вошли в традицию, есть все основания считать проверенными и надёжными в смысле способности обеспечить устойчивое существование и процветание исповедующей их общества, цивилизации.
Капитализм против традиционного общества
Капиталистическая система, зачастую, описывается в догматическом марксизме как закономерный этап всеобщего универсального стадиального прогресса человечества. Хотя вполне заслуживает внимания и точка зрения, что на самом деле капиталистическая система исторически возникает разово и исключительно в рамках западноевропейской цивилизации, будучи неотделима от её сугубо специфического культурного контекста. Её историческая обусловленность совпадением целого ряда уникальных культурных, ментальных, экономических и исторических предпосылок, а также разовость её возникновения, дают существенные основания для того, чтобы усомниться в её исторической необходимости, универсальности и неизбежности. Сам Карл Маркс, кстати, вопреки мнению вульгарных «марксистов»-догматиков был весьма близок к пониманию ограниченности сформулированной им концепции сменяющихся общественно-экономических формаций рамками сугубо западноевропейской цивилизации. По крайней мере, сам он не пытался искусственно экстраполировать особенности рабовладельческого и феодального строя Западной Европы на неевропейские общества, а использовал определение «азиатский способ производства». Допускал он и возможность (в частности, для России) перехода к социализму минуя этап капитализма непосредственно на основе развития крестьянской общины. Кстати, разработанная КПСС, мировым коммунистическим движением в ХХ веке теория некапиталистического пути развития для неевропейских стран и реализованная на практике от Кубы до ныне социалистических стран Азии также свидетельствует о неуниверсальности капиталистической стадии.
Таким образом, все шире распространяющееся представление о капитализме как о, своего рода, случайной социальной мутации или, вернее сказать, как о чрезвычайно заразном «вирусе», возникшем в результате такой мутации, но не столь уж противоречат достаточно широким взглядам самого Маркса и, тем более, предложенному им научному методу анализа.
Специфическая особенность капитализма как особого типа социальной и экономической организации, состоит в его неравновесности. Подавляющее большинство традиционных обществ (за исключением отдельных экзотических случаев типа государства ацтеков или гипотетически реконструируемого общества острова Пасхи) имели структуру, максимально приспособленную для устойчивого, продолжительного и долгосрочного жизневоспроизводства в относительном равновесии с вмещающей экосистемой и движения к социализму, минуя капитализм, как это произошло, например, в Китае.
Суть мутации капитализма состояла в том, что атрибуты трансцендентного смысла были перенесены на сугубо практическую экономическую деятельность. Получение и постоянное преумножение прибыли перестало восприниматься как средство жизневоспроизводства, а приобрело характер самоцели, стало материальным суррогатом духовного развития. И, напротив, само жизневоспроизводство, сама жизнь стали восприниматься лишь как прикладное средство для бесконечного преумножения капитала. Возникла паразитическая социальная система, совершенно неспособная к устойчивому существованию на ограниченной территории, но имеющая колоссальный потенциал к расширению вовне, к экспансии и разрушению окружающих квазиравновесных и исторически устойчивых цивилизаций. Возникнув в специфических условиях западноевропейской цивилизации эпохи т.н. «возрождения» как своего рода культурно-историческая мутация, капитализм распространился по всему миру, подобно эпидемии внезапно возникшей болезни, к которой никто не успел ещё выработать противоядия.
Ранний капитализм и на уровне собственно экономической жизни, и на уровне идеологически мотивированной политики начал с разрушения прежде существовавшего сложноорганизованного и высоко дифференцированного сословно-корпоративного общества. Несомненный научно-технический прогресс и рост объёмов производства отнюдь не сопровождался при этом столь же несомненным духовным, культурным и социальным прогрессом. Более того, культурный регресс выразился в очевидно ускоряющемся упадке искусства, в особенности архитектуры и изобразительных искусств, достигшем к концу XX века полной деградации и вырождения (с некоторым отставанием вырождение распространилось также на музыку и литературу). Социальный регресс выразился в резком упрощении, а затем и откровенном распаде социальной структуры, уменьшении социальной специализации и дифференциации, в нарастающей атомизации общества и обезличивании человека, в выходе на историческую сцену феномена толпы.
Любые идентичности человека, детерминированные природой или социумом, а не произвольным выбором личности, стали восприниматься как «дискриминация» и клеймиться как «фашизм».
Ранний капитализм начал с того, что редуцировал цветущую сложность этнической, политической, сословной и корпоративной структуры прежнего традиционного общества до современных буржуазных наций и их производных – национальных государств и гражданских обществ. Однако дальнейшее развитие капитализма, особенно на стадии финансового глобализма ведёт к гибели и эти структуры. Глобализация как естественный процесс расширения рынков сбыта, сырья и рабочей силы стирает потоками миграции уже и сами буржуазные нации, уничтожает государственные границы и понятие национального суверенитета, заменяя их глобальным сетецентрическим управлением, разлагает структуры гражданского общества и категории права. Точно также редуцировав характерную для традиционного общества расширенную патриархальную семью до нуклеарной, капитализм и её ведёт к разложению и полному уничтожению.
Идеология либерализма, поднявшая на щит лозунг свободы, выступает как последовательная программа «освобождения» индивидуума от всех общественных структур и связей (сословно-корпоративных, гражданских, семейных) и всех идентичностей (конфессиональных, этнических, половых). В этом и есть суть психологии постмодернизма. В конечном счёте, «освобождение» от всех рамок, пределов и границ реального бытия становится «освобождением» и от самого существования и прямым утверждением небытия (представьте дом, освобождённый от стен, или человека, освобождённого от головы). Хуже того, естественные идентичности уничтожаются не просто в силу идеологических требований либерализма, но в силу самого функционирования социально-экономических механизмов капитализма, обезличивающих человека и превращающих его в унифицированную единицу производства и потребления.
Два пути социализма
Капитализм может быть подвергнут отрицанию с двух диаметрально противоположных ценностных позиций: либо с позиции защиты традиционных духовных ценностей и общественных институтов, либо с позиции более радикального их отрицания. С формальной точки зрения в обоих случаях речь идёт об отрицании либеральных принципов абсолютной свободы рынка, буржуазного права и норм буржуазной демократии, однако смысл и цели этого отрицания сущностно противоположны.
