15:01 07.05.2011 | Все новости раздела "КПРФ"

Юрий Белов о русском слове Николая Скатова

     2 мая 2011 года исполнилось 80 лет выдающемуся отечественному литературоведу, члену-корреспонденту Российской академии наук Николаю Николаевичу Скатову. Этой дате посвятил свой материал известный русский публицист Юрий Белов. 
 

     В наши дни, когда разрушаются  многовековые основы отечественной духовности – совесть и  стыд, ответственность  за ближних и дальних  вытравляются в людском  сознании – самой  жизнью востребованы личности подвижников, способные скреплять связь времен своей культурой, неутомимым трудом талантливой души. К подвижникам-ратоборцам, не щадящим своих сил в битве за спасение духовного достояния России, относится Николай Николаевич Скатов – выдающийся литературовед, теоретик культуры, многолетний директор Пушкинского Дома. Его по праву называют мужественным и талантливым защитником русской классической литературы, без которой невозможно представить ни русской культуры, ни ее национального, ни ее всечеловеческого богатства. 

     

Защитник  духовных ценностей 


     Творчество  Н.Н. Скатова весьма многообразно и  обширно. Он – автор более двухсот  научных трудов, среди которых  исследования творчества русских поэтических  гениев – Пушкина, Некрасова, Кольцова. Эти исследования сделали его имя известным не только среди собратьев по цеху – профессиональных литературоведов, но и в широких читательских кругах. Но к каким бы темам не обращался Николай Николаевич в своей научной и научно-публицистической деятельности, неизменными у него остаются три: Пушкин, русский язык, классическая русская литература. Они всегда рассматриваются им в триединстве.

     Читаем  у Скатова: «…Пушкин остается первым и вечным учителем всякого говорящего и пишущего на русском языке.

     Пушкин  никогда не страдал, так сказать, лингвистической ксенофобией. Его библиотека, хранящаяся ныне в Пушкинском Доме, включает книги на 14 языках…

     …Но, выходя к разным иноязычным стихиям, смещая одни, замещая их другими, совмещая и те, и другие, и третьи, Пушкин оставался всегда на почве своего языка…

     …Не даром, по воспоминаниям П.А. Вяземского, «оскорбление русскому языку принимал он за оскорбление, лично ему нанесенное».

     Как это актуально сегодня! Если бы оскорбление русского языка (а оно случается ежедневно на телевидении и радио, в театре и кино, в печати) воспринималось каждым из нас как личное оскорбление, то не было бы угрозы духовному здоровью народа. А она реальна в России: исчезают наши главные слова («Родина-мать», «земля-кормилица», «совесть», «честь», «товарищество», др.), а с ними исчезают и многовековые нормы нравственной жизни. Блатной язык, язык рыночной рекламы теснит главные слова в русской речи. «Отступление от нормы стало нормой и встало в ряд других «всё позволено» - пишет Скатов. И поясняет: «Речь совсем не о бытовой распущенности, а о вещи действительно страшной. С какой органической легкостью наша литература матерщиной опустила слово «мать». Святое слово!

     Пушкин  сотворил наш литературный язык. На этом языке написаны все сочинения  наших классиков, создавших великую  литературу. Без нее не мыслимы русский язык, русская речь, русское слово. Скатов не устает напоминать об этом: «Если действительно наш язык есть наш акрополь, наш Кремль, то у него есть и своя сокровищница, своя оружейная палата, свои золотые кладовые. Это русская классическая литература. Сошлюсь на поучительный пример. Уже после революции Ленин, явно придя в ужас от многих революционных деяний, одно из самых страшных увидел в том, что рушатся столпы культуры. По-видимому, пожарной мерой было и то, что в народ массовыми тиражами и по копеечным ценам стали вбрасывать русскую классику».

     Читая Скатова, глубже и острее сознаешь: народ, утративший свой язык, перестает  быть народом, исчезает; нация, лишенная классической национальной литературы, теряет свое сознание, гибнет. Не к этому ли ведут русский народ, русскую нацию современные властители России? Читайте Скатова и вы непременно окажетесь перед данным вопросом.

     В литературоведческих изысканиях, в  публицистике, просветительской деятельности он все годы своей творческой работы, и поныне, выступает пропагандистом и стоическим защитником русской классической литературы, живущего в ней великого русского слова.  

