12:30 12.11.2010 | Все новости раздела "КПРФ"
Из своего далека Лев Толстой выносит приговор российским реформаторам
Интересно, как откликнется официальная Россия на столетие со дня смерти Льва Николаевича Толстого? Неужели «реформаторы» опять постараются представить его своим духовным союзником, как было в не столь уж давние времена, когда власть стала ускользать из их рук? Тогда, перед вторым туром президентских выборов, телеэкраны заполонила рекламная картинка: мудрый старец смотрит на вас испытующим взглядом, словно требуя обратить внимание на слова предвыборного ельцинского лозунга: «Вместе мы победим!» Рядом с лозунгом — подпись Толстого. Об этом публикация в газете «Правда».
Мастера исторического подлога
Лукавую попытку представить его союзником российских «реформаторов» сам Толстой, без сомнения, назвал бы, как всегда называл поступки недостойные и постыдные, новым шагом в области лицемерия и обмана, поразительной наглостью. Потому что всю сознательную жизнь свою боролся против того, что спустя почти сто лет после его смерти опять навязали народу власти «новой» России. Прежде всего — против частной собственности, которую считал «корнем всего зла».
Особое возмущение у него, почти всю жизнь прожившего в деревне и душой связанного с крестьянством, вызывала частная собственность на землю. Сегодня, перед днём памяти Льва Толстого, самое время напомнить, что писал он тогдашнему премьеру Петру Столыпину:
«Земля есть достояние всех, и все люди имеют одинаковое право пользоваться ею… Право владения как собственностью хотя бы осьминником земли, будь владелец распрокрестьянин, так же незаконно и преступно, как владение богачом или царём миллионом десятин. И вопрос не в том, кто владеет землёй и в каком количестве, а в том, как уничтожить право собственности на землю и как сделать право пользования ею одинаково доступным всем».
Он ссылается на опыт народа, который никогда не признавал земельной собственности: «Везде, где только русские люди осаживались без вмешательства правительства, они устанавливали между собой не насильническое, а свободное, основанное на взаимном согласии, мирское, с общинным владением землёй управление, которое вполне удовлетворяло требованиям мирного общежития». Теперь же, замечает он с горечью, ведётся непрестанная борьба за земельную собственность, причём теми орудиями, которые даёт правительство. Борьба, в которой «всегда одерживают победу не работающие на земле, а участвующие в правительственном насилии».
Уже из этих строк мы видим, что нравственная основа его мировоззрения корнями уходит в историю, душу, разум русского народа. И — полностью противостоит нравственной основе мировоззрения нынешних хозяев России.
В споре о собственности Толстой неизмеримо выше своих противников не только с нравственной, моральной позиции. Возражая ему, Столыпин приводит в одном из писем, казалось бы, неопровержимый довод: «Природа вложила в человека некоторые врождённые инстинкты, как то: чувство голода, половое чувство и т. п. и одно из самых сильных чувств этого порядка — чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим…» И Толстой отвечает: «Вы пишете, что обладание собственностью есть прирождённое и неистребимое свойство человеческой природы. Я совершенно согласен с этим, но … признание земли общей собственностью … не только не противоречит этому свойству людей владеть собственностью, но одно вполне удовлетворяет ему, удовлетворяет потому, что … истинное законное право собственности есть только одно: право собственности на произведения своего труда. А именно это-то право и нарушается присвоением людьми незаконного права на собственность земли. Это незаконное право больше всего отнимает у людей их законное право на произведения своего труда».
В своём ответе Толстой объяснил экономическую суть собственности, которую, кстати, поняли ещё классики буржуазной политэкономии. «Главное — это право распоряжаться продуктами (результатами) своего труда», — писал один из её корифеев Джон Милль. Но истинно справедливое понимание собственности для Столыпина было неприемлемо, ибо оно подрывало нетрудовую основу доходов от владения землёй. Так что «великий Лев», как называли его в народе, оказался выше своих противников и с позиции экономической.