В истории социалистических движений оба этих пути имели своё воплощение. Первый путь – путь возрождения на основе обобществлённого производства структур традиционного общества, консервативных моральных и духовных ценностей – персонифицируется в исторической фигуре Иосифа Виссарионовича Сталина. Второй путь – путь радикального отрицания даже тех элементов традиционных ценностей, которые ещё сохранялись в старом «классическом» капитализме – олицетворяется целой толпой всевозможных троцких, бухариных, радеков, маркузе, фроммов и прочих. Эти два пути диаметрально противоположны и абсолютно антагонистичны по отношению друг к другу не по средствам достижения цели, а по самим целям. Исходя из этого мы можем понять природу троцкизма не в узком историческом смысле как конкретную политическую секту лично Троцкого, а как обобщающее понятие для всех, самых многообразных социально деструктивных форм левачества, антагонистически враждебных по отношению к сталинизму и Советской общественно-политической системе, советской цивилизации, в целом. Дело здесь вовсе не в сугубо частных расхождениях типа сроков и масштабов коллективизации и индустриализации, и даже не в отношении к политическим лозунгам типа пресловутой перманентной революции, а в фундаментальном отношении к традиционным духовным и моральным ценностям, к традиционным структурам общества.
Троцкисты и их последователи отрицали ценность этно-культурной цивилизации с ее традиционными ценностями и государства, в рамках которого эта цивилизация развивается, видели в Советской России лишь вязанку хвороста для раздувания мирового пожара, лишь временное средство для уничтожения других государств. Сталин и его соратники, напротив, открыли Русскому народу путь к возрождению уничтоженной февралистами Империи в национальном, территориальном, геополитическом и военном отношении, подняли на щит лозунг советского патриотизма. Советский Союз стал фактически обновлённой формой существования исторической России, которая при большевиках-сталинцах восстановила и сумела качественно развить не только свою территориальную целостность и национально-государственный суверенитет, но и специфические национальные формы жизненного уклада и внутренней организации.
Троцкисты и их последователи исповедовали идею о форсированном отмирании и даже насильственном уничтожении наций, о всечеловеческом смешении и этническом обезличивании. Сталин, напротив, разработал учение о социалистических нациях и фактически сделал социализм эффективным средством защиты национальной самоидентичности от разлагающего влияния буржуазной глобализации.
Троцкисты и их последователи с озверелой ненавистью относились к религии и Церкви, в особенности к их традиционным, консервативным формам. Сталин пошёл с Церковью на компромисс и создал в советском государстве определённую нишу, в которой Церковь смогла выжить. В годы Великой Отечественной Войны компромисс Советского государства и Русской Православной Церкви перерос в сотрудничество и взаимную поддержку. Несложно, аппроксимируя эту тенденцию, предположить, что, если бы намеченная И.В. Сталиным политическая линия не была прервана хрущёвскими реформами, она, в конечном счёте, привела бы к восстановлению симфонии светской и духовной власти.
Троцкисты и их единомышленники приложили все силы для слома и уничтожения общественных моральных норм, семейных ценностей и самого института семьи как якобы «буржуазных предрассудков». В этой связи можно вспомнить и легализацию педерастии в первые годы Советской власти, и экстремистско-анархистские «декреты» об «обобществлении жён», и одобряемые правительством марши голых активисток движения «Долой стыд!», и общую пропаганду беспорядочного секса и беспрепятственного удовлетворения полового инстинкта среди комсомольцев и молодых коммунистов. Супружеская верность трактовалась троцкистами как «буржуазный предрассудок», материнство и семья – как пережиток прошлого. Насаждалась мысль об общественном воспитании детей, рождающихся от беспорядочного секса. Были легализованы как в юридическом, так и в моральном смысле аборты (Троцкий, кстати, особо настаивал на этом, говоря современном языком, «репродуктивном праве» женщины). Троцкисты финансово поддерживали и активно насаждали в Советском государстве психоанализ фрейдовского толка как доктрину высвобождения животных инстинктов и разрушения культурных табу, культивировали внедрение психоанализа в систему воспитания подрастающего поколения.
Напротив, победа Сталина и его соратников привела к развороту государственной политики в вопросах общественной морали буквально на 180 градусов. Нормой социалистического общества стала половая воздержанность, целомудрие и супружеская верность, и теперь уже беспорядочная половая жизнь стала оцениваться как свидетельство морального перерождения и буржуазных нравов. Педерастия стала уголовным преступлением, аборты были законодательно запрещены, общества нудисток разогнаны. Стал пропагандироваться аскетический трудовой и нравственно чистый образ жизни, во многом близкий к образцам православной морали. Внедрение психоанализа в воспитание детей и подростков прекратилось, а затем и вовсе психоаналитические и педологические учреждения были разгромлены и разогнаны. Вместо прикрываемого революционным бунтарством хамства у молодёжи стало последовательно культивироваться уважение к родителям, к учителям и наставникам, к старшему поколению в целом.
Победа И.В. Сталина привела к ликвидации педологических извращений в сфере образования и воспитания юношества, к ликвидации всевозможных деструктивных «новаторств» и к восстановлению классической традиционной для России классно-урочной школы с уроком как основной формой преподавания, с широким теоретическим образованием по обязательным «предметам», представляющим собой основы наук, с домашними заданиями, с индивидуальными оценками и экзаменами, с высокой дисциплиной и уважением к учителю. В конце концов, в советскую школу вернулись даже такие атрибуты классической гимназии как школьная форма, раздельное обучение для мальчиков и девочек, изучение логики и латыни и т.п.
Постепенно И.В. Сталиным была осуществлена реабилитация русской истории (ликвидирована вульгарно-социологизаторская русофобская и антинаучная «школа Покровского»), научного языкознания (ликвидация антинаучного марровского «нового учения о языке»). Эти тенденции явно отражали возрождение академической науки и отказ от «р-р-революционных» суррогатов, подменяющих науку идеологизированной демагогией, внешне топорно стилизованной под марксизм. Параллельно с этим сталинское руководство всячески способствовало возрождению и в сфере культуры. Литература, музыка, театр решительно очищались от дегенеративных вырожденческих форм, порождённых революционной смутой, и возвращались к классическим образцам.
Параллельно с реабилитацией русской истории и её героев, с реабилитацией самого понятия патриотизма шло возрождение и развитие славных традиций Русской армии. С сентября 1935 года в армии были восстановлены воинские звания, а с января 1943 года – погоны, возвращено понятие «офицер», армия переименована из «рабочее-крестьянской красной» в Советскую, было негласно разрешено ношение георгиевских крестов и других наград старой императорской русской армии.
В конце концов, в марте 1945 года И.В. Сталин открыто назвал себя «новым славянофилом», и это не было пустой фразой. Фактически геополитически важный славянофильский проект союза славянских народов был реализован в рамках Социалистического содружества, Варшавского договора и Совета экономической взаимопомощи.