    

 «Мы – литературообразующая нация» 


     Русская классическая литература, чуть ли не изгнанная из школы, где часы ее преподавания сокращены донельзя (лишь два в неделю?!), не жалуемая в современном театре и кино, не говоря уже о телевидении, являет собой, по убеждению Скатова, третье чудо в истории человеческой культуры. Первое чудо – культура античности, второе – культура европейского Возрождения. Свое почетное место в истории всемирной культуры русская классическая литература занимает со второй половины XIX века, когда Западная Европа к своему немалому изумлению обнаружила духовного гиганта – и где? – в крепостнической России. С тех пор русское литературное слово признано великим и по сей день никто в мире его духовного величия не оспаривает. Не рискуют это делать Фурсенко и Кє – «реформаторы» отечественного образования. Они с молчаливой циничностью изгоняют русскую литературу на периферию «модернизированного» образования, равно как и всю русскую культуру.

     Читая Скатова, начинаешь лучше понимать, почему это делается. Прежде всего, потому, что русская литературная классика антибуржуазна и побуждает ее читателей мыслить на уровне высоких обобщений. Склоняет их к умению видеть в многообразии поведения, образа жизни людей наиболее типичное, национально особенное. Предрасполагает к видению в национальном проявления общечеловеческого и наоборот. Н.Н. Скатов определяет русскую литературу времен Пушкина как литературу великого синтеза. Иными словами, как литературу высшего уровня умственной культуры. Его суждения об особой миссии классической русской литературы в умственном, нравственном развитии юношества, в формировании у него национального сознания и самосознания чрезвычайно важны для нас. Важны в противостоянии реформаторам от русофобии. «Искусство начала XIX века, - утверждает Скатов, - искусство «целого», больших мер, невероятных обобщений, общенациональной значимости. Дело в том, что в России именно в искусстве, прежде всего в литературе, вершился процесс национального самосознания на рубеже 1812 года и после него. Все это рождало и у самих его создателей особое ощущение себя в национальной истории, непременного и чуть ли не решающего в ней участия и, так сказать, личной ответственности за все, в ней творящееся…» И далее: «Принцип целого, общенационального, всегосударственного волнует наших великих постоянно, и особенно в моменты страшного социального раскола, исторического противостояния («Медный всадник»), прямой классовой схватки («Капитанская дочка»)». Именно данный принцип позволил поэтическому гению Пушкина создать «Евгения Онегина» - энциклопедию русской жизни, а Гоголю и Грибоедову художественно представить ее социальные типы: Манилов, Собакевич, Коробочка, Ноздрев, Фамусов, Молчалин, Скалозуб… Эти типы, символизирующие явления паразитарного существования – те же чичиковщина и хлестаковщина, - зримы сегодня в криминально-буржуазной России. Чичиков наших дней – главный ее герой. Правда, в отличие от гоголевского, масштаб его афер неизмеримо больший: скупка «мертвых душ» - безделица по сравнению с приватизацией. А разве не узнаваем Хлестаков по «легкости мысли необыкновенной»? То российское телевидение назовет лучшим в мире, то пообещает удвоить ВВП в считанные годы, то объявит модернизацию в царстве нищеты и коррупции. А господа-ташкентцы Салтыкова-Щедрина с их принципом «Жрать! Урвать побольше, да бежать!» - не они ли ожили в чиновничьей рати?

     Чтобы юноша, обдумывающий житье, научился видеть все эти типы, руководствуясь принципом целого, общенационального? Нет уж, - себе дороже! Позвольте не позволить! Так и порешили «реформаторы», отводя русской классической литературе место на чердаке в доме образования. Если не остановить варварской русофобии в отношении к русской культуре, то немного времени потребуется, чтобы русскую литературную классику с чердака переместили в подвал – поближе к свалке. Пора принимать программу «Нация в опасности» - бьет в тревожный колокол Скатов. «Мы – литературообразующая нация и не существуем без литературы», - пишет он, говоря о русской нации. Созданная ею классическая литература, по утверждению Скатова, стала «базовой ценностью» и «столпом» духовного единства всех народов России. Его размышления об общенациональном, всемирном предназначении русской литературной классики беспокойны, страстны, чрезвычайно актуальны: «Для чего живем? – спрашивал Гоголь и отвечал: для высокого. Вот таким напоминанием о высоком призвании человека русская литературная классика прежде всего и нужна нам сегодня, когда столько «культурных» сил оказалось призвано к прямо противоположному: к превращению страны даже не в колонию, а в загон, а человека даже не в раба, а в скотину… Речь о попытках восстановления первичных, но главных человеческих начал – совести и стыда, а здесь нет, по общему признанию, более совестливой литературы, чем русская литература». И в продолжение сказанного: «А что касается настоящего, то, конечно, наша классика вступает с ним в решительное противостояние. Она провозглашает «не убий», «не укради», «не прелюбодействуй», а слишком многое в нашей жизни и в литературе учит обратному и славит содом, порой уже в гомерических размерах». В качестве саркастической ремарки: «Конечно, если наше все – Алла Пугачева, то уж Пушкин, конечно, - наше ничего».

