16:15 17.12.2009 | Все новости раздела "КПРФ"
Гений Сталина. В большой подборке материалов об И.В. Сталине в газете «Советская Россия» читайте статью известного публициста Александра Фролова
17 декабря в газете «Советская Россия» опубликована большая подборка материалов про И.В. Сталина. Мы публикуем один из них.
ПОЧЕМУ Иосиф Виссарионович Сталин фактически победил в прошлогоднем проекте «Имя Россия»? Его победу признали сами организаторы конкурса, откровенно заявившие, что списали в утиль несколько миллионов голосов за Сталина, как «неправильные». В результате в официальном итоге Сталина «опередили» и оттерли на третье место ничуть не менее спорные исторические персонажи – коллаборационист-ордынец князь Александр Невский и душитель русской крестьянской общины гофмейстер Петр Столыпин.
История, как «политика, опрокинутая в прошлое», по-прежнему нас не отпускает. Причины победы Сталина не менее спорны, остры и животрепещущи, нежели причины успехов Александра Ярославовича и Петра Аркадьевича. Все эти государственные деятели взошли на пьедестал почета потому, что их имена по сей день являются не просто свидетельством величия Отечества, но и остаются показателями глубокого общественного раскола, орудиями острой идеологической и политической борьбы в руках как их безоговорочных апологетов, так и их непримиримых хулителей.
Особенно это относится к Сталину, который перестал принадлежать себе еще при жизни. Культ его личности – прижизненный и загробный – не случайность, не личный посыл и не продукт бестолкового усердия чиновников. Это продукт революционного (или религиозного?) энтузиазма масс, исторической стихии обоюдоострой – не только созидательной, но и сокрушительной. Без подобного революционно-религиозного энтузиазма были бы невозможны даже постройки древних пирамид и средневековых соборов, в которых любой землекоп и каменщик понимал, что он не просто копает котлован и укладывает кирпичи, но возводит храм. Однако в том-то и беда, что великие пирамиды и храмы прошлого возводились обычно постфестум – подводили черту под целыми эпохами, служа им усыпальницами, предназначенными для того, чтобы посещать их на двунадесятые праздники, возлагать венки и произносить поминальные речи. Пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм. Знал бы Маяковский, чтоў на самом деле он сказал!
Памятником… Будет… Да, было воздвигнуто множество памятников, в большинстве своем давно снесенных. Но если бы Сталин жил только в монументах, оставаясь только в прошлом, подобно Чингисхану и Тамерлану, Кромвелю и Робеспьеру, Наполеону и Бисмарку, никаких бы споров и противоречий сегодня не возникло – не только об идеологии, но и о статуях. Но дело, как оказывается, обстоит значительно сложнее.
Кто же его посадит – он же памятник! Рассказывают, например, апокрифическую историю о том, как, распекая за что-то своего сына Василия, Сталин в сердцах воскликнул: «Ты думаешь, что ты – Сталин, ты думаешь, это я – Сталин?! Нет, это он – Сталин!» – и указал на собственный портрет. Другой апокриф повествует, как однажды на вопрос дочери Светланы вождь ответил, что он «работает Сталиным». Так вот, должность «Сталин» сегодня, с одной стороны, вакантна, а с другой стороны, имеется актуальный запрос на личность, которая бы смогла «поработать Сталиным». Но при этом личностей соответствующего масштаба в современной России не находится. Хотя претендентов было и остается немало – от Хрущёва и Андропова до Ельцина и Путина не соответствует «социальному заказу». Поэтому эту тяжкую службу приходится нести сталинской тени. Сталин нужен сегодня всем как убойно действующий аргумент. Но одним – в качестве хоругви, а другим – в качестве жупела. И через полвека с лишним после своего физического ухода Сталин остается живым и активным участником сегодняшних идейных и политических битв. Но почему остается и почему именно Сталин? В чем же дело – в каких-то особых свойствах Сталина как человека и политика? Нет, не только в них. Многозначность и противоречивость оценок – отражение внутренних противоречий общества, в которых еще предстоит разбираться и разбираться.