Говоря в целом, можно сказать, что социализм в сталинской версии был средством реставрации икачественногоразвития России как национального государства, уничтоженного февральской буржуазной революцией и последовавшей за ней смутой. Реставрации национального суверенитета, укреплённого снятием внутренних межклассовых противоречий. Реставрации территориальной целостности и геополитической субъектности. Реставрации традиционных социальных институтов – семьи, школы, армии, отчасти Церкви. Реставрации академической науки и классического реалистического искусства – литературы, живописи, архитектуры, театра. Реставрации традиционных моральных норм – трудолюбия, дисциплины и самодисциплины, полового воздержания, целомудрия, скромности, уважения к старшим.
Напротив, социализм в троцкистской версии рассматривался как средство окончательного и полного уничтожения всех «пережитков» старого общества, «не добитых окончательно» буржуазной революцией – начиная от государства, национального суверенитета и самой нации и заканчивая семьёй, моралью, академической наукой и искусством.
Если социализм по-сталински был преодолением февралистской буржуазной смуты и качественного обновления прежней России, то социализм по-троцкистски был радикальным продолжением февраля, доведением смуты до абсолюта, окончательным уничтожением всех традиционных ценностей и святынь, всего, что составляло историческую Россию. Именно в этом состоит принципиальное различие и фундаментальная противоположность двух политических направлений, называющихся одними и теми же именами социализма и коммунизма.
Либерализм и левачество
Троцкизм в строгом и узком значении этого слова выродился сегодня в совокупность малочисленных политических сект, разделённых непримиримыми спорами по чисто схоластическим, не имеющим отношения к реальной жизни вопросам. Но «неотроцкизм» в широком смысле, то есть антитрадиционалистское, антинациональное и антигосударственное политическое направление, прикрывающееся социалистической или, по меньшей мере, т.н. «левой» риторикой, широко представлен в политическом спектре, особенно на Западе. Здесь мы видим и старых социал-демократов, ведущих свою родословную ещё от второго интернационала, и ревизионистов-еврокоммунистов, и собственно троцкистов в узком смысле слова, и всевозможных «маоистов», «пролетаристов» и т.п., и анархистов в купе с т.н. «антифашистами», и неких абстрактных «левых», и вышедших зачастую из числа отрёкшихся от принадлежности к компартиям «зелёных», и разнообразных наследников «студенческих революций» – «новых левых», ситуационистов, т.н. «фрейдомарксистов», последователей Франкфуртской школы вообще и Маркузе в частности.
Обращает на себя внимание то, насколько эти западные «правильные левые», непримиримые к «советским извращениям социализма» умеют аккумулировать бунтарские, нонконформистские настроения молодёжи и маргинальных слоёв общества и, в то же самое время, встраиваться в существующую политическую систему.
В самом деле, какую программу осуществляют сегодня правящие неолиберальные, «рыночно-фундаменталистские» элиты и каково отношение к этой программе так называемых «правильных» европейских «левых»?
Правящие либералы-фундаменталисты целенаправленно разрушают и разлагают национальное государство как институт, упраздняют национальный суверенитет и заменяют его на систему всемирного сетевого управления, основанного на власти наднациональных политических структур, мировых банков и транснациональных корпораций. Западные левые под более или менее анархистскими лозунгами требуют ускорения и эскалации демонтажа государства, упразднения функций судов и полиции, открытия границ и т.д.
Правящие либеральные элиты поощряют иноэтническую миграцию, выделяют на её осуществление немалые средства, насаждают идеологию мультикультурализма, играя на ими же сформированных комплексах вины белого человека «за колониализм», продвигают идеи «положительной дискриминации» коренного белого населения в пользу мигрантов с других континентов. Они внедряют программы воспитания т.н. «толерантности», тратят огромные деньги на «борьбу с дискриминацией» и на поддержку «национальной культуры» мигрантов – иными словами искусственно препятствуют их ассимиляции, культивируют их инаковость по отношению к коренному населению. Но западные «правильные» левые и здесь со всем революционным бунтарским задором требуют большего. Именно они с остервенением набрасываются с обвинениями в расизме и ксенофобии на всякого, кто позволит себе усомниться в полезности бесконтрольной миграции и о праве коренных народов ограничить приток незваных гостей, превращающих традиционную Европу в помесь Гарлема и Сомали.
Правящие либеральные фундаменталисты старательно разрушают семью как социальную структуру, обеспечивающую связь поколений и передачу консервативных традиционных норм, сохраняющую нерыночные, плохо поддающиеся контролю связи между людьми, мешающую им формировать идеального потребителя товарных фетишей. Ради этого насаждается и щедро спонсируется феминизм. Ради этого пропагандируются «репродуктивные права» женщин (то есть права на убийство собственных нерождённых детей). Ради этого создано совершенно фантасмагорическое законодательство, приравнивающее брошенный мужчиной на женщину взгляд к сексуальному домогательству и чуть ли ни к изнасилованию. Ради этого создаются и финансируются бредовые «факультеты женских наук» в университетах. Ради этого – ради возможности либеральных человеконенавистников от лица и от имени государства вторгаться в любую подозрительно благочестивую семью – раскручивается в прессе истерия на тему семейного насилия. Ради этого создана чудовищная система «ювенальной юстиции». Западные «левые» и здесь бегут впереди паровоза, пытаясь перещеголять самих либералов в пропаганде женской эмансипации, оголтелого феминизма, «свободы от детей» (childfree) как стиля жизни и уничтожения семьи как «патриархального пережитка».
Правящие «рыночники» поощряют неразборчивый блуд и половую разнузданность, насаждают их как хорошо продаваемый товар, вводят принудительные программы сексуального растления в школах и даже детских садах, превращают педерастов и иных половых извращенцев в привилегированную социальную группу, позволяют им «усыновлять» и с самого раннего детства развращать детей. Но леваки и здесь ухитрились опередить либералов и, вооружённые «фрейдомарксистскими» теориями, наследием Франкфуртской школы и достижениями новомодных дегенеративных «философов», встать в первые ряды защитников прав извращенцев и могильщиков прав психически и морально относительно здорового большинства.
В самом деле, между фундаменталистски настроенными неолибералами и западными «левыми» нет никакого существенного мировоззренческого разрыва. И те, и другие являются последовательными глобалистами, врагами «национальной ограниченности» (то есть принципа обособленности и суверенитета наций), антигосударственниками, принципиальными противниками морали и нравственности, особенно в вопросах полового воздержания, целомудрия и супружеской верности, последовательными врагами социальной иерархии и порядка, ярыми гонителями религии, в особенности Христианства, ненавистниками семьи и традиционного семейного воспитания. И либералы, и леваки имеют общую базу исповедуемых принципов – свободы индивидуума от общества и моральных табу, отрицания любой «метафизики», любых устойчивых связей между людьми. Расхождения между европейскими «левыми» и либеральными «правыми» носят сугубо тактический и частный характер. В стратегическом и ценностном смысле они представляют два крыла одного и того же течения. Более того, западные «леваки» представляют собой по существу наиболее радикальное, наиболее оголтелое крыло глобалистов и антитрадиционалистов. Либералы в этом смысле на их фоне выглядят даже прагматичнее и умереннее. Глубоко закономерны случаи, когда горячие по молодости троцкисты, как это было в США, поостыв с возрастом, превращаются в либералов-«рыночников» (название «неоконы» не должно вводить в заблуждение; американские неоконы – это чисто «либерально-рыночное» направление, имеющая к консерватизму не больше отношения, чем отечественная ЛДПР – к демократии). Несколько иными средствами и в иной идеологической упаковке они добиваются принципиально той же самой цели – установления всемирной олигархической диктатуры над обезличенными и расчеловеченными массами.
