16:45 10.02.2012 | Все новости раздела "КПРФ"
Газета «Правда». Малоизвестные страницы из жизни Г.К. Жукова
Суть начатой либерально-буржуазными кругами — как доморощенными, так и закордонными — фальсификации российской истории в том, чтобы подменить наше общее прошлое, биографию народа, а вместе с ней — и биографии миллионов соотечественников, посвятивших свои жизни возрождению и процветанию нашей Родины, борьбе за её свободу от иноземного владычества.
Фальсификация истории — это попытка наглой подмены самой России. Одним из главных объектов фальсификаций антисоветчики избрали историю героического подвига советского народа, освободившего мир от немецкого фашизма. Понятно, что искренние патриоты не приемлют эту игру напёрсточников. Поэтому читатели «Правды» горячо одобрили опубликованную газетой в канун 70-летия начала Великой Отечественной войны статью фронтовика, доктора филологических наук, почётного профессора Тверского государственного университета Александра Огнёва и настойчиво рекомендовали газете продолжить публикацию его разоблачений фальсификаторов истории. Выполняя пожелания читателей, редколлегия «Правды» приняла решение публиковать главы исследования заслуженного деятеля науки РФ А.В. Огнёва в пятничных номерах газеты.
Гуманизм во время войны особый
Вспоминаю, как недалеко от Угры, вблизи кустарника, меня со старшиной соседней роты остановил стон и усталый, наполненный предсмертным страданием голос: «Братцы, помогите! Братцы, помогите!» Мы сразу же пошли на стон, около высокой берёзы увидели изуродованного взрывом солдата, руки, ноги и весь живот были у него в крови, мне даже показалось, что видны кишки. Жить бедняге оставалось совсем недолго. Старшина наклонился, осмотрел ужасную глубокую рану и с извинением, с тоскливым отчаянием сказал: «Прости, браток! Ничем не можем помочь тебе!» Он снял каску, поклонился ему и торопливо, словно хотел сбросить с себя нехорошее наваждение, пошагал к реке.
— Братцы, дорогие мои, пристрелите ради бога! Пристрелите, прошу вас! Зачем мне так мучиться? — голос раненого солдата слабел, силы оставляли его.
Я стоял рядом, смотрел ему в глаза, не зная, что делать. Старшина уже входил в воду, леденящее чувство полнейшей беспомощности парализовало мою волю, мое сознание. Понимая, что я ничем не могу помочь невыносимо страдающему от чудовищно болезненной, смертельной раны солдату, и вместе с тем горько осознавая, что поступаю не по-товарищески, не по-солдатски, поспешил догнать старшину и услышал такой безысходно жалобный голос умирающего, что моя спина покрылась холодным нервным потом: «Братцы, зачем меня бросаете?»
И как оценить мой поступок? Ведь я бросил изувеченного солдата, а он ждал от меня помощи. Это же… предательство, преступление. Нет, ничем нельзя меня оправдать. Но, с другой стороны, кто может мне сказать, как я мог помочь этому солдату, жестоко израненному, живущему последние минуты? А мне надо было крайне срочно найти тыл батальона и доставить еду и патроны своей попавшей в отчаянное положение роте.
Не раз вставал перед моими глазами несчастный, умирающий солдат, которому я ничем не помог. Горько, тошно мне было от невесёлых мыслей: «А если и тебя так искорёжат и ты будешь из последних сил звать людей, чтобы облегчить завершающую минуту своей жизни, а и тебе не помогут…»
«Общечеловеческое» в то грозное и жестокое время отходило на второй план. Тогда была, как писал Л. Соболев, очевидной мысль: «В применении к жестокой философии войны термин «общечеловеческий подход» несёт в себе самоуничтожающее противоречие. Высокий гуманизм в отношении личности нередко способен обернуться безжалостностью в отношении общества. В самом деле, если во время войны ставить личные судьбы выше судеб народов и если отдельная, уцелевшая в бою жизнь может стать причиной массовой гибели других жизней, то, спрашивается, в чём же здесь гуманизм?»
