10:45 18.01.2013 | Все новости раздела "КПРФ"
Газета «Правда». Ленин и Октябрьская революция — для миллионов таких, как мы
2013-01-18 11:24
По страницам газеты «Правда» 
Поэт, лауреат Государственной премии РСФСР имени А.М. Горького Ольга Фокина в беседе с обозревателем «Правды» Виктором Кожемяко.
В истории неразделимы Ленин, Октябрьская революция и советская эпоха, но толкование их, отношение к ним, конечно, весьма разные. Можно даже сказать так: последнее двадцатипятилетие стало временем агрессивного кривотолкования всего, что связано с великим прорывом народа к справедливости в нашей стране. Это понадобилось, дабы оправдывать утверждающуюся несправедливость.
Противно слушать лукавцев, изощряющихся в лицемерии не только перед другими, но и перед собой. Зато честный голос совести всегда отраден. Такой голос я услышал во время недавней поездки в Вологду, где живёт и работает Ольга Александровна Фокина — одна из талантливейших поэтов России, отметившая в прошлом году своё 75-летие.
Её имя известно давно. Всходило оно одновременно с именем другого выдающегося вологжанина — Николая Рубцова, и мне, ещё тогда полюбившему стихи Рубцова и Фокиной, но не знакомому с ней лично, хотелось ныне узнать, что же думает она о нашей прежней и теперешней жизни.
Нет, я не задавал ей для беседы специально ленинскую тему. И даже не помнил перед встречей, что когда-то, в далёком 1980-м, она опубликовала в «Правде» на эту тему свою статью. Всё получилось само собой, по ходу разговора. А как получилось, вы прочитаете сейчас.
«Ленин и Октябрьская революция — для миллионов таких, как я»
Это и есть советская атмосфера
— Давайте начнём, Ольга Александровна, не с моего вопроса, а с того, чем вы сами хотели бы начать.
— Тогда вот с этой телеграммы. Нашлась совершенно случайно, а напомнила о многом.
— Можно читать?
— Конечно.
— «Вологда, Фокиной Ольге Александровне. Прочёл в «Правде» заметки о Ленине. Растроган, взволнован до глубины души. Умная, светлая у тебя головушка, Оля. Неизменно радуюсь, встретившись с твоими строчками. Михаил Алексеев».
Замечательно! Это же крупнейший писатель, фронтовик, откликается на статью автора из молодого поколения. Значит, следил за вашими публикациями — и вот счёл нужным поддержать.
— Меня, да и не только меня, от души поддерживали многократно. Словом и делом. Такая была советская атмосфера — дружелюбная, взаимной заботы, взаимопомощи. Тот же Михаил Николаевич Алексеев, когда я кончала Литературный институт, дал в журнале «Москва», который он редактировал, большую подборку моих стихов. С фотографией, где мы были вместе.
— А в каком году институт окончили?
— В 1962-м. На следующий год, в мае, проходило четвёртое совещание молодых писателей, участницей которого я стала. И к открытию его «Правда» напечатала моё большое стихотворение «Черёмуха». В числе первых назвал моё имя, открывая совещание, и первый секретарь ЦК комсомола Павлов. Вот, дескать, среди нас фельдшер из Архангельской области Ольга Фокина…
— Видимо, публикация в «Правде» не случайной была?
— Тогда актуально звучала тема связи поколений, отцов и детей, а «Черёмуха» моя как раз об этом.
— Уверен, не только тема сказалась, но и талант.
— Вы же представляете, что значило для начинающего поэта напечататься в «Правде». Огромное событие! Так что «Правда» для меня — святое. Я и сейчас читаю её.
— Спасибо. Ещё я помню в нашей газете начала 70-х статью известного литературного критика Валерия Друзина, посвящённую молодым поэтам, где шла речь о Николае Рубцове и о вас. Хорошо он написал, тепло и, думается, очень точно.
— Недаром я говорила о поддержке. Для нас, которые из деревни, из глубины России, это было особенно важно… А с Колей Рубцовым у нас много общего. По рождению оба архангельские: у него — Емецк, у меня — Верхняя Тойма. Потом оба вологодскими стали. Он в Тотьме жил. Слышите? Тотьма, Тойма… Про мою Тойму стихи у меня были, и песню на эти стихи пел Северный народный хор:
Зелёной поймой
Струится Тойма,
За той за Тоймой
Ой, золотой мой…
— Великолепно звучит. Красиво.