Да, в сущности, и средства не столь уж отличаются. Достаточно взглянуть на эпоху пресловутой «перестройки» и последовавшей за ней ельцинской вакханалии, чтобы увидеть, насколько мутировавшие в «либералов-рыночников» ревизионисты хрущёвского разлива (т.е. в буквальном смысле неотроцкисты) сохранили преемственность со своими идеологическими, а зачастую и кровными предками – троцкистами 1920-х. Здесь и разнузданная, демонстративная, доходящая до пароксизма ненависть к России, к её истории, её достижениям и славе, к её культуре, обычаям и традициям, не говоря уж о самом Русском народе. Здесь и пропаганда половой распущенности, неразборчивого грязного блуда, порнографии, оправдание всевозможных девиаций и извращений. Здесь и целенаправленное разрушение семьи, внедрение программ развращения в школах, тотальная легализация абортов, насаждение контрацептивов и бездетности как «современного», «модного» образа жизни. Здесь и попытка оторвать детей от родителей, навязать «общественное» воспитание. В 1920-е это осуществлялось через разрушение авторитета родителей в школе – через органы «социальной опеки», «госпатроната» и систему т.н. «ювенальной юстиции», якобы призванной «защитить» детей от т.н. «домашнего насилия» и произвола собственных родителей. Здесь и разрушение нормальной системы среднего и высшего образования, замена научных дисциплин (предметов) всевозможными «учебными модулями» и «навыками», подмена содержательных экзаменов – ЕГЭшным тестированием в духе пресловутой педологии, а уроков с присущей им строгой дисциплиной – некими аморфными «занятиями». Здесь и последовательное, целенаправленное насаждение культа необразованного хама и уничтожение духовного и морального авторитета социальной элиты общества – учёных, конструкторов, учителей, врачей, офицеров. Здесь и вытеснение подлинного искусства во всех его сферах (изобразительных искусствах, пластике, архитектуре, литературе, музыке, театре и т.д.) дегенеративными, непристойными, бессмысленными и не имеющими никакой художественной ценности «авангардными» суррогатами, претендующими на оригинальность и «элитарность». Здесь, наконец, и широкая государственная поддержка фрейдовского психоанализа и прочих псевдонаучных и полуоккультных теорий и практик, призванных подорвать авторитет общественной морали и официально реабилитировать, высвободить и реализовать все скотские животные влечения, какие только есть в подвалах человеческого подсознания, которые в нормальном состоянии преодолеваются на основе религиозных духовных принципов, человеческой культуры и требований общества.
Впрочем, раскрытие генетического родства между «рыночно»-фундаменталистским либерализмом и антитрадиционистским левачеством было бы поверхностным и не вполне серьёзным, если бы мы остановились только на «надстройке» (идеологии, ценностных идеалах, нравственной ориентации, социальных практиках) и не проанализировали бы «фундамент», то есть социально-классовую природу этих явлений.
Финансовая олигархия и люмпенство
Классическим для марксизма является представление, согласно которому основное социальное противоречие при капитализме пролегает между промышленной буржуазией и промышленным пролетариатом. Согласно этому представлению суть дела состоит в том, что владельцы средств производства покупают рабочую силу по цене, близкой к цене её простого физического воспроизводства, и присваивают себе практически всю создаваемую рабочими прибавочную стоимость, вкладывая её в расширение производства, то есть в увеличение и повышение производительности средств производства, позволяющих ещё более эксплуатировать труд и т.д. Это представление, несомненно, служило адекватной моделью современного классикам марксизма капиталистического общества, но прошедшие полтора века существенно изменили реальность.
Во-первых, уже во времена самих классиков возникла тенденция выноса эксплуатации в колонии и, соответственно, начала «прикармливания» буржуазией рабочих метрополии. Эту тенденцию отмечали ещё сами Карл Маркс и Фридрих Энгельс. В дальнейшем она лишь развивалась. В итоге ни в одной стране развитого капитализма не произошло ничего напоминающего социалистические революции. Между классом капиталистов и рабочим классом возникла система компромиссов, сгладивших антагонизм классовой борьбы и переведших её в относительно мирное русло.
Во-вторых, помимо вынесения эксплуатации вовне (на колониальную и неоколониальную периферию) смягчению классовой эксплуатации способствовала постепенная механизация, а затем и автоматизация труда, позволяющая переложить определённый объём эксплуатации с людей на механизмы.
В-третьих, свою роль сыграл фактор социалистической революции в России, напугавшей западных капиталистов и вынудившей их под угрозой социалистической альтернативы искусственно придать капитализму гуманистические черты «общества всеобщего изобилия».
В-четвёртых, охват капиталистической системой всего земного шара и невозможность дальнейшего расширения породили жесточайший дефицит рынков сбыта, что заставило капиталистические государства начать заботиться о покупательной способности трудящихся, перераспределяя в их пользу часть прибавочной стоимости, отбираемой у предпринимателей в форме всё более высоких налогов (кейнсианская модель капитализма).
В-пятых, естественная и неизбежная концентрация капитала, а вместе с ним и политической власти, вкупе с объективным неразрешимым противоречием между императивом к безграничному росту капитала и ограниченностью физической базы (природных ресурсов, рынков потребления и рабочей силы и др.) привели к отказу от золотого эквивалента, к виртуализации финансов и к узурпации узким кругом мировой олигархии монопольного права на производство эквивалентов стоимости по нулевой себестоимости. Это кардинальным образом переформатировало всю экономическую, политическую и социальную систему, совершенно изменив расстановку сил, полюса антагонизмов и саму природу рынка, превратившегося из системы относительно эквивалентного обмена в систему произвольного присвоения и распределения.
В-шестых, вынос производства за пределы мировой метрополии в страны с дешёвой рабочей силой вкупе с механизацией и автоматизацией оставшегося в метрополии труда привели к дефрагментации рабочего класса и к его превращению в постоянно уменьшающуюся и относительно неплохо обеспеченную социальную прослойку. Основной объём труда, соответственно, «перетёк» из сферы материального промышленного производства в сферу производства информационных знаков и виртуальных образов, а также в сферу услуг. Это кардинально изменило всю социальную структуру. Одним из последствий стало «рассыпание» организованных и синхронизированных самим характером труда армий трудящихся, их атомизация, кризис массовых партий. Другим следствием деиндустриализации Запада стало разрушение прежней, необходимой именно для индустриального производства, системы массового образования. В результате резко упал уровень культуры и самосознания масс.
