12:32 05.12.2011 | Все новости раздела "КПРФ"
Дата в истории. К 70-летию контрнаступления советской армии под Москвой
Суть начатой либерально-буржуазными кругами — как доморощенными, так и закордонными — фальсификации российской истории в том, чтобы подменить наше общее прошлое, биографию народа, а вместе с ним — и биографии миллионов соотечественников, посвятивших свои жизни возрождению и процветанию нашей Родины, борьбе за её свободу от иноземного владычества.
Фальсификация истории — это попытка наглой подмены самой России. Одним из главных объектов фальсификаций антисоветчики избрали историю героического подвига советского народа, освободившего мир от немецкого фашизма. Понятно, что искренние патриоты не приемлют эту игру напёрсточников. Поэтому читатели «Правды» горячо одобрили опубликованную газетой в канун 70-летия начала Великой Отечественной войны статью фронтовика, доктора филологических наук, почётного профессора Тверского государственного университета Александра Огнёва и настойчиво рекомендовали газете продолжить публикацию его разоблачений фальсификаторов истории. Выполняя пожелания читателей, редакционная коллегия «Правды» приняла решение публиковать главы исследования заслуженного деятеля науки РФ А.В. Огнёва в пятничных номерах газеты.
Отступать некуда: позади — столица
Гудериан рассуждал: «Захват Москвы для немцев в 1941 году был гораздо важнее, чем для Наполеона в 1812 году, потому что этот город уже не стоял на втором месте после Петербурга,.. а стал первым и главным городом Советского Союза,.. своего рода ключом ко всей советской системе». Германское руководство считало, что после взятия Москвы наши войска не смогут продолжать сопротивление. По словам начальника штаба 4-й армии генерала Г. Блюментрита, немцам в октябре 1941 года казалось, что «Москва вот-вот падет. В группе армий «Центр» все стали большими оптимистами. От фельдмаршала фон Бока до солдата все надеялись, что вскоре мы будем маршировать по улицам русской столицы. Гитлер даже создал специальную саперную команду, которая должна была разрушить Кремль».
Германские войска 30 ноября находились в 17 километрах от границы Москвы и в 27 километрах от Кремля. 2—3 декабря они заняли станцию Крюково, находящуюся в 22 километрах от Москвы, и дошли до станции Химки, расположенной в 16 километрах от нашей столицы. 30 ноября Гитлер на весь мир объявил о том, что с немецких наблюдательных пунктов можно в бинокль различить силуэты кремлевских башен. Но радужные ожидания немцев не сбылись, они не смогли захватить столь близкую от них Москву и победоносно завершить войну.
8 октября Государственный Комитет Обороны (ГКО) СССР принял решение об эвакуации авиазаводов Москвы и Московской области.
С 10 октября оборону Москвы возглавил Г.К. Жуков. А.Н. и Л.А. Мерцаловы в брошюре «Г.К. Жуков: новое прочтение или старый миф», вышедшей в 1995 году, утверждали, что «по своему образованию, общему кругозору» Тимошенко и Жуков «могли быть всего лишь рядовыми командирами». В таком случае невозможно объяснить: как же крайне недалекий и необразованный Жуков сумел разбить под Москвой великолепные немецкие войска, возглавляемые блестящими, очень образованными генералами?
12 октября ГКО решил строить третью оборонительную линию, которая полукругом опоясывала Москву в радиусе 15—18 километров. Было решено эвакуировать из Москвы ряд правительственных учреждений, дипломатический корпус, крупные оборонные заводы.
13 октября собрание актива Московской партийной организации постановило: «Мобилизовать всех коммунистов и комсомольцев, всех трудящихся Москвы на отпор немецко-фашистским захватчикам, на защиту Москвы, на организацию победы». В тот же день начали формировать 25 добровольческих батальонов.
14 октября митрополит Сергий обратился с воззванием к прихожанам: «Вторгшийся в наши пределы коварный и жестокий враг, по-видимому, напрягает все свои силы. Огнем и мечом проходит он нашу землю, грабя и разрушая наши сёла. Силен враг, но велик Бог Земли Русской».
14 октября была принята установка эвакуировать наркоматы и ведомства.
Начиная с 15 октября многие предприятия и учреждения стали переезжать на восток.
