13:00 15.10.2010 | Все новости раздела "КПРФ"
Дата в истории: Памяти академика Олега Трубачёва
Речь в этих заметках пойдёт о выдающемся русском, советском учёном — академике Олеге Николаевиче Трубачёве, которому 23 октября сего года исполнилось бы 80 лет. Но уже более восьми лет назад он ушёл…Памятная дата побуждает обратиться к уникальной личности этого человека не только потому, что он, по признанию коллег, «целая эпоха в языкознании» и, более того, «в сфере гуманитарного знания второй половины ХХ века». Разумеется, любой учёный интересен прежде всего своим вкладом в науку, а вклад Трубачёва, опять-таки по определению самых авторитетных его коллег, исключительно велик.
Однако есть еще общественно-гражданское лицо учёного, проявляющееся в отношении к Родине и народу, особенно в труднейшие для них переломные времена. Герою моих заметок именно такое время выпало на последнем этапе его жизни. И то, как он вёл себя, с чем обращался к людям, а теперь, через годы, обращается к нам и в будущее, представляет большой нравственный урок, поучительный для многих.
Переломное время, о котором сказано выше, — это «перестройка» и последовавшие затем 90-е годы. Недавно соратники учёного выпустили прекрасную книгу воспоминаний и других материалов — его и о нём. Так вот, при чтении этих интереснейших страниц возникает яркий и обаятельный образ предельно увлеченного человека, который, как говорится в одной из статей, «жил в науке, дышал наукой и милее, дороже науки для него ничего не существовало». Об этом публикация в газете «Правда».
Почему он выбрал «Правду»
Перед нами, можно сказать, типичный путь советского учёного, какой — по внешним обстоятельствам — проходил, наверное, почти каждый. Да, конечно, исключительными своими способностями Трубачёв уникален уже в школе и Днепропетровском университете, где у него по праву складывается репутация полиглота (а впоследствии он будет работать на 50 с лишним языках!), однако внешне всё было как у других.
После краткой работы в международном отделе «Комсомольской правды», куда его позвали именно как полиглота,— аспирантура в академическом Институте славяноведения, защита кандидатской диссертации, потом докторской — теперь в академическом Институте русского языка, где вскоре он станет заместителем директора — знаменитейшего академика Виктора Владимировича Виноградова. Да, здесь начнётся для Трубачёва работа над главным трудом его жизни — «Этимологическим словарём славянских языков», составляющим ныне уже более 30 томов. Настоящий подвиг! Но внешне — обычная работа: пополнение картотеки, научные командировки, конференции, статьи в специальных изданиях…
И вот 13 декабря 1984 года статья Трубачёва появляется не где-нибудь в малотиражном научном сборнике или узко специальном журнале — скажем, в «Вопросах языкознания», а в «Правде». Под названием «Свидетельствует лингвистика».
Проходит сравнительно немного времени, и 28 марта 1987 года в «Правде» печатается вторая его статья — «Славяне: язык и история».
Публикации настолько знаменательные, что они не только тогда произвели очень громкий общественный резонанс, но и теперь оцениваются как своего рода этапные в деятельности учёного. Именно так говорилось о них на общественном представлении той прекрасной книги памяти академика О.Н. Трубачёва, которую я выше упомянул и в которую, кстати, обе эти статьи вошли.
А вызвало их — причём не случайно на страницах «Правды»! — как раз наступление тяжелейшего переломного времени для нашей страны. Оно еще не было объявлено под псевдонимом «перестройка», ещё многое таилось и ждало своего часа, а Трубачёв (вот вам и «кабинетный» учёный!) гениальным чутьём уловил дыхание страшной угрозы. И, уловив, решил предупредить соотечественников через газету, имевшую огромный тираж и, как он был уверен, наибольшее влияние.
Первая статья стала первым его предупреждением, вторая — уже голосом окрепшей тревоги. В голосе учёного поначалу сдержанно, а затем всё сильнее звучала пронзительная тревога за родной язык, за родной народ, за будущее Родины, над которым нависала серьёзнейшая опасность.
Против комплекса славянской и русской неполноценности
Потом он так определит главное для него в тех правдинских выступлениях: «Забота профессионала-слависта о нашем национально-культурном достоинстве, а вернее будет сказать — о забвении достоинства, поощряемом агрессивным незнанием или ложным знанием».
Били по достоинству народа, потому что, сокрушив его, легче сокрушить страну. Не все, увы, это понимали. Но, что еще более прискорбно, нашлось немало таких, в том числе и в научной среде, которые сознательно, охотно и даже страстно включились в наступление против русского народа. И об этом несколько позднее Олег Николаевич скажет прямо:
«В обстановке нынешнего ажиотажного спроса на «общечеловеческие ценности» некоторые уже не скрывают своих намерений спустить по умышленно заниженной «деревянно-рублёвой» таксе наши ценности национальные, этнокультурные, явно мешающие кому-то, кто претендует у нас на режим наибольшего благоприятствования. Сравнение с падением злополучного рубля не случайно, ибо и в одном и в другом, к глубокому сожалению, слишком уж явно лезет наружу стремление угодить Западу, отныне уверенно вершащему судьбы (так, по крайней мере, думают те, кто ему угождает…)».