В-седьмых, имманентный для капитализма процесс концентрации капитала и поглощения крупным капиталом мелкого закономерно привёл к резкой дифференцииации самого класса капиталистов, к вычленению из широкой социальной базы буржуазного гражданского общества крайне узкой и замкнутой группы олигархических семейств, зачастую (хотя и не всегда) утративших связь как с непосредственным производством реальных вещественных и информационных продуктов, так и с национально-государственными субъектами.
В-восьмых, естественный для капитализма процесс укрупнения и слияния рынков сбыта вкупе с концентрацией капитала привёл к формированию на месте множества национальных буржуазий сначала небольшого числа империалистических олигархий, а затем – единой общемировой олигархии. С её стороны возник устойчивый и более чем платёжеспособный спрос на разрушение и снятие национально-государственных границ, упразднение национальных суверенитетов и связанных с ними буржуазно-демократических институтов, размывание самих наций и превращение человечества в обезличенную смешанную массу, полностью управляемую через механизмы виртуализованного псевдорынка. Функции государств всё более перехватываются экстерриториальными центрами силы – международными надгосударственными органами и транснациональными корпорациями.
В-девятых, резко увеличился масштаб и сила воздействия средств массовой информации. Формируемый ими в массовом сознании образ реальности стал превосходить по своему значению образ реальности, формируемый непосредственными ощущениями. Параллельно с этим совершенствовались различные методы воздействия на индивидуальное и массовое сознание, техники внушения, программирования и манипуляции.
Всё это в совокупности привело к формированию совершенно новой социальной реальности, в которой прежние противоречия уже не играют ведущей роли и вытеснены принципиально новыми отношениями и новыми социальными противоречиями. Впрочем, всё новое – это хорошо забытое старое, и новейшие тенденции глобального мирового капитализма имеют прямые аналогии с тенденциями античного мира в фазе его упадка.
В докладе Г.А. Зюганова к предстоящему Пленуму ЦК КПРФ совершенно верно отмечены тенденции кризиса капиталистической системы, вырождения буржуазной демократии в диктатуру, усиления позиций финансового, чисто паразитического капитала. Саморазрушение буржуазной демократии, национального государства и связанных с ними институтов происходит по тому же в сущности пути, по которому разрушалась римская республиканская государственность. Монополизация капитала, разорение мелких и средних собственников привели к разрушению социальной базы гражданского общества. На его месте сформировалась социальная структура, состоящая из узкой сверхбогатой олигархии и массы люмпенства. При этом люмпенство – экономически, а, следовательно, и политически, несамодостаточное, иждивенческое – не является социально-классовым противником олигархии. Более того, именно оно – будучи прикормлено хлебом и зрелищами – становится орудием в руках олигархии, её социальной базой. Возникает система, аналогичная поздним формам римской клиентелы, когда прикормленный хозяевами плебс, неспособный к экономической и политической субъектности, выхолащивает формальные демократические процедуры, продавая свои голоса патронам за материальные подачки и покровительство.
Стоит отметить, что в современном мире, как и во время кризиса античных греческих полисов и римской республики реальная фактическая ликвидация демократии и республиканского строя как такового совпадает с формальной «демократизацией» – то есть распространением демократических прав на всё новые и новые категории людей, в принципе неспособных сознательно пользоваться республиканскими правами либо в силу своей социально-экономической несамостоятельности, либо в силу ограниченности своих интеллектуальных, психических и волевых способностей, либо в силу культурной несовместимости с понятием республиканской правовой государственности. В результате изначальный гражданский коллектив, способный к самоуправлению, растворяется в среде принципиально не готовых и неспособных к осуществлению демократии «новых граждан», но которые готовы продать свои голоса «патронам» за «хлеб и зрелища».
Суммируя, можно сказать, что деклассированный непроизводительный, маргинализированный «плебс» мировой метрополии, обеспеченный хлебом и зрелищами за счёт накопленных ранее богатств, технического прогресса (роста производительных сил) и эксплуатации мировой периферии, стал одним из главных орудий, направляемых мировой транснациональной олигархией на разрушение остатков гражданского общества и национальной государственности. Кстати, стремительный рост такого рода маргинализованных слоев был основой для расширения социальной базы нацизма и фашизма в Западной Европе 20-30-х годов двадцатого века.
Здесь спрятан ключ к пониманию одного из ключевых социальных противоречий современных западных обществ. Одной стороной противостояния являются остатки гражданского общества, защищающего национальную государственность, правовые отношения, культуру и цивилизацию. В социально-классовом отношении эта сторона представлена, прежде всего, как нередко его называют, когнитариатом (наёмными работниками умственного труда – IT-специалистами, технологами, инженерами, научными работниками и т.д.) и трудовой интеллигенцией в целом, а также мелким, средним и даже крупным (но не монополистическим) национальным производственным бизнесом, квалифицированными рабочими, фермерами. Второй стороной противостояния выступает альянс финансовой олигархии (банковский и биржевой сектор, транснациональные компании) и деклассированного люмпенства, представленного безработными получателями пособий, мигрантами, асоциальными национальными, расовыми, половыми и прочими меньшинствами, претендующими на подачки за свою неизбывную «дискриминированность», профессиональными «активистами»-грантополучателями («борцы с дискриминацией», феминистки, «антифа», борцы за права животных и т.п.), авангардными псевдохудожниками, устраивающими всевозможные «перформансы», «уличное искусство» и т.п. акции, рассчитанные исключительно на эпатаж и оскорбление общественных представлений о пристойности, т.н. «левыми интеллектуалами» и примыкающей к ним частью гуманитарной и «творческой» «интеллигенции», представителями молодёжных и не только молодёжных контркультур и т.п. сбродом.