В годы войны у человека было мало возможностей гармонизировать личное и общественное, между ними возникали резкие диссонансы.
Но война не отменяла заботы об отдельной личности. В сходных ситуациях, при одинаковом уровне военно-профессионального мышления большего успеха в бою добивался командир, у которого был выше нравственный уровень и который лучше осознавал, что каждый человек — великая ценность. Меру человечности командира на фронте лучше всего фиксирует результат руководимых им операций. Выполняя боевую задачу, он не может не посылать в огонь войны своих подчинённых, но он обязан сделать всё от него зависящее, чтобы на его совести не было ни одной лишней смерти. Неподготовленная атака Барабанова в романе К. Симонова «Солдатами не рождаются» привела к бессмысленным жертвам, и горький итог её подчеркнул серьёзные нравственные и военно-профессиональные изъяны этого офицера.
Для сопоставления с высказыванием Л. Соболева приведём кредо либералов, сформулированное Г. Поповым: «Жизнь каждого человека неповторима и невоспроизводима, и никому, кроме самого человека, не должно быть дано право распоряжаться ею — даже ради самых чистых идеалов, не говоря уж о догмах или амбициях». С этим можно было бы согласиться, если бы не было войн, «вражды племён», эксплуатации, если бы все люди буквально во всём руководствовались непреложными законами социальной справедливости и гуманных отношений.
Но во время Великой Отечественной войны были люди, которым очень не хотелось идти на фронт, а их туда посылали. Хуже того, были и дезертиры, своя жизнь им была дороже, чем судьба Родины. И за то, что они хотели во что бы то ни стало сохранить свою неповторимую и невоспроизводимую жизнь, их наказывали, вплоть до расстрела. Сфера воздействия гуманизма должна простираться не только на отдельную личность, но и на всё общество, на весь народ.
Либеральную мысль о гуманизме опровергает и одно из рассуждений, опубликованное в газете «Коммерсантъ» в 2008 году. В его основе лежит мысль о необходимости убивать вторгшихся в нашу страну захватчиков: «Представьте себе, на что бы смогли пойти вы, если просто так, без какой-либо причины, ради безумной забавы, кто-то пришёл бы в ваш дом убить любимого вами человека! Человека, чью улыбку вы привыкли видеть каждый день! Человека, который водил вас в детский сад, который носил вас на руках, когда вы были маленьким! Человека, без которого ваша жизнь пуста и одинока! Что бы вы сделали, если бы кто-то пришёл Его убить??! Что??! Ведь человеческая жизнь бесценна, поскольку она неповторима!»
Ещё раз о Жукове
В. Анфилов свидетельствует: 4 сентября 1941 года «Жуков, будучи уже командующим Резервным фронтом, докладывает Верховному по ВЧ: «На нашу сторону сегодня перешёл немецкий солдат, который показал…» Сталин: «Вы в военнопленных не очень верьте, допросите его с пристрастием, а потом расстреляйте». Беседуя как-то с Георгием Константиновичем, я напомнил ему об этом эпизоде. Жуков сказал, что после допроса пленного его данные подтвердились и он был отправлен в тыл». В ночь на 31 декабря 1941 года в штабы Западного фронта ушла телеграмма: «Немедленно, особой важности. Жуков приказал. Не позднее 20.00 31.12.41 г. донести о взятых за день 31 городе, крупных населённых пунктах и трофеях — как подарок стране к Новому году. Соколовский». Жуков думал не об «ознаменовании даты», а о том, что надо сделать, чтобы вдохнуть в настроение миллионов наших людей оптимистическую струю.
