04:30 11.02.2022 | Все новости раздела "КПРФ"

Газета "Правда". Юрий Белов: "Уроки Гражданской войны век спустя"

2022-02-11 11:02
Юрий Белов. Газета "Правда".

По роману Всеволода Кочетова «Угол падения»

Роман «Угол падения» занимает в творчестве Всеволода Кочетова (1912—1973 гг.) особое место. В нём вскрыты истоки и причины формирования «пятой колонны» в Советской России в 1919 году, когда Западный фронт со стороны Белой армии (командующий — генерал Юденич) был признан ЦК РКП(б) и Советом Обороны самым опасным для молодой Советской республики. Возникла прямая угроза захвата белогвардейцами при участии британского флота крупнейшего военно-промышленного цен-тра страны и политического символа социалистической революции в России — Петрограда. Понятия «пятая колонна» тогда не существовало, но её суть предельно чётко выразил Ленин — «организованное предательство».

«Угол падения» — роман политический. Он вышел в 1972 году, в год пятидесятилетия окончания Гражданской войны. Стоит обратиться к её причинам в год столетия её окончания.

Идеологический пролог

Мы не претендуем на литературоведческий анализ романа Всеволода Кочетова. Наша цель иная — выделить важнейшие, на наш взгляд, вопросы его идейно-политического и нравственного содержания. Они помогут навести на главные причины трагедии Гражданской войны. Но прежде чем приступить к намеченной работе, обратимся к ряду положений из ленинских источников. Они послужат идейным прологом нашего анализа романа.

Из предисловия к изданию речи «Об обмане народа лозунгами свободы и равенства» (1919 г.):

«На деле всё решает исход борьбы пролетариата с буржуазией, а промежуточные, средние классы (в том числе вся мелкая буржуазия, а значит, и всё «крестьянство») неизбежно колеблются между тем и другим лагерем.

Речь идёт о присоединении этих промежуточных слоёв к одной из главных сил, к пролетариату или буржуазии, ничего иного быть не может.

...Диктатура пролетариата не есть окончание классовой борьбы, а есть продолжение её в новых формах.

...Диктатура пролетариата есть особая форма классового союза между пролетариатом, авангардом трудящихся и многочисленными непролетарскими слоями трудящихся (мелкая буржуазия, мелкие хозяйчики, крестьянство, интеллигенция и т.д.), или большинством их, союза против капитала, союза в целях полного свержения капитала, полного подавления сопротивления буржуазии и попыток реставрации с её стороны, союза в целях окончательного создания и упрочения социализма. Это — особого вида союз, складывающийся в особой обстановке, именно в обстановке бешеной гражданской войны, это союз твёрдых сторонников социализма с колеблющимися его союзниками, иногда с «нейтральными» (тогда из соглашения о борьбе союз становится соглашением о нейтралитете), союз между неодинаковыми экономически, политически, социально, духовно классами» (выделено мной. — Ю.Б.).

В данном ленинском определении пролетарской диктатуры раскрыта её суть как союза трудящегося большинства в борьбе с ничтожным паразитирующим эксплуататорским меньшинством. Эта идея ничего общего не имеет с вульгарно примитивным, карикатурным её толкованием идеологами и пропагандистами существующего в России олигархически-чиновничьего режима, а именно: кто против пролетарской диктатуры, тому пуля или виселица. Немало имелось тех, кто был не «за» и не «против», колебался, держался нейтралитета. И с ними налаживала союз Советская власть.

Всеволод Кочетов в художественной форме своего романа показал, что сказанное никоим образом не было присуще белогвардейцам, стремившимся реставрировать буржуазно-помещичью диктатуру. Читаем: «Белое нашествие многих заставит сделать окончательный выбор. Как засвистели шомпола, да как заревели коровёнки, угоняемые на прокорм солдатне, да как завыли бабы от страха, от горя, так и принялись мужички прикидывать на свои весы: на одну чашу Советскую власть (иными словами, диктатуру пролетариата. — Ю.Б.), которая наделила их долгожданной землёй, а на другую — белый порядок, установленный с возвратом золотопогонников и позабытых уже было господ». Крестьянство в громадном большинстве своём, исключая кулаков да заблуждающихся середняков и даже бедняков, сделало свой выбор — оно-то в основном и составило трёхмиллионную Красную Армию.