     Обращаясь к настоящему времени – времени  казнокрадства, рыночного бесстыдства (все на продажу! все дозволено!), национального позора, Н.Н. Скатов часто приводит в своих публикациях приговорные некрасовские строки: «Я книгу взял, восстав от сна, и прочитал я в ней: «Бывали хуже времени, но не было подлей».

     Скатов  нередко обращается к Некрасову  – поэту совести, жалости и  сострадания, привносящему в нас ощущение стыда за человеческую жестокость. Этого-то стыда так кричаще не хватает в нашем обществе. Некрасовские стихи, звучащие в статьях и выступлениях Скатова, подтверждают проповедуемую им истину: классика всегда актуальна, всегда современна. Вот, скажем, он показывает, как поэт до боли просто рисует картину обесчеловечивания в, казалось бы, бытовой сцене избиения лошади:

 

     Под жестокой рукой человека

     Чуть  жива, безобразно тоща,

     Надрывается лошадь-калека,

     Непосильную ношу влача.

     Вот она зашаталась и стала.

     «Ну!» - погонщик полено схватил

     (Показалось  кнута ему мало)

     И уж бил ее, бил ее, бил

 

     Скатовские  пояснения этих гениальных строк  нам адресованы, взывают к нашей  совести, к нашему чувству стыда за жестокую мерзость современной России. И за наше молчаливое бездействие при лицезрении этой мерзости. «Здесь, - пишет Скатов, - Некрасов определил два начала в отношения человека к животному. Первое начало, связывающее нас с миром животных, - жалость; второе – то, что нас отличает от животного мира, стыд». А далее следует прямо к нам обращенное: «Сейчас Некрасов как будто бы не нужен и неудобен в нашей жизни – потому что многие потеряли чувство стыда. Мы не боимся и не стыдимся ничего: ни наши политики, ни начальники, ни женщины, ни мужчины, ни фабриканты – никто и ничего не стыдится. В этом смысле мы перестали быть человеческим обществом». Найдутся возражатели данному утверждению, что скажут: «Не слишком ли?!» Нет, не слишком. Будем внимательны к слову Скатова: «Некрасов – большой поэт, творчество которого всегда держится на нетленных ценностях. Для Некрасова такой ценностью стали (да и всегда были) русские женщины… Сейчас мы являемся свидетелями того, что совершается с нашими женщинами: они пошли на улицу, на экспорт (я не говорю сейчас о проститутках)… Так же, как мы вывозим наше национальное достояние – нефть, алмазы, лес и прочее, мы начали вывозить, отдавать за рубеж, самое главное наше национальное достояние – русскую женщину… И сейчас мы начали «вывозить» наших женщин, отдавая замуж за богатых иностранцев, теряя тем самым главное национальное достояние. Именно Некрасов редким чутьем своим уловил.., показал, что такое русская женщина в своем пределе идеальном – женщина-мать».

     Отвергая  мысль современных пошляков –  людей полу-культуры о том, что-де великий русский поэт, как и  вся наша классика, остался в далеком  прошлом, Скатов утверждает: «не он отстал от жизни, а мы – в подлинном смысле отстали». И прямо заявляет, что сейчас «наша задача – человеческая, нравственная, гражданская – подняться до высокой поэзии».