Г. Попов в работе «Три войны Сталина» утверждал, что «даже специалисты по обыскам не обнаружили ни одной советской книги на даче Г. Жукова». Ему вторил Ю. Мухин, который заявил, что в ночь на 9 января 1948 года на ней был сделан негласный обыск, после чего будто бы выявилось: «На даче нет ни одной советской книги, но зато в книжных шкафах стоит большое количество книг в прекрасных переплётах с золотым тиснением, исключительно на немецком языке». И он сделал вывод: «Не может быть государственным деятелем, а значит и стратегом, человек, у которого на даче «нет ни одной советской книги», то есть книг на русском языке. В то же время генерал армии Гареев сообщал, что он «с группой офицеров Генштаба был на даче Жукова и увидел там труды Шапошникова, Тухачевского, Триандафиллова, Верховского, повести и романы Горького, Шолохова, Фадеева, Симонова и других авторов».
В 1936 году Жуков перенёс тяжёлую болезнь — бруцеллёз. Врачи для полного исцеления советовали ему бросить курить. «Как он поступил? На глазах у всех, кто был рядом, он смял пачку папирос и выбросил её. И ни разу не закурил потом, как бы сложно и трудно ему ни было на фронте или уже после войны». Здесь невольно вспоминается Павка Корчагин, который таким же образом расстался с курением. А каково было отношение Жукова к спиртному? «Весьма прохладное. Где требовалось по этикету, среди друзей или в большой праздник — он пригубить мог рюмку. Но никто и никогда не видел его навеселе от спиртного: жизненным устоям Г.К. Жуков был верен до конца дней своих».
По заявлению Мухина, «Жуков вместе с Хрущёвым возглавил кампанию клеветы на Сталина». Если не оценивать отношение Жукова к Сталину по вырванным из политического контекста отдельным фразам, то станет ясной несправедливость этого пассажа. Невозможно опровергнуть такие его высказывания: «Конечно, в начале войны, до Сталинградской битвы, у Верховного были ошибки… Он их глубоко продумал и не только внутренне переживал, а стремился извлечь из них опыт и впредь не допускать… Работал он всю войну напряжённо, систематически недосыпал, болезненно переживал неудачи, особенно 1941—1942 годов».
Но в то же время стоит, видимо, осторожно отнестись к утверждению Жукова: «И чем ближе был конец войны, тем больше Сталин интриговал между маршалами — командующими фронтами и своими заместителями, зачастую сталкивал их «лбами», сея рознь, зависть и подталкивая к славе на нездоровой основе». Чтобы согласиться с этой мыслью, надо знать факты, которые бы убедительно обосновали её.
Думается, нельзя считать таким фактом то, что осенью 1944 года Сталин сказал Жукову: «1-й Белорусский фронт стоит на Берлинском направлении, мы думаем поставить на это важнейшее направление Вас, а Рокоссовского назначим на другой фронт. …У Вас больше опыта, и впредь Вы остаётесь моим заместителем. Что касается обиды — мы же не красные девицы. Я сейчас поговорю с Рокоссовским». Рокоссовский просил оставить его на 1-м Белорусском фронте. «Но Сталин заявил: «Этого сделать нельзя. На главное направление решено поставить Жукова, а Вам придётся принять 2-й Белорусский фронт». Сталин действовал так неспроста. С этого момента между Рокоссовским и мною уже не было той сердечной дружбы, которая была между нами долгие годы».
Слово «неспроста» здесь, думается, к месту. Только вряд ли оно включает в себя тот смысл, который вложил в него здесь Жуков. Война пришла к своему финалу, и Сталин, можно предположить, думал о том, кто будет брать Берлин и подписывать Акт о капитуляции немецких войск. Выполнение этой важной задачи, содержавшей в себе большой не только военный, но и политический смысл, требовало военачальника с огромным боевым опытом и непререкаемым авторитетом. Этим требованиям лучше всего отвечал заместитель Верховного Главнокомандующего Жуков. Для Сталина личные взаимоотношения между военачальниками не имели серьёзного общественного значения.
В 1942 году, когда страна находилась в опаснейшем положении, Сталин предложил Жукову занять пост заместителя Верховного Главнокомандующего. Жуков писал: «Вначале я было отказался от этого назначения, ссылаясь на свой характер, ссылаясь на то, что нам трудно будет работать вместе, но Сталин сказал: «Обстановка угрожает гибелью страны, надо спасать Родину от врага любыми средствами, любыми жертвами. А что касается наших характеров — давайте подчиним их интересам Родины».