Не остались в стороне от выбора между Советской властью и накрепко связанной с интервентами властью российских буржуа и помещиков и бывший царский генералитет и офицерство: 40% офицеров, в большинстве своём из дворян, пошло на службу в Красную Армию. А офицеры и генералы Генерального штаба царской армии раскололись надвое: 50% возглавили красноармейские полки и дивизии и 50% — белогвардейские части. В романе В. Кочетова представлены и те и другие. Особо выделены фигуры военспецов-предателей и предателей из элитной интеллигенции, бывших на советской службе и в рядах Красной Армии.

Война не на жизнь, а на смерть

Роман Всеволода Кочетова «Угол падения» посвящён главным образом раскрытию и обезвреживанию Петроградским ЧК организованного предательства как среди военных, так и среди штатских специалистов в период наступления Юденича на Петроград. Здесь вновь вернёмся к диктатуре пролетариата, без которой не могло быть и речи о победе Советской власти, то есть власти трудящегося большинства в Гражданской войне в России 1917—1922 годов.

Об этом Лениным в «Заметках публициста» (1920 г.) сказано прозрачно ясно, без каких-либо недомолвок: «Диктатура слово большое, жёсткое, кровавое, слово, выражающее беспощадную борьбу не на жизнь, а на смерть двух классов, двух миров, двух всемирно-исторических эпох.

Таких слов на ветер бросать нельзя».

Отсюда вытекает жестокая логика Гражданской войны. Такими были все гражданские войны, известные человечеству. Видный представитель Петроградского ЧК Ян Карлович (образ собирательный) — один из главных героев кочетовского романа — так объясняет молодому чекисту Константину Осокину неизбежную жестокость Гражданской войны в Советской России: «Гражданские войны — история это хорошо знает — самые жестокие войны. Война с французами или с японцами, с немцами — дело другое... Лезут к нам, а мы-то на своей земле. Ударим по ним, они и уйдут. А куда уйдут? На свою, ихнюю землю. Никто ничего не потерял, все при своих. Если не брать в счёт убитых и раненых да сожжённые города и сёла. А гражданская война? В такой войне и мы на своей земле, и они, генералы, помещики, тоже её своей считают. Да она ведь, разобраться, и на самом деле не чужая же им. На ней каждый из них родился и вырос. Они тоже, Осокин, русские люди. Уходить ни нам, ни им, получается, некуда как на дальнюю чужбину. Значит, что? Приходится воевать до полного подчинения или истребления одной стороны другой». И, чуть помедлив, председатель Петроградского ЧК произнёс пророческую фразу: «Когда революция победит окончательно, когда у всех будет хорошая, спокойная жизнь, некоторые скажут: а чего это там понапрасну кровь людскую проливали?»

Эти некоторые объявились, и их оказалось немало, в обманную горбачёвскую перестройку. Но вернёмся к 1919 году, когда готовилось наступление Юденича на Петроград. Тогда-то и состоялся разговор Константина Осокина с командиром бригады Николаевым — бывшим царским генералом, добровольно вставшим на защиту Советской России.

«— Но скажите, товарищ командир бригады... вы знаете, сколько мы, ЧК, переарестовали и расстреляли бывших, а среди них и генералов? Об этом были сообщения в газетах...

— Вы хотите знать, как я отношусь к этому?

— Да.

— А что вам ещё оставалось? — Николаев погладил клеёнку на столе. — Ничего вам другого и не оставалось. Или вы, или вас. Жестокая, но никакими порывами добролюбия не преодолимая закономерность. Не вы, так вас бы те люди расстреляли. Притом с величайшей жестокостью, мстя за испытанный страх».