Нелишне напомнить, что он вскрывал губительные социальные последствия реформ, фарисейски прославлявшихся правительственными и думскими реформаторами. «Вы говорите, — обращался он к ним от имени русских крестьян, — что вы для нашего блага ограждаете земельную собственность, но ваше ограждение делает то, что вся земля или перешла, или переходит во власть неработающих компаний, банкиров, богачей, а огромное большинство народа обезземелено и находится во власти неработающих. Вы своими законами о земельной собственности не ограждаете земельную собственность, а отнимаете её у тех, кто работает».
Всё это происходит сейчас в «новой» России. И из своего далека Лев Толстой выступает против того, что делают сегодня её хозяева. Лукавые их попытки представить его своим союзником — обычный исторический подлог.
Пожар по сухой соломе
В том, что это подлог, убеждает творчество великого писателя, сумевшего силой своего недюжинного таланта показать, как главный корень всех зол — частная собственность корёжит человеческую жизнь. Из-за собственности, со свойственной ему глубиной подмечает Толстой, хитрят, мучаются и мучают банкиры, торговцы, фабриканты, страдают, бьются, обманывают чиновники, ремесленники, землевладельцы. Власть и деньги, деньги и власть — в этой рыночной, людоедской, по его выражению, игре, где всё продаётся и покупается, нет места морали и нравственности.
Мастерски нарисованная с натуры пером гения, перед нами проходит череда разложившихся, продажных чиновников, судебных и прокурорских работников, охраняющих, как и созданная для этого же полиция, «несправедливое распределение имуществ». Мир, где увеличивается бездна между богатством одних и бедностью, нищетой других, Толстой считает безнадёжно больным. «Сколько у Рокфеллера? 2 миллиарда? Ведь это представить себе! — в сердцах замечает он в беседе с Д. Маковицким. — Это сразу показывает всю извращённость нашего строя, чтобы один человек владел такими богатствами».
В романе «Воскресение», других художественных полотнах, в статьях своих он вскрывает язвы, всё больше разъедающие общество, — мздоимство и казнокрадство, воровство и грабительство, а в самой пронзительной из них и эмоциональной «Не могу молчать» делится мыслями о том, чем встревожен больше всего: «Возмутительно, когда один человек может отнять у другого его труд, деньги, корову, лошадь, может отнять даже его сына и дочь, — это возмутительно, но насколько возмутительнее то, что может один человек отнять у другого его душу».
Именно этому способствует жизнеустройство, ведущее к угнетению одних людей другими и «бесчеловечным насилиям», которые «причиняют величайшее зло, разнося быстро распространяющееся, как пожар по сухой соломе, развращение всех сословий русского народа». Развращение дошло уже до пределов немыслимых. Ещё недавно, пишет Толстой, во всей России был только один палач, которого возили с места на место для свершения казни. Теперь их не счесть. Многие хотят стать палачами, началась конкуренция. Писатель приводит леденящие душу эпизоды. Добровольный палач после того, как он срядился в цене, узнал, что в других местах платят дороже. Уже надев на жертву саван, он подошёл к начальнику: «Прибавьте, ваше превосходительство, четвертной билет, а то не стану». Ему прибавили, и он выполнил выгодную работу. Другой, наоборот, чтобы заполучить место палача, предложил свои услуги за более сходную цену: «Будьте покойны, сделаю, как должно». Уже и дети, ужасается Толстой, стали играть в повешение.
Кажется, что пишет он о «новой» России. Разве сосчитаешь сегодня тех, кто «за достойную плату» пошёл в палачи? Оттого что их называют киллерами, суть не меняется. Заказы хозяев, которые их купили, — бизнесменов, чиновников, депутатов — нынешние палачи-киллеры выполняют ничуть не хуже.