Г. Жуков в разговоре с Е. Ржевской осудил воспоминания И. Конева «Записки командующего фронтом» за то, что они написаны «совершенно несамокритично», их автор не заметил в своей деятельности «ни одной ошибки». Автор военных воспоминаний, в частности, утверждал, что Жуков «не хотел слышать, чтобы кто-либо, кроме войск 1-го Белорусского фронта, участвовал во взятии Берлина», что в 1946 году на совещании у Сталина он «был морально подавлен, просил прощения, признал свою вину в зазнайстве, хвастовстве своими успехами и заявил, что на практической работе постарается учесть все те недостатки, на которые ему указали на Главном Военном совете».
Точно ли расставлены здесь акценты?
Маршал А. Голованов говорил Ф. Чуеву: «Молотов по поручению Сталина ездил на фронт снимать Конева с поста командующего фронтом и назначать вместо него Жукова. Конева хотели судить за неудачи, и дело кончилось бы трагически для Ивана Степановича, но Жуков защитил его перед Сталиным». Об этом вспоминал и Жуков в 1966 году в разговоре с А. Пономарёвым: «Звонит Сталин, встревожен, зол, как чёрт. «Ну что с Коневым будем делать?» — начал он разговор. С трудом удалось убедить его назначить бывшего командующего моим заместителем, поручить его заботам Калининское направление. Не случись этого, убеждён, что Конева постигла бы участь Павлова… А он-то такую паршивую статью написал про меня в «Правде» после Пленума ЦК в 1957 году».
В той статье от 3 ноября 1957 года говорилось, что Жуков не оправдал доверия партии, склонен к авантюризму «в понимании важнейших задач внешней политики Советского Союза и в руководстве Министерством обороны», допускал ошибки в ходе войны. Позже Конев оправдывался: «Георгий обижается на меня за эту статью. А что я мог тогда сделать: состоялся Пленум ЦК, членом которого был и я. Решение одобрили единодушно. Меня вызвали и предложили, точнее приказали, написать такую статью — такое вот было «партийное поручение». Всё так, но были маршалы (К. Рокоссовский, А. Василевский), по-иному отзывавшиеся на подобные «поручения».
Жуков писал: «Начиная с Курской дуги… Конев, как никто из командующих, усердно лебезил перед Сталиным, хвастаясь перед ним своими «героическими» делами при проведении операций, одновременно компрометируя действия своих соседей». Возможно, такая оценка отражала не только реальные факты, но на неё также оказало воздействие то, как вёл себя Конев во время кампании по осуждению Жукова.
Порученец Конева С. Кашурко вспоминал: «В конце жизни И. Конев, мучимый угрызениями совести, не раз пытался поговорить с Г. Жуковым. Но — тщетно: тот не желал с ним общаться». Однажды Конев горько произнёс: «Признаюсь, впервые в жизни спасовал, можно сказать — струсил». В День 25-летия Победы он послал поздравление Жукову. Тот прочёл его и, ни слова не говоря, размашистым почерком начертал резолюцию: «Предательства не прощаю! Прощения проси у Бога! Грехи отмаливай в церкви! Г. Жуков».
Но желанный «мир» пришёл всё-таки к ним. По словам Жукова, к нему приезжал Конев, желая «объясниться по поводу одного горького послевоенного факта. Я сказал ему: забудем! Это мелочь в сравнении с тем, что мы сделали. Мы обнялись как старые боевые товарищи».
Мелочи не должны подменять главное при характеристике выдающихся деятелей, поэтому не стоит акцентировать внимание, например, на том, что славный сын русского народа И. Конев, много сделавший для нашей Победы, во время острых моментов войны, как писал Ф. Чуев, сквернословил, применял рукоприкладство, что, конечно, не могло красить его.