     «Жалость, сострадание, совесть, стыд – все  это сентиментальности прошлого. Не они, а непреклонная решимость политической воли в классовой борьбе расчищает путь к социальной справедливости» - услышим мы от поклонников жестко-прямого (а на самом деле примитивизированного) классового подхода к анализу социальных явлений. Классики марксизма были иного мнения. Читаем у Маркса: «Стыд – это уже своего рода революция». И еще у него же: «Стыд – это своего рода гнев, только обращенный вовнутрь». Люди, не знающие стыда, как правило, живут по принципу «все дозволено!». Все дозволено в политике, это значит – долой нравственность! Долой стыд, совесть! У Ленина находим прямо противоположное: «Ложная фраза, ложное хвастовство есть гибель нравственная – верный залог гибели политической». Владимир Ильич утверждал: «нравственность, взятую из внечеловеческого, внеклассового понятия, мы отрицаем». Слово «внечеловеческого» у Ленина не случайно. Его, увы, нередко проскакивали в советское время. А оно ориентирует на базовые понятия морали, в ряду которых на первом месте стоит понятие совести. Ни в одной из великих литератур мира – английской, французской, немецкой, итальянской, испанской – совесть не достигла той вершины художественного воплощения, на которой она находится в великой русской литературе. К этой мысли ведет своих читателей Н.Н. Скатов. 

    

 Всегда  современная классика 


     Что поражает в сочинениях Н.Н. Скатова, так это невероятная современность их героев – Пушкина, Гоголя, Некрасова, Островского, Достоевского, Чехова, Ахматовой… Николай Николаевич ничуть их не осовременивает. Иначе говоря, никак не пытается нынешнюю жизнь России опрокинуть во времена классиков русской литературы. Он стремится лишь только рассмотреть наше время сквозь призму их художественно-философского взгляда на вечные проблемы: «народ и власть», «судьба человеческая, судьба народная». И оказывается, что взгляд классиков не только ничуть не устарел, но еще нами далеко не познан, не понят, не освоен. Перед нами предстает непреходящая ценность их опыта в художественном, нравственно-духовном освоении мира, их глубинного знания и понимания особенностей российской истории, ее ведущей силы – русского народа. Так, рассматривая творчество Некрасова как воплощенное противоречие русской жизни, Скатов акцентирует внимание на полярности некрасовских характеристик русского народа: вопрос к нему, отражающий мучительные сомнения поэта («…иль духовно навеки почил?»), сменяется уверенным утверждением («Вынесет все…»). Откуда эта уверенность и отчего муки сомнений? От неразрывности жизни поэта и жизни народа. Он признавался: «я призван был воспеть твои страданья, терпеньем изумляющий народ» (Сегодня этому терпению кажется, нет конца…). Поэт страдал страданиями народа. Страдал душой. Что же заставило Некрасова, в зрелые годы уже весьма богатого человека, посвятить свой поэтический гений воплощению в своем творчестве тяжкой народной доли, воспеванию духовной силы России? Совесть и вера в народ: «В рабстве спасенное сердце свободное – золото, золото сердце народное!» Ведь видел он все – жуть крепостничества, власть тьмы, полуголодное существование, а то и просто голод русской деревни. Но писал (!): «Русь не шелохнется, Русь – как убитая! А загорелась в ней искра сокрытая…» Некрасовской веры в народ – вот чего не хватает многим из нас. Как мы сетуем по поводу долготерпения русского народа, которое, казалось бы, уже вышло за все мыслимые пределы. Да когда же, когда народ проснется? Страна-то гибнет! Так мы нередко говорим в отчаянии от народного долготерпения. Молчит народ, безмолвствует. Но что это значит?

     «Народ  безмолвствует». Этими словами завершается пушкинская драма «Борис Годунов». Обратимся к ее прочтению Скатовым. В его замечательном исследовании «Пушкин. Русский гений», воспринимаемом всеми, кто с ним ознакомился, как целостное художественное произведение (история личности, драма самого светлого гения мировой литературы написана прекрасным русским языком) проблема «народ и власть» - одна из центральных. Особого внимания заслуживают философско-этические размышления исследователя. Они столь значительны для нашего времени, что лучше представить их в оригинале.

     Обратимся к скатовскому тексту, где речь идет об убийстве детей Годунова: «Пушкин  в «Борисе Годунове» себя и нас ставит перед лицом реального народа: наивного и умного, доверчивого и скептического, жестокого и милосердного (У нас же, в характеристиках русского народа превалируют два цвета – или черный, или белый. Либо он, народ, слаб, утратил былое величие, либо – силен и велик и ждет только своего часа. Либо он пьяница, либо богоносец. – Прим. Ю. Белова)…

     …Кстати отметить, что народ в конце трагедии, так сказать, дважды молчит и даже разным молчанием: молчанием первого ужаса и безмолвием последнего осуждения:

     Мы  видели их мертвые трупы

     (народ  в ужасе молчит)

     Что же вы молчите?