Теперь-то всё это стало явным. А начиналось исподволь — с постепенного, но всё более настойчивого внедрения идеи о некоей неполноценности славян, то есть в первую очередь — русских. Шло с Запада, однако «угождающие» Западу в СССР были тут как тут. Использовались и «традиционные» недоброжелательные воззрения, небескорыстно сформированные еще много веков назад.
Цитирую первую из правдинских статей Олега Трубачёва — «Свидетельствует лингвистика»: «Если бы мы не обратили должного внимания на данные языка, мы просто не знали бы всей исторической правды, которая состоит в том, что славяне ни в чём особенно не отставали от других современников по родо-племенному строю. В частности, они имели свои древние названия копья, щита, стрелы. Больше того: рассказы древних (римских и греческих.— В.К.) писателей о пеших славянах, почти не знавших конницы, просто перечёркиваются свидетельствами языкознания о древности славянских названий седла и стремени. А это уже говорит не просто о езде верхом, но о кавалерийских усовершенствованиях, которых Запад долго не знал. При Александре Македонском, Юлии Цезаре и много позже там ездили, сидя «охлюпкой», как сказал бы Даль».
Вот так размышляет Трубачёв, приводя один за другим свои доводы, решительно опровергающие «научный миф» о культурной отсталости славян. Например, о том, что у них якобы не было ни порядка, ни культурного скотоводства, ни понятия о городах. Но, утверждает Трубачёв, «это несовместимо с картиной богатой материальной культуры древних славян, восстановимой, в частности, лингвистически. Достаточно сказать, что у древних и древнейших славян было название города…»
Автор статьи замечает: «Такие факты нельзя игнорировать, но их игнорируют… Складывается впечатление, что не всем нужна историческая правда. Некоторым — явно наоборот». В самую точку!
И как завершал он тот принципиально важный свой дебют в «Правде»? «Языкознание исследует внутренний смысл слова, обозначаемый сухим научным термином «семантика». Однако за словом и за его смыслом всегда стоит нечто большее — коллективный опыт народа, его дух, его подлинное величие — то, что будит в каждом из вас не один только научный интерес, но и дает священное право русскому, славянину любить русское, славянское, и это столь же естественно, как любить своих родителей».
Вот ведь к чему пришёл Олег Николаевич, опираясь на свои глубокие историко-филологические разыскания.
Конъюнктурщины и потакания моде не терпел
Но с января 1984-го по март 1987-го в том направлении, о котором он размышлял (впрочем, как и во всей жизни страны), произошло нечто весьма серьезное. О положении русских в одной из автономных республик Северного Кавказа поведала ему старая русская женщина, приехавшая в Москву с длинным письмом высокому партийному руководству, а перед этим встретившаяся с автором взволновавшей её статьи в «Правде». Рассказ женщины вызвал тревожные мысли, с которыми по-своему перекликались высказывания читателей из других мест.
Москвичка — очевидно, филологически образованная — писала, например, следующее: «Чего только не услышишь, причём не по секрету, а прилюдно, на шумном перекрёстке: что «Слово о полку Игореве» — подделка, что русский язык — протатаренный (эти «знатоки» к татарским относят такие даже слова, как «князь» и «изба»), что и русские-то — не русские, а некое «смешение», что «до Петра был мрак, лавок даже не было, вернее, лавки-то были, а вот стульев не было». Эти горе-проповедники порой даже не скрывают своего сожаления, что слепая судьба обрекла их говорить на русском языке».
Словом, наступление на государствообразующий народ и его язык приобретало уже подрывной характер по отношению к сложившемуся в нашей стране Союзу народов и языков. Страсти возбуждались и накалялись. С одной стороны, усиливающиеся крики о «русификации», с другой — нападки на всё русское, начиная с языка. И в этом, что особенно возмущало Трубачёва, всё заметнее становилась роль его коллег по науке.
Скажем, профессор Канзасского университета в США Г. Гальтон, выходец из Восточной Европы, пишет рецензию на сборник работ другого такого же выходца — А. Исаченко. А главный вывод делается такой: русский язык, оказывается, вовсе не типичный славянский язык, тем более что его положение периферийно.
Однако что значит «типичный» и имеются ли такие в природе? «Ведь каждый язык, в сущности, нетипичен, то есть неповторим, в том числе и русский,— даёт свою отповедь Трубачёв.— И так называемая периферийность положения русского языка в современной науке должна объективно оцениваться как преимущество, способствующее сохранению многих его древних особенностей».