— В том году, когда я окончила Литературный институт, Коля туда поступил. И в семинар того же Николая Николаевича Сидоренко, у которого училась я. В общем, мы с ним — как брат с сестрой…
Заповедано отцом и матерью
— Скажите, а статью о Ленине для «Правды» когда вы написали?
— Это был январь 1980 года: начиналась подготовка к 110-й годовщине ленинского рождения.
— Вас редакция попросила?
— Да. Но я точно так же написала бы и без «заказа». И сегодня — тоже. Потому что писала абсолютно искренне и потому что для меня советское время, которое началось с Ленина, как было, так и осталось самым замечательным!
Вот сейчас Октябрьскую революцию и её вождя пытаются всячески принизить, даже отвергнуть. Я же всегда говорю: Ленин и Октябрьская революция — это для миллионов таких, как я.
У меня отец и мама, про которых я рассказывала в той правдинской статье, из бедных крестьян. Их судьба, а значит, и моя, была предопределена. А Советская власть круто повернула к лучшему. Если бы не война, какая бы жизнь была…
— Ваш отец погиб?
— Его в 1943-м отпустили с фронта по ранению, и умер он дома. Месяц только прожил. Успел принять после родов сына — брата моего самого младшего, на шесть лет моложе меня.
— Как назвали?
— Володей.
— Жив?
— Да. Окончил Институт культуры в Ленинграде, заведовал Домом культуры, потом работал в райкоме партии Верхнетоемском, а затем много лет редактором районной газеты «Заря».
— Там же?
— Да, в родном районе.
— А у мамы как сложилось?
— Нас пятерых подняла. Жизнь прожила вдвое большую, чем отец. Он в 42 года умер, а она почти в 84.
— Всё время работала в колхозе?
— Конечно. Без колхоза ни отец, который бригадиром был, ни мама себя не мыслили. Очень дорожили всем общественным. И нас мама наставляла, чтоб мы дорожили. Знаете, какое первое моё стихотворение было напечатано в районной газете? Тогда мне, наверное, не исполнилось и четырнадцати лет:
Жил-был у бабушки
серенький козлик,
Вот как, вот как —
серенький козлик.
Бабушка козлика
очень любила,
Бабушка козлику
пожню скормила.
Бабушка, ты бы, того,
осторожней,
Всё-таки, знаешь,
колхозная пожня…
В общем, дальше я выступала в защиту социалистической собственности.
— Мамино воспитание?
— От мамы. Однако и своё понимание появлялось. Сегодня чуть ли не хорошим тоном считается ругать колхозы, но ведь коллективная жизнь и общий труд многим помогли выстоять в самые трудные годы. И когда колхозы рухнули, для скольких это обернулось большим несчастьем. Для моего брата Николая, например. Он всю жизнь был колхозником, а иную жизнь не принял. Есть у меня стихотворение про судьбу Николая:
Под берёзой
нетверёзый
Распластался
мужичок:
Распустили
все колхозы, —
Он остался
ни при чём.
Член колхоза
сорок лет он, —
Никуда не убегал!
На колхоз
Зимой и летом
конюшил,
косил,
пахал.
Конюх — не механизатор!
Выдаёт ему на пай
Тракторист-приватизатор
Кнут, хомут, телегу...
«Дай, —
Говорит мужик, —
лошадку!»
А приват ему в ответ:
«Не проблема,
я — не жадный!
Но ведь их в натуре нет.
Знаешь сам, что их
на мясо
Извели, на колбасу,
Так что, парень,
запрягайся:
Сани сами не везут».
Под берёзой нетверёзый
Распластался мужичок...
Есть вопросы? —
Нет вопросов!
Есть верёвка. Есть сучок.
— Неужели покончил с собой?