Дворянин, любящий свою Родину и потому сумевший подняться над своими узкоклассовыми интересами и стать сознательным союзником трудящегося большинства, Николаев понимал, что вместе с этим большинством он рискует лишиться жизни в случае поражения Советской власти. «Или вы, или вас» — эти слова означали для него, как для каждого красноармейца вверенной ему бригады, — «или мы, или нас». Он сделал свой окончательный выбор. Бывший царский генерал, а теперь красный командир, оказавшись в плену у белых, Николаев с достоинством и честью принял смерть. Вот как об этом сказано в романе Всеволода Кочетова. Доверенный Юденича генерал Владимиров предложил комбригу пойти на предательство в обмен на жизнь:

«— Я уполномочен предложить вам командование полком. На первых порах. Дальше возможна и дивизия. Вы возвращаетесь в семью русского офицерства, с её понятиями о чести, благородстве поступков, патриотичности порывов. Вы вновь станете уважаемым человеком, и когда придёт час полного освобождения родины от красной нечисти...

— Не будет такого часа, нет! Не обольщайтесь. Историю вспять не повернуть.

— Но для некоторых её можно оборвать на самом нежелательном для них этапе! — жёстко сказал Владимиров.

— Пуля? — Николаев взглянул на него с насмешкой.

— Петля! — Ладонь Владимирова стукнула по столу.

Выражение насмешки сошло с лица Николаева. Он знал, что его собеседник не шутит.

…...

— Тогда не мешкайте, не тяните. Готовьте свои верёвки, господа».

Нелегко, не без неизбежных жертв, складывался союз пролетарских и непролетарских слоёв трудящихся. Союз из пролетарских революционных патриотов и традиционных патриотов, которым в конце концов пришлось определяться, за какой они класс — за пролетариат или за буржуазию. Этот классовый выбор делался далеко не сразу. Поначалу истинные патриоты определялись между двумя противоположностями: кто за Россию и кто против России. В середине Гражданской войны большинство их убедилось: вожди белых — все на службе у Запада, за национальную независимость России борется только Советская власть.

Александр Куприн и другие

В Гражданской войне отстранённость от политической борьбы — за Советы или против них, этакая присущая ряду интеллигентов уединённая порядочность и честность (я за Советы и честно служу им, но я не стукач и выдавать своих бывших товарищей по институту, даже если они заговорщики, не буду) с неизбежностью жестоко мстит за себя. В романе В. Кочетова названная отстранённость и уединённая интеллигентская честность обернулись трагедией для одного из главных героев романа — Ильи Благовидова, инженера-путейца. Илья что есть сил участвовал в восстановлении мостов, взорванных белогвардейскими заговорщиками. За свою самоотверженную работу заслужил высокое доверие петроградских чекистов, чем гордился один из их руководителей ЧК Павел Благовидов, младший брат Ильи. Братья любили друг друга. Оба были морально чисты и мужественны. Но Павел руководствовался моралью борца, он был большевиком, а Илья — той общечеловеческой моралью, в которой бдительность в борьбе не на жизнь, а на смерть не имела места. Это-то и подвело старшего Благовидова.

Случилось так, что Илья посетил своего научного руководителя по институту и не мог не видеть у него в квартире многих лиц штатских, но с военной выправкой. Институтский наставник Ильи давно был на подозрении у чекистов. Но сколько ни пытались Павел Благовидов и Ян Карлович выведать у Ильи, что и кого видел он у подозреваемого в антисоветском заговоре, Благовидов-старший наотрез отказался отвечать на данный вопрос: «Я не стукач». Его молчание дорого обошлось защитникам Петрограда и самому Илье: он был замучен и убит по приказу Юденича.

Не допускал мысли Илья Благовидов, что он ложной честностью перед человеком, которому в прошлом был обязан, содействовал предательству тайных противников Советской власти, их усилиям сдать Петроград Юденичу. Не думал Илья об этом, нет, не думал, но по факту вышло, что именно этому он содействовал. В борьбе двух непримиримых сторон не может быть промежуточной позиции. Не может быть абстрактной честности, что убедительно показано Кочетовым.

Вопрос об ответственности интеллигенции за судьбу народа, страны является, пожалуй, одним из главных у Всеволода Кочетова. Интеллигенция представлена в его романе в разных социальных средах и группах. Партийная интеллигенция запечатлена в образе чекистов: Яна Карловича, Павла Благовидова, др. Рельефно дана она в образе партийных вождей: Ленина, Сталина, Зиновьева и Троцкого. Последние двое, как графически чётко показано Кочетовым, не были пролетарскими вождями. Но по митинговому красноречию, увы, воспринимались массами как страстные трибуны революции. О них ещё будет речь впереди.