Всё, как в те времена. Разве что в гораздо больших размерах и более жутких формах. Дети уже не только играют в повешение, а убивают из-за денег, «крутых» мобильников, а то и просто так, чтобы доказать своё превосходство, более слабых сверстников, а любимые внуки за скудные сбережения с пенсии или за ордена, заслуженные кровью и п`отом, которые можно «столкнуть» на рынке, — своих бабуль и дедуль. В погоне за прибылью людей убивают поддельными лекарствами. Чтобы завладеть собственностью — земельным участком, заводом, простой квартирой, — истязают, закапывают живьём. И что уж совсем немыслимо для самой человеческой природы — родители продают собственных детей на запчасти.
Казнокрадство, мздоимство, проституция и мошенничество стали делом обыденным, а пропасть между теми, кто купается в роскоши, и теми, кто живёт в нищете и бедности, достигла чудовищных размеров.
Безнравственность строя порождает безнравственность жизни. Толстой, как мыслитель, полностью осознал эту связь. Но не только причину — он видит виновников развращения. Это правители России, охраняющие и укрепляющие несправедливый уклад, который позволил ограбившему народ меньшинству жировать за счёт тех, кого они ограбили и, называя братьями и сёстрами во Христе, продолжают грабить. К властям, погрязшим в лицемерии, обращены гневные строки писателя: «Не говорите, что то, что вы делаете, вы делаете для народа: это неправда. Все те гадости, которые вы делаете, вы делаете для себя, для своих корыстных, честолюбивых, тщеславных, мстительных личных целей, для того, чтобы самим пожить ещё хоть немножко в том развращении, в котором вы живёте и которое вам кажется благом».
Своё отношение к ним он высказал и в известном письме дочери Татьяне, с которой делился мыслями о земельном вопросе: «Как всегда, правительственные люди, стоя на самой низкой и нравственной, и умственной ступени…не будучи в состоянии ни думать самобытно, ни понимать безнравственность земельной собственности, смело ломают вековые устои русской жизни… Люди эти не понимают по своей ограниченности, что русский народ теперь находится не в том положении, в котором свойственно подражать его Европе и Америке, а в том, в котором он должен показать другим народам тот путь, на котором может быть достигнуто освобождение от земельного рабства. Если бы правительство, не говорю уже было умным и нравственным, но если бы оно было хоть немного тем, чем оно хвалится, было бы русским, оно бы поняло, что русский народ со своим укоренившимся сознанием о том, что… земля может быть общинной, но никак не может быть предметом частной собственности, оно бы поняло, что русский человек стоит в этом вопросе нашего времени далеко впереди других народов».
Основную вину за все беды России Толстой возлагает на властвующий в ней тандем.
«Главные виновники и попустители этих ужасных преступлений, — пишет он 14 мая 1908 года, — г-н Столыпин и самый глупый, бесчеловечнейший из всех г-н Романов, называемый Николай вторый». А в письме к Столыпину даёт уничтожающую оценку его премьерской деятельности: «… Дорога, по которой вы, к сожалению, идёте, — дорога злых дел, дурной славы и, главное, греха… Не могу понять того ослепления, при котором вы можете продолжать вашу ужасную деятельность, губящую ваше доброе имя, потому что уже при теперешней вашей деятельности вы уже заслужили ту ужасную славу, при которой всегда, пока будет история, имя ваше будет повторяться как образец грубости, жестокости и лжи».
И это имя прихлебатели нынешнего режима не без ведома, а точнее — под руководством своих хозяев хотели сделать именем России! Именем Россия назвать того, кто за изуверские расправы с крестьянами и рабочими, поднявшимися против бесчеловечного, преступного строя, вошёл в историю как Столыпин-вешатель, а удавные верёвки, которыми пользовались палачи, получили название столыпинских галстуков! Наряду с ним на право называться именем Россия проталкивали и Николая Второго!