Исходя из этого, можно понять суть мутации, которую претерпело на Западе так называемое «левое движение». Если в первой половине XX века т.н. левые (социалисты, коммунисты) представляли интересы, прежде всего, промышленного пролетариата и трудящихся в целом, то во второй половине XX, а, тем более, в начале XXI века ситуация коренным образом изменилась. Риторика осталась почти прежней: современные левые социалисты и социал-демократы, а также некоторые посткоммунисты, также как и левые начала прошлого века, позиционируют себя в качестве «защитников всех угнетённых», защитников бедных от богатых, сторонников увеличения налогов на имущих и социальных выплат неимущим. Однако социально-классовое содержание этих лозунгов видоизменилось до неузнаваемости. В классовом капиталистическом обществе начала XX века бедными и угнетёнными были, прежде всего, пролетарии, промышленные рабочие, то есть основные производители материальных благ. Фактически лозунги повышения налогов и увеличения за их счёт социальных функций государства означало ничто иное, как возвращение трудящемуся большинству общества части им же созданной прибавочной стоимости, экспроприированной у него владельцами средств производства, то есть капиталистами. Сегодня же под «угнетёнными», которых защищает западное «левое движение», подразумевается вовсе не производители материальных и нематериальных благ, не труженики, а растущая армия маргиналов, псевдо-иждивенцев и асоциальных элементов. Не трудящееся большинство общества, а совокупность претендующих на особый статус агрессивных меньшинств.
Поэтому глубоко неслучаен кажущийся парадокс: глобальный финансово-экономический кризис, начавшийся в 2008 году и с того времени только усугубляющийся, привёл в большинстве стран Европы не к левому, а к правому повороту, к краху социал-демократических партий и усилению правоцентристов. То есть прежняя формула западных левых «высокие налоги – высокие социальные расходы» большинством общества оценивается теперь не как возвращение трудящимся части ими произведённой и у них изъятой владельцами производств прибавочной стоимости, а как перераспределение средств от производственного сектора (как предпринимателей, так и рабочих!) – «нахлебникам»-маргиналам, асоциальным меньшинствам.. Если в сытые годы граждане под гнётом «гуманистической» пропаганды ещё худо-бедно готовы были кормить множащуюся ораву маргиналов, то экономический кризис всё чётко расставил по своим местам. Фактически поражение левых и победа правых не в момент экономического бума, а, наоборот, в момент кризиса, есть прямой вотум недоверия общества социальным функциям либерального государства. При этом примечательно, что предприниматели (производственная буржуазия – они же, что немаловажно, работодатели!) и рабочие в этом раскладе оказываются на одной стороне – скорее ситуативными партнёрами, чем антагонистами. Когда налоговые отчисления перераспределяются не в пользу трудящихся, а в пользу маргиналов, увеличение налогового бремени не только на свои личные доходы (зарплату), но и на доходы предприятия наёмному рабочему оказывается совершенно невыгодно: пользы он от этого не получает никакой, а вред от сокращения рентабельности производства и угрозы сокращения рабочих мест – очевиден.
Об этом, кстати, пишет Председатель ЦКРК КПРФ В.С. Никитин в своей статье «От творческого развития марксизма к обновленному социализму XXI века»: «Мировое господство осуществляется с помощью банковского механизма. Здесь другая форма эксплуатации – не изъятие прибавочной стоимости, а плата дани банкирам-феодалам. Причем грабят всех и потребителей и производителей, и производственный капитал и наемных работников». В итоге оба прежде антагонистических класса (производстенная буржуазия и пролетариат) дружно говорят государственному «собесу», кормящему асоциальные «меньшинства» - «нет!», поскольку видят в нём не защитника своих классовых интересов или хотя бы посредника, а только представителя интересов паразитов - как финансового капитала, так и все расширяющегося асоциального «дна», за «хлеб и зрелища», поддерживающего финансовую олигархию.
Однако, описанный выбор, характерный для целого ряда стран Западной Европы, возможен лишь тогда, когда всё-таки большинство общества составляют ещё трудящиеся или хотя бы те, кто субъективно соотносит себя с трудящимися. Но самое интересное, что благодаря технологическому прогрессу и повышению производительности труда трудящиеся могут остаться в меньшинстве. То есть в буквальном смысле реализуется русская поговорка «один с сошкой – семеро с ложкой». Такой сценарий весьма выгоден олигархии, так как делает её власть намного более устойчивой. Количество зависимых от государственного «собеса» доля маргиналов с правом избирательного голоса стремительно растёт и, когда количество профессиональных безработных, представителей асоциальных «дискриминированных» меньшинств, «активистов»-грантососов, деятелей «современного искусства» и пр. пр. превышает количество экономически и социально самодостаточных граждан, кормящихся собственным трудом, происходит то, что произошло в США. Массы выбирают себе президентом «демократа» из меньшинств и начинают требовать от государства не прекращения надувания финансовых пузырей и разрушения производства, хищнической эксплуатации ресурсов планеты и «третьего мира», а кормёжки паразитов за счёт налогов с трудящихся и с бизнеса, дармовой халявы за счет . Лозунгом демонстраций становится «Дайте нам новый пузырь!».
Что значит «дать новый пузырь»? Это значит дать возможность финансовой олигархии и дальше «делать деньги из воздуха», произвольно создавать по нулевой себестоимости стоимостные эквиваленты всех продуктов человеческого труда, не говоря о природных ресурсах. Ведь сами по себе бумажные или электронные деньги ничего не стоят, поэтому олигархия подкупает люмпенство не из своего кармана. Стоимость имеют реальные товары, которые за эти деньги продаются и покупаются. Монополия треста частных банков под названием ФРС на выпуск необеспеченных этими банками денежных знаков, имеющих статус государственной (а фактически – мировой) валюты, означает принудительный неэквивалентный обмен, замену торговли системой изъятия и распределения производимых жизненных благ. Круг замыкается: финансовая олигархия, захватив монополию на эмиссию не обеспеченных золотом денежных знаков, создала фактически систему безвозмездного (внешне экономического, но на самом деле – внеэкономического) изъятия у производителей продуктов их труда. Эти мошеннически реквизированные продукты распределяются олигархией также внеэкономически и используются для подкупа и прикармливания своей социальной базы – паразитического люмпенства, ничего полезного не производящего, но выступающего в качестве электорального, а при необходимости – и силового ресурса спекулятивной олигархии. В свою очередь люмпенство, получающее дармовые раздачи от олигархии, тоже заинтересовано в укреплении системы изъятия продуктов труда у производителей с помощью эмиссии денежных знаков. Иными словами возник экзотический, но вполне логичный и имеющий исторические аналоги союз сверхбогатых паразитов и полунищих маргиналов, асоциальных слоев против трудящихся (весьма яркий художественный образ, отражающий данные реалии современного капитализма, представлен в американском фильме «Робот-полицейский 3» 1993 года).
Фактически новый расклад сил (олигархия плюс люмпенство против трудящихся и остатков производственной буржуазии) имеет вполне выраженный характер социально-классового антагонизма. Поэтому сходство и даже сродство принципиальных установок радикальных либералов («фундаменталистов-рыночников») и современных западных «левых», которое было рассмотрено выше, глубоко закономерно. Обе идеологии являются выражением социально-классовых интересов одной и той же стороны противостояния – а именно, альянса финансовой олигархии и люмпенства против трудящихся. Только неолиберализм в большей степени имеет своей целевой аудиторией олигархию и спекулятивно-паразитарную часть т.н. «среднего класса», а левачество обращено, собственно, к люмпенству (безработные получатели пособий, полукриминальные этнические диаспоры и т.п.) и маргинальной люмпен-«интеллигенции» (политические «активисты»-грантополучатели, дегенеративные «левые» псевдохудожники и псевдофилософы).