СОСТОЯНИЕ современного общества лучше всего характеризуется словами Льва Толстого, которые любил цитировать Ленин: «У нас все переворотилось и только укладывается». С одной только поправкой: да, все переворотилось, но уложиться никак не может. И не сможет пока не произойдет, например, «легитимация приватизации», о которой мечтают олигархи. Мечтают, но не дождутся. Не предвидится никакого «консенсуса», и самое точное тому свидетельство – разделенность общества по признаку отношения различных его экономических и политических слоев к Сталину и его эпохе. Здесь оно разделено не просто на две приблизительно равные части, а сплошь испещрено самыми причудливыми, змеящимися вдоль и поперек трещинами. Ничего определенного в ближайшем будущем это не сулит. Попробуйте, например, в порядке мысленного эксперимента собрать по одну сторону политической баррикады ВСЕХ современных «сталинистов», а по другую – ВСЕХ «антисталинистов», и вы увидите, что никакой баррикады не получается. Наоборот, внутри каждого лагеря обнаружатся антагонизмы даже более острые, чем по линии гипотетической баррикады. Есть такие «сталинисты», которые, как говорится, друг с другом на одном поле не сядут. Ибо среди них есть и крайне левые и крайне правые – коммунисты, националисты и даже либералы, а также странные лица, именующие себя «фашистами, но с большим почтением к Сталину». Еще более разношерстен лагерь «антисталинистов». Помимо либералов и откровенных фашистов, составляющих в этом лагере бесспорное большинство, в нем есть и коммунисты, и анархисты, и социал-демократы, и троцкисты, и националисты. И у каждого течения имеется «свой» Сталин и его культ или жупел. И каждое утверждает, что именно его понимание – единственно верное.
Эти простейшие наблюдения говорят о том, что отношение к Сталину, хотя и может в известных случаях служить критерием гражданской позиции, но не является базой сплочения сколько-нибудь устойчивого политического союза – или во всяком случае союза с положительной созидательной программой. Беря то общее, что есть у «сталинистов» разного окраса, мы обнаружим в сухом остатке абстрактную «имперскость» и более ничего.
Сталина осуждают или восхваляют, по сути, за одни и те же вещи, которым присваивается либо положительный, либо отрицательный знак. В августе 1919 года, когда деникинцы стремительно наступали на Москву, поэт Максимилиан Волошин, сидя в крымском Коктебеле, выразил твердую уверенность в том, что «они пройдут – расплавленные годы народных бурь и мятежей: вчерашний раб, уставший от свободы, возропщет, требуя цепей. Построит вновь казармы и остроги, воздвигнет сломанный престол, а сам уйдет молчать в свои берлоги, работать на полях как вол. И, отрезвясь от крови и угара, цареву радуясь бичу, из угольев погасшего пожара затеплит ярую свечу».
Самое любопытное, что и после разгрома Деникина и Врангеля Волошин остался прочно сидеть в Коктебеле, вполне легально опубликовав это стихотворение в 1924 году. С тех пор множество политиков и идеологов повторяло или перелагало на свой лад эти, положившие начало «сменовеховству», волошинские строки. Одни – с торжеством, иные – с надеждой, третьи – с отчаянием, четвертые – со злорадством. Суть же в том, что «вчерашний раб», кем бы он себя ни возомнил, неизбежно возвратится в свою берлогу и продолжит пахать во благо «царства-государства».
В дневнике Томаса Манна, заставшего окончание Второй мировой войны в эмиграции в США, есть интереснейшее наблюдение реакции американского истеблишмента (экономической, политической и идеологической номенклатуры) на кончину президента Рузвельта в апреле 1945 года. К официальной скорби траурных деклараций, отмечает писатель, порой примешивалось и чувство удовлетворения – «вздох облегчения, который всегда доводится слышать после смерти великого человека, поднявшего нацию выше ее прежнего уровня, что для нации довольно обременительно». Не только Сталин, но и все члены антигитлеровской «Большой тройки» подняли свои нации выше их прежнего уровня, и потому их уход сопровождался вздохом филистерского облегчения. Державшийся из последних сил, насквозь больной, полупарализованный Рузвельт умер сам накануне завершения своего великого дела. Черчилля «благодарные» британцы «прокатили» на парламентских выборах 1945 года, не дожидаясь окончания Потсдамской конференции.
Недвусмысленный намек на возможность подобного исхода событий содержался уже в знаменитом победном тосте Сталина за здоровье русского народа: «У нашего правительства было немало ошибок. Другой народ сказал бы: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой».