     Кричите: да здравствует

     царь  Дмитрий Иванович!

     Народ безмолвствует.

     Да, это суд. Но это и самосуд. Народ  – это стихийная слепая толпа (см. у Пушкина здесь же ремарку: «Народ (несется толпою)». Однако народ – это народ: стихийная же, но и нравственная сила, могущая быть духовно сотрясенной, способная к высокому разрешению, к всеобщему катарсису».

     Народ, в конце концов, безмолвием своим выносит приговор власти, лишенной нравственного, духовного начала. Так у Пушкина. Но у него же народ до духовного своего просветления несется толпою и участвует в трагедии – убийстве детей царя Бориса. Несется толпою, опьяненный легкостью сведения счетов с обессиленной властью, утратив духовность в момент этого опьянения, подбиваемый боярами-заговорщиками. Когда их заговор удался – они у власти – народ безмолвствует… В нем просыпается совесть, но уже поздно… Не напоминает ли это события августа 1991 года?

     К пушкинской ремарке Скатов возвращается еще раз, но уже в связи с  опасностью оболванивания телевидением народного сознания, подрыва его нравственно-духовной основы. В статье «Русская культура сегодня» он пишет: «Народ может быть народом, попечителем, хранителем и выразителем творческого духовного начала, а может обернуться толпой. Это отсутствие духовности, эта стадность – вот примета искусства массового, а не народного, толпного. В условиях тотального воздействия того же массового телевидения народ действительно может понестись толпой. И вспомним – по какой-то, на первый взгляд, парадоксальной, но, в конце концов, видимо, объяснимой логике в трагическом 1993 году толпа понеслась прежде всего громить Останкино, как, может быть, главного своего врага. Здесь есть над чем задуматься не только в сфере политики, но именно в сфере культуры». Скатов ставит вопрос об этизированности (нравственной сущности) культуры. Он смотрит на нее как на собственно процесс духовного производства, к которому нельзя допускать людей полу-культуры. Они могут произвести, и производят, антикультуру. «А именно у нас сейчас разгул полукультуры (есть у нее и другие названия: «массовая» и т.п.) принял особый масштаб», - заявляет Скатов. По его убеждению, русская народная и классическая культура, пусть даже трижды великая, сама по себе не может гарантировать нам духовной жизни, защитить нас от нашествия антикультуры. Она сама требует защиты и преумножения. Выдающийся литературовед, один из культурнейших людей современной России без устали пишет и говорит: защита великой русской культуры есть общенациональная наша задача, требующая мобилизации всего духовного потенциала многонационального народа, русского – в первую очередь. В противном случае он, народ, не устоит перед нашествием полукультуры, превратится в толпу, стадное образование, так как «полукультура ведет не наверх к культуре, а вниз, к одичанию», она «соблазнительна и удобна, ибо с нею все дозволено». При господстве полукультуры, а оно уже установилось и выгодно власти, «все богатейшее – разнообразное и разнонациональное – народное творчество свелось к Надежде Бабкиной»… Раз в неделю играет на телевидении заволокинская гармонь. Крайне редко увидишь и услышишь струнный оркестр народных инструментов им. Осипова. Лишь к столетию хора им. Пятницкого мы имели возможность видеть его на телеэкране. Да вот и все, что на телевидении от народной русской культуры. И на том спасибо – с горькой иронией замечает Скатов. 

     

Пушкинский  Дом 


     Чтобы по достоинству оценить ту роль, которую Николай Николаевич Скатов не менее полувека играл и играет в отечественном литературоведении, в защите и развитии русской культуры, надо обязательно хотя бы кратко сказать о его подвижнической деятельности в Пушкинском Доме – Институте русской литературы (ИРЛИ). Он был его директором с 1987 года по 2006-й (ушел с этого поста по состоянию здоровья). Девятнадцать лет – и каких! Одни девяностые годы чего стоили! Девятнадцать лет он отвечал за сохранность и преумножение национального достояния, каковым с 1905 года – года своего учреждения является Пушкинский Дом. Этот живой памятник великому поэту. Таких культурно-исторических памятников не было и нет в мире.