Г.К. Жуков — лучший полководец Второй мировой войны, яркий выразитель основных черт русского национального склада души. «В его характере, — писал И. Баграмян, — в самой отчётливой форме проявились прекрасные черты, присущие русскому трудовому человеку, — активность, жизнестойкость, умение полной мерой ценить настоящую дружбу и боевое товарищество». Он видел в Жукове «воплощение широты и щедрости души великого русского народа по отношению к своим младшим братьям, всем другим народам нашей многонациональной Родины».
Офицер личной охраны Г.К. Жукова с 1941 по 1957 год А. Дмитренко сообщал, что маршал любил пешие и конные прогулки, был заядлым охотником и рыболовом. «Как всякий русский человек, любил народные песни. С особым удовольствием пел «Степь да степь кругом», «Дороги», «Славное море — священный Байкал», «Когда б имел златые горы» и при этом сам подыгрывал себе на баяне».
Американский историк А. Акселл, автор работ по истории Второй мировой войны, опубликовал книгу «Маршал Жуков. Человек, который победил Гитлера». Маршал А. Василевский считал Г.К. Жукова «самой яркой фигурой среди полководцев в период Великой Отечественной войны». Он сказал: «Георгия Константиновича в октябре 1957 года просто оболгали, оклеветали. Он настоящий и честнейший партиец. Вся эта недостойная кампания заслуживает осуждения со стороны всех честных людей. И я уверен: история рано или поздно сметёт разные наветы, небылицы и грязь вокруг славного имени этого замечательного человека и полководца». В июне 1945 года в своём обращении к Маршалу Победы Жукову генерал Эйзенхауэр сказал, что Объединённые Нации обязаны этому великому полководцу больше, нежели любому другому генералу. Став президентом США, он писал: «Я восхищён полководческим дарованием Жукова и его качествами как человека».
Противостояние экономических систем
Советская экономика в 1943 году со всей очевидностью показала своё превосходство над экономикой Германии. Производ-ство в СССР возросло по сравнению с довоенным уровнем в 4,3 раза, а в Германии — в 2,3 раза. Советская промышленность произвела в 1943 году на 9700 самолётов больше, чем Германия. Танков СССР выпустил в 1942—1943 годах 44600, а Германия, опиравшаяся на ресурсы почти всей Западной Европы, — только 18200, то есть меньше нашего почти в два с половиной раза.
Фашистское руководство провело тотальную мобилизацию мужчин от 16 до 65 лет и женщин от 17 до 45 лет. Весной 1943 года германские войска стали получать танки «тигр», «пантера» и самоходные орудия «фердинанд», которые обладали мощной бронёй и более совершенным вооружением, а также улучшенные истребители «Мессершмитт Bf-109» и «Фокке-Вульф FW-109».
Германии помогало то, что США и Англия не выполнили взятое на себя обязательство открыть Второй фронт в Европе в 1943 году. Они начали активные боевые действия лишь на Средиземноморском театре войны. Летом 1943 года прекратилась отправка морских конвоев из Англии в Мурманск и Архангельск. Черчилль это объяснял тем, что не хватает кораблей для обеспечения союзных войск в Сицилии. Эта уловка свидетельствовала о том, что он проводил политику, которая была нацелена на сильнейшее обескровливание Советского Союза.
И.В. Сталин с полным правом назвал 1943-й годом «коренного перелома в ходе войны»: немцы сдались в Сталинграде, потерпели поражение в великой битве под Орлом и Курском, потеряли Харьков, Киев, Смоленск, наши войска прорвали блокаду Ленинграда, успешно форсировали Днепр. Невозможно понять, почему 1943 год показался Ж. Медведеву «наиболее острым и критическим периодом войны». Да, были в начале года у Красной Армии и серьёзные неудачи, но не такие, какие она терпела в предшествующий период.