— Нет, он не покончил, но всё равно трагедия. Помню, прихожу к нему домой, а он с приятелем крутит и крутит одну пластинку: «Враги сожгли родную хату…» Ему предлагали вступить в разные ОАО, которые создавались на месте колхоза, но он наотрез отказался: «Был колхозником — колхозником и умру».
— Вы тоже тяжело переживаете происшедшее с нашей деревней?
— Очень тяжело. Я каждый год по три-четыре месяца живу в деревне и вижу, что там делается. Лес уже подступает буквально к домам, скоро возле крыльца грибы можно будет собирать. Земля не пашется, луга не убираются. Молоко — 35 рублей литр, потому что мало кто держит коров. Только бывшие доярки в основном, а им уже за 80. Молодёжь с коровой не хочет связываться — лучше что-нибудь перепродавать…
А вот наша мама до смерти держала корову. Благодаря ей во время войны сумела нас подкормить.
Вдохновение рождалось чувством общности
— А когда вы начали сочинять стихи?
— Рано. Лет четырёх. Помню, сочинила такую частушку:
Под окошечком растут
Зелёные цветочки.
Мама, любишь ли меня
На сыром окошке?
«Да ты что, — говорит мама, — окошко-то почему сырое?» Отвечаю: «А это я выросла большая, уехала далеко, ты плачешь — и окошко сырое от слёз».
Мама грамотная была. Окончила четыре класса церковно-приходской школы (отец — всего полкласса) и до самой смерти помнила стихи, которые учила в школе. Бывало, во время войны уберётся вечером со скотиной, приляжет на лежанку русской печи, а мы вокруг неё. И она нам или сказку рассказывает, или читает стихотворения.
— Какие же?
— Ну, например, такое:
Домик над рекою,
В окнах огонёк,
Светлой полосою
На воду он лёг.
В доме не дождутся
С ловли рыбака:
Обещал вернуться
Через два денька.
Но прошёл и третий,
А его всё нет,
Ждут напрасно дети,
Ждёт и старый дед…
Это стихотворение Плещеева, и его знают уже не только мои дети, но и маленький внук Фёдор.
— От прабабушки стихотворение…
— Да, одно из самых первых, которые я слышала. И колыбельные мама пела нам пушкинские, лермонтовские. Необыкновенная была она, хотя простая колхозница. Много дорогого у меня от неё.
А потом слушала я песни в колхозном застолье. Соберутся на коллективный праздник, поедят, выпьют бражки и запоют.
— А что пели?
— Долгие песни, как тогда говорилось: «Златые горы», «Хазбулат удалой»... Мама сама на эти праздники уже не ходила («она со смерти тятиной не хаживала в пир», как сказано у меня в стихах), но нас отпускала. Мы слушали, ей потом рассказывали. И на некоторые полюбившиеся мелодии я затем сама стала сочинять свои трогательные слова. Хожу за земляничкой в угоре и сочиняю…
— Вы сказали, что первое ваше стихотворение появилось в районной газете, когда вам было около четырнадцати лет.
— Примерно так. Я писала тогда стихи о Ленине, о Сталине, о борьбе за мир. Иногда меня спрашивают: «А как вы относитесь к тем своим стихам?» Дескать, не стыдно ли теперь? Нет! Я же писала совершенно искренне, писала о том, что чувствовала:
Любимый Сталин, вождь, учитель,
Примите пламенный
привет.
Живите, счастия
хранитель,
Вы много, много, много
лет.
— Это, может быть, даже к юбилею сталинскому, в 1949-м?
— Да нет, вдохновение! Удивительное дело, как рождается оно. В это время мы трудно и бедно жили. Но вот представьте, разожгу вечером костёр, готовлю ужин. Мама на колхозной работе, а мы, пока она вернётся, должны были сварить еды, наносить воды, корове травки нарвать… Так вот, поставлю на костёр чугунок с картошкой или какую-нибудь похлёбку из щавеля, а в душе у меня звучат слова и мелодия гимна: «Союз нерушимый республик свободных / Сплотила навеки великая Русь…»
Вы понимаете, я ощущала, что всё это действительно так, что всё вокруг и вообще в нашей стране — моё, родное, дорогое. И поднималось вдохновение.