     Здесь хранятся бесценные рукописи гения  русской словесности, его библиотека, все прижизненные издания его сочинений. Здесь находятся библиотеки, архивы, фонды многих классиков русской литературы XVIII – XX веков – Толстого, Герцена, Тургенева, Фета, Лескова, Мельникова-Печерского, Блока, Вяч. Иванова, Волошина, Цветаевой, Ахматовой, Зощенко и др. В Пушкинский Дом передают свои архивы живые классики русской советской литературы – Бондарев, Белов. В его Рукописном отделе есть особое подразделение, именуемое Древлехранилищем. В нем хранится литературное наследие XII – XVII веков.

     Николай Николаевич был избран директором Пушкинского Дома, когда коллектив института переживал затянувшийся кризис. Все находилось в разладе: отношения между людьми и сама научная деятельность. С приходом нового директора произошло возвращение к тому, чем ранее славился Пушкинский Дом – к фундаментальному литературоведению, прежде всего к работе с архивами, к изданию академических собраний сочинений, библио- и биографических справочников. В целеустремленной творческой деятельности исчезли трения в коллективе, чему немало способствовал и стиль работы Скатова: он был директором всех, представляя интересы всех и каждого. Именно в период его руководства институтом пушкинодомовцы взялись за чрезвычайно ответственный и нелегкий труд – подготовку к изданию целостного «Свода русского фольклора». Его первая серия – «Былины» - открылась четырьмя томами: «Былины Печоры», «Былины Мезени». Сей труд просто не был бы осуществлен, не возьмись за него пушкинодомовцы: ни в каком ином научном учреждении нет такой колоссальной источниковедческой базы по древнерусской литературе, как в Пушкинском Доме. То, что сделали его сотрудники – подвиг в гуманитарной науке.

     Подвигом  – научным и нравственным –  был и многолетний труд директора  Скатова. В лихолетье девяностых годов катастрофически не хватало денег даже на элементарные нужды, связанные с охраной бесценных архивов. Требовались невероятные усилия, чтобы сводить концы с концами. А ведь были, были «заманчивые» предложения со стороны, настойчивые советы пойти, так сказать, рыночным путем, - продать на иностранных аукционах рукописи Пушкина и Достоевского и таким образом сразу решить проблему выплаты жалования сотрудникам института. Скатов отверг их с порога. Благодаря его стоицизму Пушкинский Дом выстоял. Ничто не было распродано и растащено. Все сохранено. Сохранена и уникальная научная школа.

     Николай Николаевич Скатов, будучи занят постоянной рутинной работой – решением бесчисленных организационных вопросов и вопросов хозяйственных (добыванием денег –  их кричаще не хватало, - обеспечением охраны, ремонтом и т.п.) создал в Пушкинском Доме свои лучшие произведения: книги «Кольцов» (1987 г.), «Некрасов» (1994 г.), «Пушкин. Русский гений» (1999 г.).

     В 2000 году Николай Скатов опубликовал открытое письмо Президенту России В.В. Путину «Не порушить базовые ценности». Главная мысль письма выражена с предельной ясностью: «Ни один из вопросов – оборонных или экономических, геополитических или культурных, общесоциальных или частных, бытовых, не решится без этой, вероятно, главной сегодня проблемы: язык, и именно русский язык. Он – основное наше национальное достояние, а ныне, может быть, последняя линия обороны и первая – наступления». Автор письма говорит о реальной угрозе отлучения народа от русского языка, что означает отлучение от истории. С тревогой предупреждает, что попытки «вывести русскую литературу из базовых предметов чреваты долговременными последствиями, более страшными, чем чернобыльская катастрофа, бедствие «Курска» и останкинское пожарище вместе взятые». Скатов предлагает создать – при содействии государства и его высших лиц – мощное широкое общенациональное общественное движение «Русское слово». Был ли ответ на письмо? Увы, как говорится, молчание было ему ответом.

     Через 11 лет, в текущем году, министр образования Фурсенко (точнее будет назвать его министром образованщины – полукультуры) представил изумленному обществу «стандарты» образования в школе. Русская литература выпала из фурсенковских стандартов – перестала быть базовым предметом. Угроза русскому языку стала еще более реальной. Так власть ответила на тревожное предупреждение выдающегося представителя русской словесности.

     Скатов  – сильный человек, не знающий отчаяния. Он продолжает свою страстотерпную творческую жизнь в Пушкинском Доме, что есть сил борясь против антипушкинской партии в литературе. Русское слово Николая Скатова услышано новыми подвижниками русской культуры. Их в пушкинской партии становится все больше и больше.

     

Ю.Белов


Источник: КПРФ

  Обсудить новость на Форуме