В начале 1943 года
В феврале 1943 года немцы в полосе Юго-Западного фронта, как указывается в «Истории Второй мировой войны 1939—1945 гг.», скрытно создали «трёхкратное превосходство в авиации, а против подвижной группы — семикратное в танках… На Харьковском направлении немцы превосходили в силах и средствах: в людях — в два раза, в артиллерии — в 2,6 раза и в танках — в 11,4 раза». В начале марта они внезапно нанесли сильный контрудар по войскам левого фланга Воронежского фронта, которые понесли тяжёлые потери и отступили. 18 марта немецкая армия снова заняла Харьков. Всего там погибли и попали в плен до 240000 наших воинов.
Безмерно восхваляя немецких генералов, авторы третьего тома «Истории войн» утверждают, что в феврале-марте 1943 года «ярким проявлением военного искусства и мудрости полководца было контрнаступление Манштейна, который сумел остановить натиск советских войск, несмотря на их численное превосходство 7:1». Действительно, этот контрудар привёл к тяжкому поражению наших войск в районе Харькова. Но ложь заключается в том, что на самом деле у них не было такого превосходства над немцами.
В феврале 1943 года был создан новый фронт — Центральный — под командованием генерал-лейтенанта К. Рокоссовского. Ставка ВГК, допустившая просчёт в оценке возможностей вермахта, ознакомила генерала с общим планом развития наступления. 15 февраля планировалось начало сильного удара на Курском направлении, но этот срок плохо учитывал сложившуюся ситуацию. К. Рокоссовский пишет в воспоминаниях «Солдатский долг»: «Между тем обстановка складывалась всё более угрожающая. Войска Брянского фронта остановились... Враг настолько усилил свою орловскую группировку, что можно ожидать контрудара каждую минуту. А штаб Воронежского фронта уже бил тревогу: противник перешёл в наступление, ведёт бои за Харьков, продвигается к Белгороду».
Рокоссовский изложил свои соображения в служебной записке на имя Верховного Главнокомандующего. В ней кратко оценивалась обстановка на южном крыле советско-германского фронта в результате зимней кампании 1942/43 года и делались предположения о военных действиях летом: «Наиболее вероятным участком фронта, где противник попытается развернуть летом своё решающее наступление, будет Курская дуга. Здесь он постарается повторить то, что ему не удалось зимой, но уже бо`льшими силами. Этому способствует конфигурация фронта. То, что противник продолжает перебрасывать войска в районы Орла и Белгорода, выдаёт его намерение воспользоваться своим нависающим положением над нашими частями, расположенными на Курской дуге».
В записке говорилось о настоятельной необходимости создать сильные резервы Верховного Главнокомандования, расположенные восточнее Курской дуги: они помогут отразить удар вражеских сил на этом направлении. Рокоссовский не брал «на себя смелость утверждать, что эта служебная записка возымела своё действие. Возможно, сама общая обстановка на фронтах требовала особого внимания к Курской дуге. Но весной 1943 года в тылу Центрального и Воронежского фронтов был организован новый, Резервный фронт (вскоре преобразованный в Степной). Всё-таки, видимо, и наше предложение о создании надёжных резервов за Курским выступом было учтено...»
Немецкое командование планировало в течение лета нанести нашей армии решительное поражение и переломить ход войны на советско-германском фронте. Оно стремилось показать способность германской армии вести крупные наступательные операции, снова захватить стратегическую инициативу, хорошо понимая, что оборонительная стратегия обрекает Германию на поражение во Второй мировой войне.
«Предвестник заката немецко-фашистской армии»
15 апреля 1943 года Гитлер в приказе провозгласил: «Я решил, как только позволят условия погоды, провести наступление «Цитадель»… Этому наступлению придаётся решающее значение. Оно должно завершиться быстрым и решающим успехом. Наступление должно дать в наши руки инициативу на весну и лето текущего года. В связи с этим все подготовительные мероприятия необходимо провести с величайшей тщательностью и энергией. На направлении главных ударов должны быть использованы лучшие соединения, наилучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов… Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира».