— Я тоже рос в селе, в военные и послевоенные годы. Мне это знакомо. Жизнь трудная, но, бывало, тебя вдруг переполнит такое чувство причастности к народному, великому, радость и гордость за страну, которая победила в неимоверно тяжёлой войне…
— Именно переполняло это чувство! Разве можно его предать?
— Очень понимаю, когда вы говорите, что Ленин и Октябрьская революция — для таких, как вы. Добавлю: как мы.
— И когда стали Ленина вовсю чернить, а праздник Октябрьской революции вдруг отменили, я не могла не ответить. Стихами отвечала. О том, что во мне навсегда:
В бок — студило, сверху —
лило,
Под ногами — хлюпало...
Но над нами —
Знамя плыло! —
Это было любо нам.
Никогда не позабуду,
Как в колонне топали
Мы от школы до трибуны —
Кто в каком пол`охале!
«По долинам
и по взгорьям...»
«Шёл отряд по берегу...»
Что пройдут беда и горе,
Пели мы — и верили!
Жить прекрасно, жить
не праздно
Призывали лозунги,
И касанье флагов красных
С глаз снимало слёзы
нам...
Этот день теперь —
«не праздник»?
«Так, одно название»? —
Можно флаги перекрасить,
Не сменить — сознание.
— Прекрасно! Как много вы смогли в этих честных строках выразить… А тревога за страну когда у вас появилась?
— Да во время «перестройки». Чем дальше, тем больше воспринимала её как самую настоящую трагедию. Спать не могла. Дети никак не могли оттащить от телевизора. Тогда-то у меня, считавшейся поэтом сугубо лирическим, а не публицистическим, стали рождаться очень прямые и горькие стихи:
Не разлагайте атом:
Энергия — убьёт!
...Пока сидим по хатам:
Кто думает, кто пьёт,
Кто лозунги малюет
В поддержку и в протест...
Мы прежде были люди,
А нынче — кто мы есть?
Голодные-дурные,
Без принципов-идей,
Простые составные
Гадюк-очередей:
За запахом куриным,
За хрюшкиным мослом...
Зато внедряем рынок,
Зато Союз — на слом!
Зато, не зная брода,
Зовёт нас в воду власть,
Зато кругом свобода
Обманывать и красть!
Зато — не «друг для друга»,
А «каждый для себя»,
От севера до юга —
Живи, греби, ребя!
Земной поклон — богатым,
Тройной — на бедных —
гнёт. —
Не разлагайте атом,
Энергия — убьёт!
— Сильно. То, о чём вы здесь написали, чувствовали многие, но вы нашли точные и яркие слова…
— Писала, как всегда, про то, что трогало душу, а подчас и переворачивало. Скажем, потрясла судьба коров, ревущих и умирающих от голода. Некий предприниматель взялся было с животных доллары стричь, да ничего не вышло. И бросил коровушек в запертых каменных стенах…
— Да, стихи ваши отразили время.
— Вся жизнь моя в моих стихах. Все настроения, перепады настроения, радости и горести — всё тут.
Забота была во всём
— Вы стали очень известным поэтом, лауреатом Государственной премии РСФСР. Конечно, это — явление таланта. Но всё-таки советский образ жизни, советские условия на творческом росте вашем тоже сказались?
— А как же! Об этом можно говорить и говорить…
— Вот был в вашей биографии Литературный институт имени А.М. Горького. Вы уже в школе решили туда поступать?
— Нет, путь к институту был интересный. Стихи мои появлялись в школьной стенгазете, а шестиклассницей впервые осмелилась послать кое-что в «Пионерскую правду». Приходит ответ. Смысл такой: пока напечатать не можем, но свои новые стихи присылайте. И подпись: Герман Флоров.
А слева на редакционном бланке, где напечатан был этот ответ, — памятка юнкору. Мелким, убористым шрифтом давались очень полезные советы, как писать. Например, старайтесь писать не сразу обо всём, а о чём-то одном, то есть тему определяйте; старайтесь начатое закончить, мысль свою выразить отчётливо и ясно… Словом, продуманная такая памятка — для меня она стала одним из первых уроков творчества.
— Получается, что «Пионерская правда» тоже позаботилась о начинающем поэте в далёком селе.