Сейчас же остановимся на именитой, внёсшей свой весомый вклад в русскую культуру, интеллигенции. Об одном из её представителей, классике русской литературы Александре Ивановиче Куприне, повествует автор романа «Угол падения». Грозовой для Петрограда 1919 год знаменитый писатель, автор «Поединка», «Гранатового браслета», «Ямы», встретил в Гатчине, в своём доме с красивой усадьбой. Вёл он там замкнутый образ жизни: ни с кем никакого общения. На предложение местной Советской власти принять участие в издании городской газеты «Красный пахарь» ответил язвительным отказом: «Если красный, то какой он пахарь... Нет, увольте».

Далее по Кочетову: «Имел ли хоть какие радости Александр Иванович в своей тревожной, скрытой жизни? Имел, конечно. Дом, семья, вот эти огород и сад, где с первыми апрельскими ручьями он начал копошиться от рассвета до темноты. Иной раз добродей-сосед, грешивший, всем известно, спекуляцией, спроворивал ему из Питера, что называется, в загашнике бутыль-другую спирта. Выпив, Александр Иванович соловел и, уплывая в прошлое, вспоминал о Крыме, Ялте, о петроградских и московских ресторанах, о ресторане господина Соколова, о «своём» там местечке возле окна, выходившего разом — было оно угловое — на улицу Гоголя и на Гороховскую.

Писал ли Александр Иванович в нелёгкие для него крутые времена? Нет, не писал. Во всяком случае, ничего значительного. Так, мелкие заметочки в записную книжку. Не писалось. Не было света впереди, один мрак».

Но как только в Гатчине появились белые, Александр Иванович в первый же день их прихода предстал пред очи коменданта города генерала Глазенапа и предложил ему свои услуги в качестве редактора городской газеты, конечно же, антисоветской и антибольшевистской.

Когда красные с боями ворвались в Гатчину, писатель Куприн бежал с белыми генералами в Ямбург. Узнав об этом, Павел Благовидов сказал:

«— Жаль!.. Очень жаль!.. Пальцы грызть когда-нибудь станет, жалеючи, что не остался, что бросил свой край, свою землю, свой народ. О чём ему там писать, на чужбине? Он же всегда о русских людях писал, о тех, кто составляет русский народ. А какой русский народ в Парижах и Лондонах, куда бегут сейчас наши запутавшиеся интеллигенты? Жаль, очень жаль!» Увы, бацилла буржуазности оказалась столь сильна в классике русской литературы, что на крутом переломе истории превратила его в типичного обывателя-мещанина, которого он так талантливо развенчивал.

Ленин и питерский пролетариат

В Гражданской войне невозможно отсидеться в своём доме, остаться посередине в смертельной схватке двух сторон: пролетариата (и непролетарской массы трудящихся) и буржуазии (и всех неизлечимо больных буржуазностью).

Развязанный белыми террор против красных не мог остаться безответным. На этот счёт у Ленина — вождя пролетарской революции — не было никаких сомнений. По решению ленинского ЦК и призыву петроградского ЧК «шли и шли из улицы в улицу люди с винтовками за плечами и с наганами в руках». «Растерянно смотрели на отнятое у них,... извлечённое из тайников оружие схваченные, арестованные заговорщики». Как сказано Кочетовым: «надо было срубить голову гадине в Петрограде». Красный террор был возмездием эксплуатируемых за белый террор эксплуататоров.

Диктатура пролетариата или диктатура буржуазии (не только российской, но и мировой, начавшей интервенцию) — таков главный вопрос Гражданской войны в России. К 1919 году к большинству трудящихся пришло осознание неизбежности возврата к буржуазно-помещичьей собственности и власти в случае ослабления, не говоря уже о поражении, диктатуры трудящегося большинства — власти Советов. Всё решал Петроград, его рабочий класс, его большевики, его ЧК, его красноармейцы и матросы.