Гитлеровское руководство рассматривало это наступление не только как военную, но и как очень важную политическую акцию. Именно поэтому начальник штаба верховного главнокомандования генерал-фельдмаршал Кейтель заявил: «Мы должны наступать из политических соображений». Гиммлер сказал в Харькове офицерам танкового корпуса СС: «Здесь, на востоке, решается судьба… Здесь русские должны быть истреблены как люди и как военная сила и захлебнуться в собственной крови». На секретном совещании в Восточной Пруссии 1 июля 1943 года Гитлер говорил о необходимости продемонстрировать «арийское превосходство и открыть путь под Курском к окончательной победе», он предупредил своих генералов: «Операция не имеет права провалиться. Даже отход на исходные позиции означает поражение».
Немцы планировали двумя встречными ударами (один — из района южнее Орла, другой — из района Белгорода), направленными на Курск, окружить и разгромить там войска Центрального и Воронежского фронтов. Советская разведка сумела своевременно предупредить наше командование о зловещем сосредоточении фашистских войск, сообщить технические характеристики новых типов танков — «ти-гров» и «пантер». Наш Генеральный штаб и командующие фронтами решили измотать и как можно больше уничтожить вражеских соединений в преднамеренных оборонительных боях и затем перейти в решительное контрнаступление.
Жуков в докладе о возможном характере военных действий летом 1943 года писал: «Переход наших войск в наступление в ближайшее время с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника в нашей обороне, выбьем ему танки, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление окончательно добьём основную группировку противника». Эту точку зрения разделяли и начальник Генерального штаба Василевский, и командующий Центральным фронтом Рокоссовский.
Из района Орла наступала немецкая группировка армий «Центр» в составе 9-й армии генерал-полковника Моделя — 8 пехотных, 6 танковых и 1 моторизованная дивизия. В них было свыше 270000 человек, около 3500 орудий и миномётов, 741 танк (в том числе 45 танков «тигр») и 280 штурмовых орудий «фердинанд». Рокоссовский сосредоточил около 70% войск там, где ожидал танковый удар немцев (район Ольховатки и Поныри). На юге Курского выступа атаковала группа армий «Юг» под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна — 6 пехотных, 8 танковых и 1 моторизованная дивизия. В них было свыше 280000 человек, около 4000 орудий и миномётов, 1550 танков (в том числе 337 танков «тигр») и 253 штурмовых орудий «фердинанд».
Ударные группировки немцев намеревались прорвать советскую оборону быстро, всего за два дня. Но гладко было на бумаге… Северная группировка сумела за 7 суток вклиниться в наши позиции на 10—12 километров. К 11 июля её наступление окончилось полным провалом. Понеся огромные потери и не добившись успеха, она прекратила наступление. На южном выступе германские войска вклинились на 35 километров и затем были остановлены. Манштейну, у которого было больше танков и самоходных орудий, чем у Моделя, пришлось после ожесточённого сражения под Прохоровкой отвести свои войска на прежние, подготовленные к обороне позиции. Великая битва на Курской дуге продолжалась 50 дней и завершилась победой Красной Армии. 5 августа 1943 года были освобождены Орёл и Белгород, 23 августа — Харьков.
Уходили в поход партизаны
Своё весомое слово в этой битве сказали партизаны. В марте 1943 года группа партизан под командованием М. Ромашина уничтожила охрану 300-метрового моста через реку Десну у станции Выгоничи и вывела его из строя. Через этот мост ежесуточно проходило от 30 до 40 эшелонов. Движение по нему было остановлено на 28 суток. Бывший начальник транспортного управления группы армий «Центр» Г. Теске после войны писал в своих воспоминаниях, что «крупный партизанский отряд взорвал железнодорожный мост в самом центре немецкой ударной группировки, готовившейся к наступлению на Курск». По его признанию, в июне перед началом Курской битвы в тылу группы армий «Центр» партизаны подорвали 44 моста, повредили 298 паровозов.