Можно даже сказать больше: современная западная «левая» в спектре от традиционных социал-демократов, ведущих своё происхождение от Второго интернационала, до «новых левых» в духе конца 1960-х и т.н. «зелёных» представляет собой сегодня наиболее радикальное крыло глобалистов – «фундаменталистов-рыночников» (на самом деле – лже-рыночников, т.к. современный рынок, будучи таковым по внешней форме, как уже было отмечено, из механизма эквивалентного обмена превратился в механизм реквизиции и распределения, то есть по существу в антирыночный механизм экономической и политической власти).
Поэтому нет ничего удивительного в том, что одним из ключевых лидеров Французской социалистической партии (в союзе с которой во Франции действуют не только «зелёные» и «Левый фронт», но и ФКП) до недавнего времени был директор-распорядитель Международного валютного фонда Доминик Стросс-Кан. А что сформированное посткоммунистами из «Венгерской социалистической партией» правительство Ференца Дьюрчаня показало себя проводником ультралиберальных мер. И что в США наиболее радикальные неолибералы являются выходцами из среды троцкистов.
Социально-классовое значение традиционных консервативных ценностей
Без всякого сомнения, традиционные ценности (семейные, духовно-религиозные, национально-культурные,) по своей сути, по своей природе не имеют классового характера. В ряде случаев (как, например, в случае традиционных норм полового поведения, социальной иерархии и др.) они вообще являются культурным оформлением биологически детерминированных алгоритмов поведения и социальных отношений, роднящих человека не только с человекообразными обезьянами, но и со всеми высшими позвоночными. В других случаях (как, например, в случае с религией) они возникают в докапиталистическом или даже доклассовом обществе и сохраняются если не в неизменном, то, по крайней мере, в узнаваемом виде на протяжении смены целого ряда формаций.
Тем не менее, в современном обществе эти же самые ценности, сформированные в совершенно иной социальной реальности, приобретают дополнительное идеологическое значение, становятся выражением интересов одного из противостоящих социально-классовых лагерей.
Как уже было неоднократно нами отмечено, капиталократия основана на виртуализации финансовых знаков, то есть на монопольной возможности создания эквивалентов стоимости по нулевой себестоимости. Это превращает рынок из средства обмена в средство фактически безвозмездного присвоения всей совокупности продуктов человеческого труда и природных богатств эмитентом денежных знаков. Соответственно, сфера власти эмитента виртуальных финансовых единиц принципиально совпадает со сферой материальных и нематериальных объектов, вовлечённых в рыночный обмен и так или иначе оцениваемых в денежном эквиваленте. Это относится не только к материальным вещам, но и к информационным продуктам, знаниям, образам, символам, межличностным и общественным отношениям, знакам социального статуса и престижа, нематериальным активам и т.д. Но именно поэтому любая нерыночная ценность самим фактом своего существования ограничивает сферу действия капиталократии как системы власти. Как подчёркивается в докладе Г.А. Зюганова к XIV (октябрьскому) Пленуму ЦК КПРФ, «лишними для них [глобалистов] становятся уже все ценности, кроме тех, что приносят прибавочную стоимость».
Мировая финансовая олигархия жизненно заинтересована в распространении своего псевдорыночного контроля на все без исключения сферы бытия. Иными словами – в ликвидации неподконтрольных ей социальных сфер, в ликвидации всего того, что она не может купить за производимые из ничего фетиши – денежные знаки. Поэтому, например, она жизненно заинтересована в обесценивании или коммерциализации религии и вообще духовных практик, в разрушении национально-этнических идентичностей и семьи (основной канал передачи традиционных ценностей и связи между поколениями), в дискредитации не привязанных к уровню потребления знаков социального престижа (учёные и воинские звания, награды и др.), рационального научного знания, культуры мышления, некоммерческого искусства и т.д. И, напротив, любое серьёзное социальное сопротивление механизмам капиталократии может быть кристаллизовано только вокруг ценностей, социальных структур и отношений, не контролируемых посредством привязки к денежному эквиваленту. Наиболее устойчивы и надёжны в этом плане ценности, нормы и отношения, имеющие наибольший потенциал исторической инерции, наиболее укоренённые в сознании и подсознании людей – то есть наиболее консервативные и традиционные. И, действительно, на сегодня все сколько-нибудь значимые антикапиталократические движения, выражающие социально-классовые интересы трудящихся и примыкающей к ним национальной производственной буржуазии, возникают на принципиальной базе традиционализма и консерватизма.
Если подойти к анализу ситуации не с точки зрения ярлыков и самоназваний партий и движений, а с позиций социально-классового анализа, то мы увидим, что объективно помимо традиционных левых, коммунистов в определенном смысле коренные интересы части трудящихся сегодня в Европе выражают национально-патриотические, традиционалистские, христианские, социально-консервативные партии. Достаточно посмотреть на программы и агитацию таких партий как «Национальный фронт» во Франции, «Истинные финны» в Финляндии, партия «За лучшую Венгрию» (и до некоторой степени более умеренный ныне правящий Фидес – Венгерский гражданский союз), отчасти «Шведские демократы» и некоторые другие. Именно они, помимо всего прочего, предлагают на уровне практических мер наиболее социальные, а в некоторых случаях даже социалистические программы. Именно они являются наиболее последовательными противниками НАТО, американского империализма и глобализма. Именно они – а вовсе не псевдо-«левые», тесно связанные с наиболее реакционными кругами сверхкрупного банковского капитала – являются естественными союзниками для традиционных коммунистов просоветского, сталинского толка.
Характерен, например, в этой связи опыт Венгрии, где пришедший к власти умеренный национально-консервативный Фидес – Венгерский гражданский союз продемонстрировал политику, на порядок более социально ответственную, чем ранее правившая «Венгерская социалистическая партия». Это, кстати, было отмечено председателем Венгерской коммунистической рабочей партии Дьюлой Тюрмером: «За восемь лет правления Венгерской социалистической партии (ВСП) коррупция приобрела такие размеры, что практически сделала невозможным нормальное функционирование государства. <...> ФИДЕС пообещал остановить этот процесс. Являясь правой консервативной партией, он, тем не менее, выдвинул левую программу, приоритетными задачами которой стало то, что волновало всех, а именно: создание 1 миллиона новых рабочих мест в течение 10 лет, снижение инфляции, повышение минимальной зарплаты до уровня, обеспечивающего нормальные условия жизни, и, прежде всего, установление порядка, законности. ФИДЕС удалось убедить большинство избирателей в том, что, будучи правой партией, он будет в состоянии осуществить левую программу. Партия повела себя, как и обещала, энергично взявшись за уборку накопившегося «мусора». <...> Функционирование государства, безусловно, стало более эффективным».