— Послушайте дальше! Когда я потом, годы спустя, приехала поступать в Литературный институт, ко мне приходит знакомиться студент-пятикурсник. Мороженое принёс. Я у него спрашиваю: «А откуда вы про меня узнали?» — «Да ваше стихотворение в стенгазете нашей напечатано». Оказывается, отобрали стихи поступающих абитуриентов, в том числе мои, для институтской стенгазеты, и он прочитал. Называет себя: Герман Флоров.
Спрашиваю: «А вы не работали в «Пионерской правде»? «Да, — говорит, — работал и работаю». Вот вам встреча.
— Удивительно! Встреча ученицы с учителем…
— О Литературном институте я услышала уже после окончания семилетки, когда поступила в Архангельское медучилище. Окончила его с красным дипломом, и у меня была возможность без экзаменов пойти в мединститут, который был через дорогу. Но… я уже печаталась в «Северном комсомольце», меня приглашали на писательские семинары и собрания. То есть литература всерьёз потянула.
Короче говоря, после всяческих колебаний решила я так: в мединститут не иду, а еду пока работать по специальности. Подала заявление, чтобы меня направили в мой родной район. И правильно сделала…
— Значит, вот почему на Всесоюзном совещании молодых писателей говорилось о фельдшере из Архангельской области?
— Поэтому. А правильным считаю принятое решение потому, что там, в селе, среди новых впечатлений, у меня стихи пошли, пошли и пошли… За год — больше ста. Из них отобрала десять по своему вкусу, отпечатала на машинке в районной газете и послала в Литинститут. На заочное отделение, поскольку содержать меня было некому.
— Каков же был ответ?
— Получаю из Москвы бандероль. Раскрыла, а там журнал «Москва» (тогда он только начал выходить), и в этом номере подборка стихотворений Виктора Фёдоровича Бокова. К ней надпись: «Ольге Фокиной с любовью к её стихам».
Знаменитый поэт такое написал!.. У меня голова кругом пошла. А в сопроводительном письме он объяснил, что ему дали рецензировать присланные мною стихи, и он рекомендовал меня для поступления в Литературный.
— Смотрите: Михаил Алексеев поддерживает вас, Виктор Боков…
— Алексеев — это уже позднее. А тогда вместе с отзывом Бокова пришло письмо секретаря приёмной комиссии Нины Александровны Бондаревой. В нём говорилось следующее: вопрос не стоит о том, чтобы допустить вас к экзаменам на заочное отделение, это вроде бы само собой разумеется, но мы хотели бы видеть вас на отделении основном; только просим ответить, знакомы ли вы со стихами Марины Увераевой.
Это я так прочитала её размашистый почерк. Но ведь я слыхом не слыхала про такого поэта. И пришлось признаться: нет, со стихами Марины Увераевой, к сожалению, не знакома.
Тогда уже совсем радостное письмо: «Дорогая Оля! Поскольку вы даже фамилии Цветаевой не слыхали, стало быть, не можете ей подражать. Выезжайте». А там вторым рецензентом был Александр Александрович Коваленков, автор знаменитой песни «Солнце скрылось за горою», так ему показалось, что я подражаю Цветаевой…
Ну вот сомнения у них отпали — еду.
— Уверенно поехали?
— Что вы! Надо же экзамены сдавать, в том числе по иностранному языку, а у меня немецкий только за семь классов. Приходит ко мне сразу Нина Александровна: чем помочь? Я объясняю, что всё равно не поступлю, с иностранным проблема.
Она задумалась. Потом говорит: «А в дипломе-то у вас какой язык?» «Латынь», — отвечаю. И слышу радостное: «Так у нас латынь никто не принимает — мы от экзамена освободим вас!»
— Значит, очень хотели принять.
— Именно! Такое время было и такое отношение к нам, провинциалам. Я ведь первый раз в Москву ехала! Действительно, внимание к человеку «из глубинки». Вот это — Советская власть и её отношение к нам, которых хотели вывести в люди, разглядев какой-то талант.
— О многом это говорит.