Бывший партизан Герой Советского Союза П. Брайко вспоминал: 5 июня разведчик Ефрем Берсенёв обнаружил, что по железной дороге Львов—Тернополь «к фронту непрерывно следуют фашистские эшелоны — и только с одними танками!.. Разведчики подсчитали: это по 49 составов в день». Ковпак и Руднев решили остановить эти эшелоны. Минёры Е. Берсенёв, П. Воронько и Н. Алексич уничтожили мосты на реке Гниздычко у сёл Дычков и Смыковцы, остановив движение фашистских эшелонов по магистрали Львов—Тернополь—Волочиск—Жмеринка. А 6-я рота майора Дёгтева вместе с минёрами сапёрной роты Путивльского отряда капитана Абрамова Остров-ским, Гончаровым и Кохом взорвала мосты на реках Горынь и Горынька у села Юсковцы, парализовав железную дорогу Львов—Тернополь—Шепетовка—Киев. Так в одну ночь, в один и тот же час ковпаковцы… нанесли мощный дальнобойный удар: парализовали сразу две главные железнодорожные артерии, питавшие две группы гитлеровских армий — «Юг» и «Центр». Тем самым они остановили подвоз к Курской дуге более пятисот новёхоньких танков, так необходимых фашистскому командованию на месте грандиозного сражения. Узнав о такой дерзости советских партизан, Гитлер даже объявил в своём рейхе суточный траур и приказал Гиммлеру немедленно, любой ценой уничтожить ковпаковцев.
Гитлеровское командование особенно тревожил Брянский партизанский край. Он охватывал территорию, простиравшуюся с севера на юг на 180 километров, а с востока на запад — на 60 километров. В нём находилось свыше 400 сёл с населением около 20 тысяч человек. Прекрасная песня А. Софронова завершается словами:
Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы.
И сосны слышали окрест,
Как шли с победой партизаны.
17 мая 1943 года командир 442-й дивизии особого назначения 2-й танковой армии генерал-лейтенант Борнеманн сообщал: «На протяжении прошедших полутора лет несколько раз наши войска пытались ликвидировать партизанские отряды в так называемых Брянских лесах. Войска доходили до центральной части района, в котором действовали партизаны, но затем в течение двадцати четырёх — сорока восьми часов русские отбрасывали их на исходные позиции. Попытки истребить партизан ни разу не имели успеха, а только приносили нам большие потери. Партизаны продолжают занимать огромное пространство за спиной Второй танковой армии. В связи с этим линии движения и подвоза блокируются противником. Подобное положение больше нетерпимо. Оно представляет огромную опасность для армии».
В первой половине мая, за полтора месяца до наступления на Курск, немцы начали карательную экспедицию против брянских партизан, используя целую армейскую группу с привлечением авиации. За 26 суток непрерывных боёв они потеряли более 3000 солдат и офицеров, был уничтожен и командовавший карательными войсками генерал Борнеманн, но своей цели немцы не сумели достичь.
О значении битвы на Курской дуге
Величайшая битва на Курской дуге, длившаяся 50 дней, сыграла выдающуюся роль в истории Великой Отечественной войны. Это был важнейший исторический этап на пути к победе над Германией и её союзниками в масштабах всей мировой войны, он обозначил коренной перелом в ней. После победы в этой битве наша армия полностью владела стратегической инициативой до полного разгрома врага.
В докладе 6 ноября 1943 года И.В. Сталин подвел её итоги: «Если битва под Сталинградом предвещала закат немецко-фашистской армии, то битва под Курском поставила её перед катастрофой».
Военному престижу немецкой армии был нанесён огромный удар. После этого ей не удалось восстановить свой престиж у своих сателлитов и предотвратить намечавшийся распад агрессивного блока. В обращении к немецким солдатам перед началом Курской битвы Гитлер говорил: «Сегодня мы начинаем великое наступательное сражение, которое может оказать решающее влияние на исход войны в целом». Но не получилось того, чего жаждал фюрер. Действительно, наша победа на Курской дуге оказала важнейшее влияние на всю международную обстановку. Военно-политический кризис охватил весь фашистский блок, вызвал волну отрезвления в тех «нейтральных» странах, которые перед этим явно и тайно поддерживали Германию.
Обсудить новость на Форуме