Русский учёный излагает научный взгляд на проблему. Но он чётко понимает при этом, что его оппоненты в данном случае далеки от науки: у них конъюнктурно политическая цель!
Он обращает внимание на переизданную в рецензированном сборнике статью Исаченко «Индоевропейская и славянская терминология родства в свете марксистского языкознания». Вернее, так она называлась раньше, когда вышла впервые. А будучи переиздана в западном издательстве, утратила в названии последние слова. О чём это говорит? «Если одна и та же работа один раз предлагается «в свете марксистского языкознания», а другой раз — уже «не в свете», у нас это квалифицировалось бы как ренегатство»,— без обиняков заключает Олег Николаевич.
Но ещё больше его беспокоит другое. Лингвисты и в Западной, и в Восточной Европе давно знали Исаченко как человека скользкого и склонного к конъюнктурщине. Теперь же его беспринципные, а по форме броские высказывания, его охаивание корней и самобытности развития русского языка всё активнее берутся на вооружение.
Как объяснить эти перемены во взглядах на такого человека? «А человека от учёного отрывать нельзя»,— делает принципиальное замечание Трубачёв. И делится горькими наблюдениями: «Люди, раньше откровенно называвшие Исаченко неприятным человеком, впоследствии почтили его посылкой своих статей в юбилейный сборник, другие, резко критиковавшие его как пасквилянта на всё русское, теперь уже с некоторым пиететом вспоминают, что он занимался типологией славянских языков. Чего здесь больше — фрондёрства, игры в своё особое мнение или потакания моде, которая, как и во все времена, проистекает откуда-то со стороны?»
Этический критерий — проверка всему
Сегодня мы знаем, к чему привело «потакание моде», ставшее невероятно широким среди учёных и так называемой творческой интеллигенции. К разрушению страны. А вот для Трубачёва такое «потакание» было категорически неприемлемым! «…Проверкой всему должен оставаться этический критерий»,— отчеканил он тогда в «Правде». И сам (недаром назван рыцарем науки) стойко держался этого.
Наука и нравственность для него нераздельны. Он видит: поступаясь нравственностью, предают науку, а то и более — страну.
«Доходит до того,— написал он с невероятной болью,— что сейчас в научной литературе, да и у широкой общественности набрало силу мнение, что якобы неудобно называть нашу начальную письменность и её язык русскими, поскольку это общее наследие языка и культуры не одних русских, но и украинцев и белорусов. Вот пример, когда из верной посылки делаются неверные выводы. Ведь Русь Х—ХI веков никак иначе себя не называла, а только Русью, Русской землёй. Начать называть этот ранний период языка и литературы древневосточнославянским значило бы фактически переименовать его».
Он разъяснил предельно понятно: «Украинские и белорусские товарищи не должны беспокоиться за прошлое своих языков и письменных традиций: оно у них было и остаётся общим с русскими. Ясно одно: живущая с древности традиция названий «Русь», «русский», «Русская земля» не должна легковесно отменяться или заменяться, ибо подобные замены порой рискуют обернуться злоупотреблением».
Это был авторитетнейший голос учёного, но… Тон задавали уже другие, и слушали больше, увы, других. Он не случайно вспомнил в своей правдинской статье великого русского поэта:
«Более ста пятидесяти лет назад Пушкин написал стихотворение «Клеветникам России», и нет, считаю, в его поэтическом наследии строк, которые звучали бы до сих пор так актуально. Эти стихи в те времена не были до конца поняты читательской публикой. Тогда, как и сейчас, европейская печать старалась подхватить каждый повод для разжигания антирусских настроений.
О чём шумите вы, народные витии…
Народные витии — это ведь не «народные ораторы», как можно было бы понять сейчас, это те, кто присваивает себе право вещать от имени целых наций. Именно в их и им подобных действиях Пушкин увидел злоупотребление справедливыми национальными лозунгами. Именно против злоупотребления гневно и бесстрашно выступил Пушкин. Прошло время, а отповедь «Клеветникам России» гремит, как будто написанная вчера».
Идея единства осталась главнейшей для него
Эта отповедь так же гремит и сегодня — отповедь Пушкина, отповедь Трубачёва. Прошло время после тех его этапных статей в «Правде», а теперь уже и после его ухода, но клеветники России по-прежнему в силе. Ненавистники России по-прежнему вовсю вещают и действуют, причем не только за её пределами, но и здесь, у нас в стране.
Разве вы не видите и не слышите их с телеэкрана? Разве они не дают о себе знать во многих законах, которые принимаются? Разве зловещие проекты, планы и намерения, витающие в воздухе, не напоминают вам о них день ото дня?