Сталин явно лукавил – это слова не народа, а номенклатуры. Поэтому он не доставил номенклатуре облегчения. Железной рукой Сталин продолжал строить щит Советского государства – на этот раз ракетно-ядерный. В Советском Союзе номенклатурная «релаксация», завершившаяся в итоге его распадом, началась лишь после смерти вождя и продолжилась на ХХ съезде КПСС. Почему облегчение должно непременно сопровождаться «разоблачением»? В беседе с Лионом Фейхтвангером в 1937 году Сталин говорил, что люди, повсюду выставляющие его бюсты и портреты, довольно поздно признали существующий режим и теперь стараются доказать свою преданность с удвоенным усердием. И жесткий вывод: «Подхалимствующий дурак приносит больше вреда, чем сотня врагов».
Но дело не только в дураках.
Переход от многовековой патриархальной абсолютной монархии к провозглашенному в «Коммунистическом манифесте» свободному развитию каждого как условию свободного развития всех – такой скачок труден и требует ряда переходных ступеней в экономике и идеологии. «Без товарообмена крестьянин не сможет обойтись», – констатировал Ленин после окончания Гражданской войны. Потребовалась новая экономическая политика. Но затем выяснилось еще более сложное обстоятельство, что крестьянин не может пока обойтись и без некоего «царя». Так, стало быть, медлительная эволюция лучше, и правы были кадеты с меньшевиками. Задним числом очень легко выносить оценки. Кадеты и меньшевики с эсерами успели поработать во Временном правительстве, но вместо направления России по спокойному эволюционному пути они подвели Россию к самому краю пропасти.
Но невозможно отрицать тот факт, что после кончины Ленина, а скорее всего, еще раньше, марксизм превратился, по сути дела, в религиозную систему, причем государственную, хотя сам Ленин резко возражал против такого рода претензий, о чем свидетельствует его резкая полемика против богостроительства Богданова–Луначарского, переписка с Горьким и многие другие документы. Тем не менее что произошло, то произошло. Марксизм-ленинизм обрел суррогатный статус государственной религии и церкви, структура которой едва ли не целиком копировала церковное устройство. Недаром уже Энгельс указывал на удивительное сходство процессов становления первоначального христианства и международного рабочего движения. Этому факту есть свое объяснение. Никакое общественное движение не может прыгнуть выше головы и вынуждено использовать для своего утверждения те возможности, которые предоставляет ему переживаемая эпоха. Так и марксизм-ленинизм, несмотря на декларируемый атеизм, приобрел явно выраженные культовые черты: свое священное писание, свое богословие, в котором цитаты из священного писания весомее любых ссылок на опыт или иные источники, свои апостолы, святые и мученики, свои еретики и своя святейшая инквизиция. Могло ли быть иначе во времена ранних социалистических революций, вопрос сложный. Во всяком случае, история всех великих революций, не исключая и христианской, говорит о том, что до сих пор подобное являлось скорее правилом, чем исключением.
Однако вынужденное превращение марксизма-ленинизма в религиозную систему, официально утвержденную и вследствие этого все более костеневшую, сослужило ему недобрую службу. С одной стороны, оно отталкивало от него истинно верующих приверженцев других религий. С другой – ставило в сложное положение и его искренних приверженцев, понимавших, что слова о «превращении социализма из утопии в науку» – не пустой звук. Это разросшееся до гигантских размеров идеологическое явление заслонило собой то обстоятельство, что культ личности – точно такая же временная политическая «прокладка», средостение между «царством необходимости» и «царством свободы», как и нэп. А о нЭпе Ленин говорил, что он всерьез и надолго, но не навсегда.
ТОТАЛЬНЫЕ осуждения, разоблачения и поношения великих исторических личностей ничем, по сути дела, не отличаются от их столь же сплошных оправданий и реабилитаций. Современная публицистика тому свидетельство. Обе позиции понятны. Но не менее ничтожны общие рассуждения типа «с одной стороны, нельзя не признаться, с другой стороны, необходимо сознаться». В них проглядывает обычная и никуда не годная попытка «встать над схваткой». Ее на днях продемонстрировал премьер Путин. Между крайностями лежит не истина, а проблема.