В романе Всеволода Кочетова представлена панорама героических усилий питерского рабочего класса для защиты города, как её видел Павел Благовидов: «Павла нисколько не удивило, что среди глубокой ночи люди не спят. Весь Петроград в эти дни не ложился ни на час, ни на минуту. Учреждения, связанные с защитой города, — а они все были связаны с нею — были вновь, как и в мае — июне, открыты и работали круглые сутки. Ни у Смольного, ни во Дворце труда не угасал огонь в окнах, в три, в пять часов ночи там было так же людно и шумно, как в три, в пять часов дня (вспомним ленинское: диктатура пролетариата — это союз, в данном случае союз рабочих и служащих, интеллигенции учреждений. — Ю.Б.) Уснуть на час — значит дать врагу продвинуться на вёрсты ближе к городу. Уснув в эти дни, можешь уже проснуться в плену у белых.

Нет, не это удивляло Павла, не круглосуточный, напряжённый фронтовой труд ижорцев. А его тщательность. В таких невыносимых условиях, невыспавшиеся, голодные, часто простуженные люди могли бы не помнить о качестве работы — сделано, и ладно. Но нет, мастера придирчиво, придирчивей, чем обычно, осматривали каждую заклёпку, каждый стык броневых листов. Что не так — исправь, переделай.

Если бы Павел смог перенестись в эту ночь на другую окраину Питера, на Путиловский завод, к своему дядьке Степану Егоровичу, он и там увидел бы весь рабочий класс в цехах».

И ещё не менее примечательное в те тревожные дни. «Шестнадцатого октября, — читаем мы в романе, — выполняя указание ЦК партии и товарища Ленина об «упразднении девяти десятых отделов», на фронт срочно отправлялся большой отряд взявших в руки винтовки ответственных работников областного Совета народного хозяйства. На позиции выехал и отряд работников Революционного трибунала Западного фронта».

Впечатляюще показана Кочетовым сильнейшая сторона личности Ленина как политика нового типа — его слитность с рабочим классом и всем трудовым народом. Он не давал себе передышки и трудился, как рабочий и крестьянин. Единство его судьбы с судьбой честных рядовых тружеников, взявших в руки винтовки для защиты Советской власти, представлено писателем через видение пролетарского вождя Павлом Благовидовым: «Удивлялся Павел его нечеловеческому умению объять поистине необъятное. Мысленным взором он видел этого человека там, в Кремле, где Ленин дни и ночи проводит возле телеграфных аппаратов, получая сообщения и отдавая распоряжения по всем фронтам. Как может он помнить о каждом полке, о каждом отряде, которые разбросаны на тысячевёрстных пространствах, как ухитряется видеть всё, что в ту или иную минуту происходит под Харьковом или Омском, под Ямбургом или здесь, возле Колпина? Не зря и брат Илья постоянно восхищается Лениным как самым деловым и точным, обязательным человеком, какого только знала и знает история человечества».

Особоуполномоченный Совета Обороны Сталин

Никто так точно не определит стиль многогранной деятельности Ленина-политика, как это сделает Сталин: русский революционный размах плюс американская деловитость. В романе Всеволода Кочетова основой сочетания этих двух составляющих ленинского стиля выступает конкретный анализ конкретной ситуации в оценке текущего момента, представление её массам, какой бы суровой она ни была, с верой в их сознательность и готовность победить врага во что бы то ни стало... Перед строем красноармейцев Павел Благовидов читал призывную статью Ленина в «Петроградской правде»: «Враг старается взять нас врасплох. У него слабые, даже ничтожные силы, он силён быстротой, наглостью офицеров, техникой снабжения и вооружения. Помощь Питеру близка, мы двинули её. Мы гораздо сильнее врага. Бейтесь до последней капли крови, товарищи, держитесь за каждую пядь земли, будьте стойки до конца, победа недалека! Победа будет за нами!» Почитайте выступление Сталина по радио 3 июля 1941 года, и вы найдёте в нём перекличку с ленинской статьёй.

Деловитость, точность, обязательность, железная самодисциплина и воля, вера в массы контрастируют в романе Кочетова с паникёрством и авантюризмом от страха перед нашествием белых Зиновьева и Троцкого.