Что сказал бы Толстой, окажись на телешоу, где творилось это кощунство? Или на торжественной церемонии в Кремле, где сам президент вручал удостоенным милости режима медаль Столыпина? Да и вообще что сказал бы он о нынешних «реформаторах», вернувших зло, которое привело не только к развращению, но и вымиранию народа, брошенного в рыночную живодёрню, уничтожившую за годы реформ пятнадцать миллионов россиян? Как оценил бы деятельность кремлёвско-«единороссовской» команды и возглавляющего её тандема?
Думаю, повторил бы всё, что писал об их предшественниках, управлявших Россией в его время. А если бы речь зашла о земельном вопросе, оценка его была бы ещё беспощаднее. Ведь те столыпинские реформаторы ссылались хотя бы на опыт Европы и Америки. Но уже больше трёх десятилетий назад в западных странах начался перевод земель из частной собственности в государственную, кооперативную, общественную. Перевод, закреплённый законодательством, которое если не полностью устраняет, то существенно исправляет историческую ошибку — появление частной собственности на землю. Словом, Запад свернул на путь, показанный русским народом, а правители «новой» России опять столкнули страну с этого истинно русского пути. И Толстой, конечно же, не ограничился бы теми словами, которые использовал для характеристики столыпинских реформаторов..
Принадлежит будущему
Что сказал бы он в адрес реформаторов нынешних, догадаться нетрудно. Потому что критика Толстого отличается, как писал В.И. Ленин, силой чувства, страстностью, убедительностью, свежестью, искренностью, бесстрашием в стремлении «дойти до корня». Это стремление дойти до корня помогло ему понять, каким должно быть «разумное и нравственное общество». И прийти к единственно правильному выводу: «Уничтожиться должен строй капиталистический и замениться социалистическим… коммунистическим».
Кто-то, конечно, возразит: о какой социалистичности Толстого можно вести речь. Ведь Ленин в статье «Лев Толстой, как зеркало русской революции» показал реакционность его учения о непротивлении злу насилием. Да, это правда. Но не вся. Владимир Ильич отмечал и вторую сторону великого писателя и его творчества, которую пытаются скрыть либеральные публицисты и политики, «потому, что каждое положение в критике Толстого есть пощечина буржуазному либерализму». И еще об «особом» подходе либералов к толстовскому «предрассудку». «Разве это, — спрашивал В. И. Ленин, — не обход тех конкретных вопросов демократии и социализма, которые Толстым поставлены?» И среди этих вопросов выделял его бурный протест против всякого классового господства.
Протест великого правдоискателя шёл из самых глубин его души. Он не раз пытался порвать с тем миром несправедливости, что его окружал, уйти из своего поместья.. После расправы царизма над революцией, когда жестокость и насилие над народом достигли ужасающих размеров, он писал: «Нельзя так жить. Я по крайней мере не могу так жить и не буду». И видел, если не кончатся «эти нечеловеческие дела», выход в том, «чтобы или посадили меня в тюрьму… или же, что было бы лучше всего (так хорошо, что я и не смею мечтать о таком счастье), надели на меня, так же, как на тех … двенадцать крестьян (казнённых за «бунтарство». — О.С.) саван, колпак и так же столкнули с скамейки, чтобы я своей тяжестью затянул на своём старом горле намыленную петлю».
Желание порвать с укладом, с тем образом жизни, который был ему чужд, Толстой исполнил уже глубоким старцем — ушёл из Ясной Поляны и умер на небольшой станции Астапово свободным от мира несправедливости, оставив нам своё великое наследство. Самое ценное в этом наследстве, по словам Владимира Ильича Ленина, принадлежит будущему.
Толстой велик. И к его имени старается примазаться нынешняя российская власть, скрывая, что по духу своему, истинно русскому, народному, Толстой враждебен ей так же, как она по своему духу, поражённому проказой либерализма, настоянного на полицейщине, враждебна Толстому. Приговор, который он вынес строю, основанному на угнетении, эксплуатации и насилии, — это приговор нынешним «реформаторам», которые завели Россию в исторический тупик.
Олег СТЕПАНЕНКО.
Обсудить новость на Форуме