Нет ни «той», ни «другой» стороны, как нет и обывательской «золотой середины» между ними. Социальная революция со всех сторон есть насилие над прежним общественным строем, в том числе и над людьми, этот строй представляющими и защищающими. Сталин действовал принуждением и не мог в тогдашних условиях действовать иначе. Так должно ли нам каяться? История человечества, не говоря уже об истории капитализма, дает ничуть не меньше поводов для покаяния, чем тридцать лет строительства социализма. Для того чтобы капиталистический способ производства утвердился, например на своей родине – в Англии, там потребовалось полностью уничтожить свободное крестьянство – шекспировских «гордых йоменов», ввести против согнанных с земли «бродяг» террористические уголовные законы, каравшие смертной казнью малейшее покушение на «священное право» частной собственности, широко использовать рабский труд тех же бродяг, заключенных в каторжные «работные дома». Вялая, тянувшаяся два с половиной столетия буржуазная революция в Германии несколько раз буквально опустошала страну, уменьшая ее население более чем наполовину. А массовый террор Великой французской революции? Благополучная Европа по сей день обязана своей сытостью зверской эксплуатации вчерашних колоний и нынешних полуколоний. А Америка, воздвигшая здание своей цивилизации на костях миллионов индейцев и черных рабов?
Вот почему, когда слышишь, что Россия «отклонилась» от пути мировой цивилизации и нужно, мол, «возвратиться» на этот путь, становится и смешно, и грустно. Да, на самом деле не было у мировой цивилизации учеников более прилежных, чем Сталин и команда его железных наркомов! Надо было в преддверии неизбежной военной агрессии пробежать за десять лет путь, проделанный Западом в течение столетий, – и пробежали. «Иначе нас сомнут!» Поэтому дорогу индустриализации СССР прошел точно по хорошо укатанной за предыдущие триста лет колее, повторив все ее ломающие судьбы миллионов людей изгибы: экспроприацию крестьянства, репрессии, эксплуатацию труда заключенных…
Но «вы не правы, если думаете, что коммунисты влюблены в насилие, – говорил Сталин Герберту Уэллсу. – Они бы с удовольствием отказались от метода насилия, если бы господствующие классы согласились уступить место рабочему классу. Но опыт истории говорит против такого предположения». И встает вопрос: неизбежно ли путь к добру пролегает через зло. Классический буржуазный гуманизм в лице его духовных отцов – экономиста Рикардо и философа Гегеля в общем и целом отвечает на этот вопрос утвердительно и ищет примирения с теми общественными противоречиями, благодаря которым зло выступает в качестве превратной, но необходимой формы и движущей силы прогресса. Но кроме этой точки зрения, признающей, по выражению Белинского, наличное состояние мира «если не всегда утешительным, то всегда необходимо разумным», существует и более высокая, не довольствующаяся верой в итоговый разумный смысл действительности, стихийно и окольными путями возникающий из исторической бессмыслицы. Она лежит в основе социалистических и коммунистических учений во всех их утопических и научно обоснованных версиях. Коммунизм как система идей не пытается ни романтически отрицать действительность, ни идеалистически приукрасить ее. Он видит всю жестокость жизни и не отвергает купленных ужасной ценой плодов прогресса. Но он отказывается признать такое положение вещей вечной нормой, ищет дорогу к иным, более человечным формам развития собственно истории человечества в отличие от ее «предыстории».
В карете прошлого далеко не уедешь. Во всяком случае, молодые коммунисты в нее грузиться не хотят. Цитирую по блогам Интернета их полемику с «правыми сталинистами»: «Вам нравятся танки, самолеты и ракеты? А нам, коммунистам, нравится свобода. Танки, самолеты и ракеты – лишь средство эту свободу защитить от всякой мировой сволочи. Но, как ни печально, многие коммунисты об этом забыли. При Сталине было не до свободы – свободу пришлось ограничивать для решения задач выживания. Но в итоге методы, притом временные, превратились в самоцель. Теперь коммунизм воспринимается как оголтелое запретительство, палочная дисциплина и превентивное сажание – не только врагами коммунизма, но и многими нашими. Еще одна «детская болезнь», однако…»/
Сказанное – не призыв к очередным «разоблачениям», а к дальнейшему непредвзятому размышлению. И первым условием возможного успеха является необходимость освобождения нашей мысли от многоликого культа личности Сталина, чтобы взглянуть на него как великого, но все же нормального исторического деятеля, а не как на абстрактный символ наших страхов или надежд.
Александр ФРОЛОВ
Статьи по теме
Обсудить новость на Форуме