Григорий Зиновьев — один из множества детей мелкобуржуазной провинциальной семьи Апфельбаумов-Родомысльских — сохранил в себе тщательно скрываемую за ультрареволюционной фразой мелкобуржуазную психологию и, как выяснилось в конце концов, идеологию. Ленин всегда это знал, но кадровый голод в первые годы Советской власти и немалая популярность в массах псевдопролетарских трибунов типа Зиновьева, Троцкого, их организаторские способности — всё это заставляло Владимира Ильича терпеть их на высоких партийных и государственных постах. Но не случайно в годы Гражданской войны он посылал к тому и другому Иосифа Сталина с чрезвычайными полномочиями.

В мандате Сталина, подписанном Лениным, в частности, было написано: «Все распоряжения товарища Сталина обязательны для всех учреждений, всех ведомств, расположенных в районе Западного фронта.

Товарищу Сталину предоставляется право действовать именем Совета Обороны, отстранять и предавать суду Военно-революционного трибунала всех виновных должностных лиц».

Зиновьева бесило, что ему, ответственному секретарю Петроградского губкома РКП(б), председателю Исполкома Коминтерна, можно сказать, вождю мирового пролетариата (так он о себе думал), не воздают должное... По прибытии в Петроград Сталин немедленно приступил к выполнению поручения Ленина, которое тот изложил в телеграмме на его имя, минуя Зиновьева: «Вся обстановка белогвардейского наступления на Петроград заставляет предполагать наличность в нашем тылу, а может быть, и на самом фронте, организованного предательства. Только этим можно объяснить нападение со сравнительно незначительными силами, стремительное продвижение вперёд».

В свою очередь Сталин почти что тотчас телеграфировал в Москву: «Немедля передайте Ленину или, если нет его дома, Склянскому следующее. Сегодня утром после начатого нами усиленного наступления по всему району один полк в две тысячи штыков со своим штабом открыл фронт на левом фланге под Гатчиной, у станции Сиверской, и со своим штабом перешёл на сторону противника».

Факт организованного предательства на фронте был налицо. В тылу, в Петрограде, у Зиновьева под носом сформировалась враждебная сила, называемая сегодня «пятой колонной». Причём в неё входили люди из окружения Зиновьева, бывшие эсеры, перекрасившиеся в большевиков. С прибытием в Петроград Сталина у питерских чекистов появилось второе дыхание, поскольку пресечена была дезорганизаторская деятельность секретаря Петроградского губкома РКП(б). У них, чекистов, расширились возможности обнаружения главных нитей заговора и его обезвреживания накануне наступления Юденича.

Довольно быстро оценив критическую ситуацию на фронте, Сталин запрашивает у Ленина три полка, и Ленин в тот же день удовлетворяет этот запрос. В романе Кочетова Ленин и Сталин понимают друг друга с полуслова при безусловном доверии друг к другу.

Из Москвы последовал приказ Председателя Совета Обороны республики Ленина:

«— Немедленно в Седьмую армию три полка.

За этим приказом — новый:

— Помочь Питеру с Восточного фронта!

...Ленин предупреждал:

— Полки, идущие в Питер, должны быть абсолютно надёжны».

Положение на фронте выправилось, но организованное предательство давало о себе знать. В ночь с двенадцатого на тринадцатое июня разразился мятеж на форте Красная Горка, затем и на форте Серая Лошадь. Сталин настоял на том, чтобы объединённые силы войск и флота начали одновременную атаку на них с моря и с суши. Мятеж был подавлен и особоуполномоченный Совета Обороны республики Сталин мог доложить Ленину: «Ваше поручение выполнено».

Роман «Угол падения» вышел в свет в 1972 году, когда киноэпопеей «Освобождение» было положено начало возрождению народной памяти о Сталине. Художественное слово Всеволода Кочетова явилось существенным вкладом в данный процесс, что до сих пор непрерывно длится по восходящей линии. По Кочетову, Ленин и Сталин: рядом с гением — гений.

Предательский авантюризм Троцкого и Зиновьева

Читаешь роман Кочетова, и непроизвольно приходит на память мысль Гоголя в его «Мёртвых душах»: пора дать отдых добродетельному герою и «наконец, припрячь подлеца». Кочетов делает это, рисуя на страницах своего романа портреты политических чичиковых времён Гражданской войны 1917—1922 годов. Он живописует нам их в образах Зиновьева и Троцкого. Если гоголевский герой выдавал мёртвые души за живые, то эти два политических авантюриста готовы были живые души рабочих, солдат, всех защитников и жителей Петрограда превратить в мёртвые во имя своих «высоких идей». Для иллюстрации сказанного приведём лишь два эпизода из романа В. Кочетова.