— Безусловно. И потом продолжилась забота. Поселили нас сперва на дачах в Переделкино, а когда ко второму курсу сдали общежитие, ко мне пришли «с поклоном» директор и комендант: хорошо бы организовать в общежитии медпункт. Занялась этим по специальности. Поехала на улицу 25-го Октября в Центральную аптеку, закупила необходимые лекарства, кушетку и прочее. Стал работать медпункт под моим началом. В итоге, кроме повышенной стипендии, которую я начала получать со второго курса, мне ещё все четыре оставшихся года платили ставку лаборанта.
Вот так состоялась моя судьба. Прямо скажу: благодаря Советской власти. По-разному это проявлялось, но я чувствовала постоянную заботу о себе. Кроме лаборантской зарплаты, мне предоставили отдельную комнату, что было очень удобно для работы. Журнал «Молодая гвардия» предлагал на рецензирование стихи. И очень дружная, интересная была жизнь в институте: вечера, конкурсы, соревнования, лыжные походы… Провинциалкой себя уже не ощущала — мы были одна семья.
Всё лучшее из советского времени — свет в завтрашний день
— Ольга Александровна, вы уже говорили о том, что травмирует вас в нынешней жизни. О состоянии деревни, об отношении к советскому прошлому. А что ещё вы сегодня особенно не приемлете?
— Вопиющую и возрастающую бездуховность, когда на вершину благополучия возносится рубль или даже точнее — доллар. По-моему, это беда страшная: деньги превыше всего. А духовность наша, великая культура вроде бы уже и не нужны.
Я была потрясена, когда брат сообщил мне, что собираются закрывать Литературный институт. Тот самый, который сыграл огромную роль не только в моей жизни, помог создать мощный пласт советской литературы. И вот — попал в чёрный список!
Володя написал, что в этом списке также Ленинградский институт культуры, который он окончил. Да и наш Вологодский государственный педагогический университет признан «неэффективным». Как понять? В моей голове не укладывается.
— Невольно вспоминаешь: Ленин призывал молодёжь овладевать знанием всех тех богатств, которые выработало человечество. Советская власть школы и вузы открывала, причём на высочайшем уровне, теперь же ищут поводы их закрыть. И странно, что вовсе не худшие…
— А сокращение уроков литературы в школе? Отечественная литература — это наше духовное спасение. Если детей последовательно лишать приобщения к ней, нация окончательно падёт. Между тем нельзя не видеть, какое наступление идёт на русскую литературу и русский язык, составляющие нашу национальную основу.
Нравственные устои подрываются и яростной пропагандой потребительства, что не соответствует ни христианской натуре, ни сути советского человека. Вездесущая реклама учит только потреблять, настраивая молодых на то, что в этом и есть смысл жизни.
Мне странно было в детстве слышать такое присловье: «Денежка денежку родит». Как это, думала, может родить она? А сегодня нам демонстрируют: из денег действительно растут ещё большие деньги, без труда, лишь за счёт каких-то махинаций. И это преподносится молодёжи как идеал!
— Увы, к истинному счастью такой идеал не ведёт.
— Меня не удивляет, что молодые всё чаще впадают в депрессию. Потому что будущее не ясно. Непонятно, для чего жить. Отсюда и суицидные настроения: люди не могут найти себя.
У меня дочка окончила школу с золотой медалью, музыкальное училище и университет — с красным дипломом. В Москве защитила диссертацию, стала кандидатом филологических наук. И что же? Как преподаватель в педуниверситете она получает пять тысяч рублей. А у них детей двое, и должны жить на зарплату мужа. Дочь уже решила (вынужденно решила!) менять специальность.
Видите, на зарплату филолога не проживёшь. Это тоже говорит о приоритетах…
— Тех, кто сегодня хорошо отзывается о советском времени, обвиняют в ностальгических настроениях: мол, живёте с головой, повёрнутой назад. Но ведь ленинский проект строительства справедливой жизни, несмотря на тяжелейшую войну и другие серьёзные препятствия, дал такие результаты, которые принадлежат не прошлому, а будущему. Вы согласны с этим?
— Конечно. Всё лучшее, чего мы добились под ленинским знаменем, недопустимо предать забвению. Это — свет в завтрашний день нашей страны.
Обсудить новость на Форуме