Коммунисты и псевдоконсерватизм «Единой России»
В этой связи может быть задан естественный вопрос: могут ли коммунисты поддержать якобы консервативный курс правящего в России режима Путина и партии «Единая Россия», объявившей консерватизм своей идеологией на ХI Съезде 21 ноября 2009 года?
Именно к ответу «да» коммунистов пытаются склонить и сами политтехнологи режима, специально запустившие медиапроект под названием «Кургинян», трансформировав его с политпроект движение «Суть времени». Но для того, чтобы ответить на этот вопрос правильно, необходимо опять-таки преодолеть «магию слов», отвлечься от ярлыков и проанализировать суть явления, а не его внешнюю форму.
В чём состоит консерватизм правящего в РФ режима в целом и партии власти в частности? Что именно является для них предметом консервации?
Объектом консервации для правящего режима, прежде всего, являются итоги приватизации, то есть итоги криминального захвата частными лицами продуктов труда поколений русских, советских людей. Параллельно с этим «консервируется» то есть сохраняется и стабилизируется колониально-сырьевое положение России в мировой капиталистической системе. Провозглашение консерватизма официальной идеологией никак не помешало правящему режиму продолжить разрушительные «реформы» армии, науки и системы образования, допустить создание на русской земле базы НАТО, втянуть страну в ВТО, добив, тем самым, остатки отечественной промышленности и сельского хозяйства, принять целый пакет чудовищных по своему деструктивному потенциалу ювенальных законов, разрушающих семью, продолжить политику замещения и вытеснения коренного русского населения мигрантами из стран Азии, а то и Африки.
Таким образом, провозглашая идеологию консерватизма на словах, режим на деле не только не стал отстаивать собственно традиционные духовные, национально-государственные и семейные ценности, но и усилил наступление на них. Кстати говоря, даже полулиберальный мировой «консервативный интернационал» – так называемая «Европейская народная партия» – отказался принять «Единую Россию» даже в качестве наблюдателей, справедливо сочтя её «организацией без внятной политической программы, специально созданной под выборы».
Если в отдельно взятых случаях отдельные представители партии власти всё-таки проявляют инициативы по защите традиционных ценностей, то в этих отдельных случаях коммунисты показывают, что готовы не только их поддержать, но и идти в этом направлении гораздо дальше и решительнее, нежели они сами. Например, представители КПРФ в законодательных органах власти готовы не только поддержать, но и развить инициативы тех депутатов-единороссов, что выступают против пропаганды гомосексуализма и педофилии, абортов. Фракция КПРФ поддержала Заявление Госдумы против оскорбления чувств верующих. Представители КПРФ совместно с другими депутатскими фракциями внесли в Государственную Думу проект закона об уголовном наказании за оскорбление чувств верующих и осквернение святынь, который возобновляет действие тех норм, что были зафиксированы в УК РСФСР, еще при Советской власти.
В составе Государственной Думы и региональных законодательных собраний наши депутаты входят в состав межфракционных групп по защите традиционных, христианских ценностей. В Государственной Думе в рамках такой группы, в которую вошли 20 депутатов, мы сотрудничаем, в том числе, и с некоторыми представителями «Единой России». Кстати, группа создана по инициативе и под руководством депутата именно фракции КПРФ – Сергея Анатольевича Гаврилова, активного участника деятельности Всемирного русского народного собора. Таким образом, мы занимаем вполне конструктивную позицию и в вопросе защиты традиционных религиозных, национально-культурных, национально-государственных и семейных ценностей и готовы сотрудничать со всеми заинтересованными политическими силами.
Но, в то же время, мы отдаём себе отчёт в том, что консерватизм «партии власти» и в целом правящего режима не может быть последовательным. Отдельные инициативы отдельных представителей власти не могут изменить её генеральную линию, состоящую во втягивании России в систему глобального капитализма, причём на правах сырьевой колонии. А капитализм (особенно на современной стадии глобализма) с сохранением традиционных ценностей несовместим. В наших же российских условиях он не совместим – что ещё более важно – и просто с национальным выживанием.
Ещё в феврале 2006 года Председатель ЦКРК КПРФ В.С. Никитин в своей статье «» предупреждал о том, что партия власти расчищает для себя и своего консерватизма патриотическое поле. В.С. Никитин, в частности, писал: «Предполагается, что власть путём скачка в нужный момент откажется от либерализма и обратится к идеологии, внешне отвечающей традиционным, проверенным веками принципам русской цивилизации. Эту идеологию власть решила назвать консерватизмом». Ключевое слово здесь – «внешне». То есть создаётся внешний пиар-образ консерватизма, а под его покровом продолжается выкачка природных ресурсов, уничтожение обороноспособности, ликвидация продовольственной безопасности, уничтожение системы образования, вытеснение Русских мигрантами, пропаганда разврата в СМИ и насаждение его через школьные программы «полового воспитания», уничтожение семьи посредством ювенальной юстиции и т.д. Одним словом – уничтожение всех традиционных скреп общества.
Мы ни в коем случае не выступаем против консерватизма. Прежде всего, консерватизма, с точки зрения сохранения советских ценностей, которые достались нам от эпохи советской цивилизации и являющихся теми скрепами, что удерживает нынешнее российское общество от саморазрушения. Но мы не можем не выступить против использования консерватизма в качестве дутой обманки, в качестве прикрытия для планомерного уничтожения наших святынь, нашего образа жизни, основ нашего общества. Именно поэтому мы отвергаем курс правящего режима и являемся его решительными и последовательными противниками.
Именно поэтому мы можем сказать, что из всех существующих в России политических партий только КПРФ может предложить реальную программу защиты традиционных, подлинно консервативных ценностей – потому, что только КПРФ предлагает выход за рамки капиталистических отношений, за рамки капиталократии как системы власти, предполагающей ликвидацию всех нерыночных ценностей и категорий.
Вместо заключения
Нам постоянно навязывают мысль о безальтернативности т.н. «исторического прогресса». О том, что т.н. «современное общество» со всеми его атрибутами «прогрессивнее» общества традиционного и патриархального и «назад пути нет». Против нас всякий раз выдвигают нелепый, в сущности, аргумент: «вы что, хотите повернуть время вспять?».
На это мы можем сказать одно: эволюция никогда не идёт по прямой. Случайные мутации возникают постоянно, но только время и е
Обсудить новость на Форуме