«Покачиваясь на мягких рессорах личного салон-вагона на пути из Москвы в Петроград, председатель Реввоенсовета Лев Троцкий, где-то в районе Бологого, вписывал в свой приказ от шестнадцатого октября такие строки: «Задача не в том только, чтобы отстоять Петроград, но в том, чтобы раз навсегда покончить с Северо-Западной армией». У Троцкого было своё мнение, весьма заметно отличавшееся от мнения Центрального Комитета. «С этой точки зрения, — быстро строчил он далее, — для нас, в чисто военном отношении, наиболее выгодным было бы дать юденической банде прорваться в самые стены города, ибо Петроград нетрудно превратить в большую западню для белых».

А выступая семнадцатого октября на заседании Комитета обороны Петроградского укрепрайона, Троцкий говорил то, что иначе, как кощунственным, а по-народному просто подлым по отношению к защитникам и жителям Петрограда не назовёшь:

«— Конечно, я понимаю вас, товарищи, уличные бои сопряжены со случайными жертвами, с гибелью женщин и детей, с разрушением культурных ценностей. Но невинные жертвы и бессмысленные разрушения легли бы не на нас с вами, а целиком на ответственность белых бандитов. Зато ценой решительной, смелой, ожесточённой борьбы на улицах Петрограда мы достигли бы полного истребления северо-западных белых банд.

Павел Благовидов слушал эту речь, не веря ушам».

Зиновьев был с Троцким заодно. И это при том, что до приезда в Петроград Председателя Реввоенсовета он убеждал (скорее — настаивал) Комитет обороны Петроградского укрепрайона в необходимости эвакуации промышленных, в первую очередь оборонных, предприятий и потопления Балтийского флота, дабы он не достался врагу. Случись это, Петроград был бы взят белыми, и, весьма вероятно, английские эсминцы бросили бы якорь у берегов Кронштадта. Но плану Троцкого — Зиновьева не суждено было сбыться. Он был отвергнут ЦК партии и Советом Обороны республики. По словам Ленина, судьба Петрограда означала наполовину судьбу Советской России.

Зиновьевым и Троцким доверенная им партийная и государственная власть рассматривалась как их частная собственность, как их личная диктатура. Не случайно Зиновьев, о чём повествует Кочетов, создал в Петрограде своё Северное правительство и был взбешён, когда его ликвидировал Совет Обороны. Дискредитировало ли поведение двух политических авантюристов идею диктатуры пролетариата в ленинском её понимании? Вопрос риторический. Если же говорить о нравственном смысле их злодеяний, то, по Кочетову, это была их месть Ленину, а затем и Сталину из зависти к их исторической правоте. В конце концов, она их привела к измене Советской Родине.

Но остановимся ещё на одном эпизоде кочетовского романа, в котором обнажена обыкновенная буржуазность мещанских политиканов Зиновьева и Троцкого. Читаем: «Зиновьев думал о том, что Лев Давидович куда ловче его умеет устраиваться: имеет целый поезд с царским комфортом, даже псы вон лежат на ковре.

— Кстати, — сказал он с усмешкой. — Лев Давидович, а это правда, что генерал Мамонтов где-то под Тамбовом захватил твой вагон в твоё отсутствие и получил вместе с ним в качестве трофея какого-то редкостного бульдога? Белые газетки писали, что генерал привёз его то ли в Таганрог, то ли в Новочеркасск.

Не поднимая головы и не отрывая руки от бумаги, Троцкий быстро ответил:

— А я вот в тех газетках прочитал, Григорий, что ты взял к себе повара убиенного Николая Александровича Романова. Не пикантно ли?

У Зиновьева дёрнулись губы. То, о чём сказал Троцкий, было правдой».

Реставрация буржуазности партийных верхов — одна из главных причин трагедии партии, созданной Лениным. Об этом коммунистам России никогда забывать нельзя. Как нельзя забывать и об уроках Гражданской войны.

Источник: КПРФ

  Обсудить новость на Форуме