Одно из таких намерений, с которым ему пришлось публично сразиться совсем незадолго до кончины, состояло в провозглашенной вдруг необходимости перевода русского языка с кириллицы на латиницу. То есть с нынешнего нашего алфавита, данного нам, как и другим славянам, более тысячи лет назад Кириллом и Мефодием, на алфавит латинский.
И чем же это обосновывается? Да опять-таки «неполноценностью» славянской! Дескать, отстает Россия от «цивилизованных» стран из-за своей кириллицы, и если при наступившей глобализации и компьютеризации хочет идти в ногу с «прогрессивным миром», должна полностью перейти на латинский алфавит, иначе, что называется, счастья не видать.
Ах как сильно задело это уже тяжелобольного Трубачёва! Сразу откликнулся на предложение писателя Юрия Лощица выступить в «Советской России», интересовался откликами на опубликованную беседу, продолжал неотступно думать об этом до самых последних своих дней.
Вот в упоминавшейся книге о нем есть воспоминания ученого-слависта Евгения Михайловича Верещагина «Последняя встреча». Встреча эта произошла в больнице, откуда Олегу Николаевичу уже не суждено было выйти. И весь разговор оказался именно об этом вопросе, злободневном и весьма болезненном.
История через века снова перекликнулась со жгучей современностью. Верещагин написал для «Вопросов языкознания» статью о перипетиях борьбы первоучителя славян Мефодия с «триязычниками», представителями франкского духовенства, которые стремились извести славянскую книжность и азбуку. По их мнению, писать и читать надлежало только на трех языках — еврейском, греческом и латыни, а Евангелие и литургия на славянском недопустимы.
— А что, Евгений Михайлович, может быть, триязычная ересь, с которой сражались Мефодий и его ученики, воскресает в наши дни? — спросил вдруг Трубачёв своего гостя, сказав, что прочитал его статью. И тут же начал развивать свои мысли, высказанные в газетной беседе.
Сердцем духовной культуры является язык, а если этот язык имеет алфавит тысячелетней традиции, на котором написаны и напечатаны миллионы и миллионы книг, то призыв изменить алфавит на поверку оказывается призывом отказаться и от всей предшествующей духовной культуры. Может ли русский народ столь легко отдать своё культурное достояние? Тем более что академик Трубачёв знает и давно отмеченную трудность передачи любой другой графикой отличительных фоновых звуков славянской речи, ее фонетического богатства. В этом смысле латиница по сравнению с кириллицей слишком бедна! Так зачем же нам менять богатство на бедность?
«Да, во всех этих посягательствах, и заявленных вслух, и еще, похоже, припасаемых для более удобного момента, просматривается какое-то мертвенное неуважение к великим культурным традициям православного славянства и народов, обретших письменность сравнительно недавно или совсем недавно — на основе той же нашей работящей и щедрой кириллицы», — завещательно сказал он, обращаясь к нам перед уходом.
Сам безвременный его уход в марте 2002-го был ускорен, по моему убеждению, всем тем, что произошло с нашей страной. Конечно, он не сдался и после ее разрушения. И публицистическое поприще прямой борьбы, на которое он вышел в «Правде», продолжилось, составив в итоге две замечательные книги — «Заветное слово» и «В поисках единства». А идея единства — славянского, русского, советского — как была, так и осталась главнейшей для него.
Да здравствует Русский Языковой Союз!
Еще тогда, в начале «перестройки», когда разрушители начали нагнетать тему «русификации», он твердо заявил в своей правдинской статье: «Дело обстоит иначе. Давно пора считаться с тем фактом, что у нас в стране возник и функционирует языковой союз». И как потом упорно, последовательно, аргументированно он доказывает научную и практическую применимость этой концепции — языкового союза вокруг русского языка в нашей стране! Концепции не сугубо идеологической, а опирающейся, как он считал, на опыт мирового языкознания.
Перестал существовать (навсегда?) «Союз нерушимый республик свободных», который сплотила в свое время великая Русь. Но перестал ли существовать наш союз языковой и что ждет нас в будущем?
Он размышлял об этом много и постоянно. Наверное, внутреннее состояние у него бывало и менее, и более драматическим: он был реалистом, поэтому ничего не упрощал. Но всё-таки приведу в заключение слова Олега Николаевича Трубачёва, написанные им в очень тяжелое время — в 1992 году:
«Так много толкуя про экологию, мы бездумно разрушили свой великий «экос» — дом, во всяком случае, нам кажется по распадению зримых частей Дома, что он разрушен окончательно. Однако незримый дух Дома — Русский Языковой Союз, не вдруг и не нами созданный, — продолжает прочно держать нас вместе, и однажды он сведет нас воедино».
Вот как думал великий ученый. Несмотря ни на что. Пусть же его оптимизм поддержит нашу веру и наши силы!
ВикторКОЖЕМЯКО.
Обсудить новость на Форуме