16 октября из столицы выехал Генштаб. От него была оставлена небольшая группа работников
(9 человек) во главе с А. Василевским.
17 октября по поручению ЦК ВКП(б) А. Щербаков, выступая по радио, заявил: «За Москву будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови. План гитлеровцев мы должны сорвать во что бы то ни стало».
С 20 октября по решению Государственного Комитета Обороны в столице и прилегающих к ней районах было введено осадное положение. П. Судоплатов в воспоминаниях «Разведка и Кремль» сообщил: «На тот случай, если немцам удастся захватить город, наша бригада заминировала в Москве ряд зданий… а также важные сооружения как в столице, так и вокруг неё».
Идейные битвы вокруг битвы за Москву
Ю. Походаев заявил, что «война была проиграна немцами 16 октября 1941 года, во второй половине дня». По его описанию, немцы подъехали «к какой-то» реке, где был солдат с маленькой пушкой, ему помогал мальчик, они стали стрелять в немцев, попали в бронемашину. Немцы скрылись. «Этот случай для немцев оказался роковым. Если бы они знали, что, кроме пушечки, одного солдата и паренька, до самой Москвы никого нет, они спокойно и свободно могли бы доехать до Сокола или Белорусского вокзала. А так что они могли подумать? Мост заминирован, берег в обороне, надо готовиться к штурму. Для этого требовалось два-три дня. За это время прямой доступ к городу перекрыли регулярные войска… Всего два дня промедления — и судьба войны была решена». Мальчиком был Походаев. Надо бы поставить ему величественный памятник, но где найти «какую-то» реку? К ней, как вытекает из статьи, подошла немецкая разведка, у врага там не было войск для наступления, и, конечно, не спас этот случай Москву, тем более не вершил он судьбу войны.
Доктора исторических наук А. Басов и Л. Гаврилов в статье «Столица-крепость» тоже объявили 16 октября 1941 года «решающим днем битвы за Москву в Великой Отечественной войне против немецко-фашистского нашествия»: тогда «ГКО решил начать немедленно эвакуацию из Москвы». В действительности это решение было принято раньше. Вызывают недоумение домыслы остепенённых историков: «Но народ, а вслед за ним и руководители партии и государства не выполнили этого постановления», им «пришлось возглавить работу по укреплению обороны города». В действительности эвакуация была проведена, а руководство страны ни на один день не уклонялось от работы по защите Москвы. Секретарь МК ВКП(б) В. Пронин в «Битве за Москву» сообщил: «За полтора месяца было эвакуировано на восток около 500 предприятий, фабрик и заводов, более миллиона рабочих, инженерных и научных работников, много учреждений, театров, музеев».
Топограф С. Голицын в «Записках беспогонника» писал о «панике, безумной и стихийной, внезапно охватившей Москву» 16—18 октября: «По Ярославскому, Горьковскому, меньше по Рязанскому шоссе ринулись обезумевшие толпы на машинах и просто пешком. Учреждения прекратили работу, архивы (в том числе и архив НКВД со всеми картотеками) жглись, в магазинах то выбрасывали на прилавки все запасы, то вешали на дверях замки. На иных заводах и в учреждениях выдавали зарплату за три месяца вперед, на других сокращали поголовно всех, кроме начальства».
Бывший управляющий делами СНК СССР Я. Чадаев вспоминал: «В это время нарастала кризисная обстановка. Подняли голову притаившиеся до сих пор подонки общества, державшие за пазухой камень против Советской власти. Дело дошло до того, что в один из дней на Лобном месте против Кремля устроился с винтовкой лазутчик и произвел несколько выстрелов по выезжавшей из Кремля автомашине. Стрелявший рассчитывал, что в машине ехал Микоян. Лазутчика, конечно, обезвредили». Поступали сообщения о грабежах квартир, магазинов, складов, о нарушениях общественного порядка. Для пресечения беспорядков были приняты решительные меры. Паника 16—17 октября «захватила лишь небольшие группы населения».
Были факты, когда «рабочие больших заводов и фабрик организовали охрану предприятий, не хотели эвакуироваться и требовали продолжать работу. Они первыми проявили уверенность в том, что фашисты не прорвутся в Москву», — писали Басов и Гаврилов. Вряд ли стоит напрасно искать, кто «первым» проявил такую уверенность. В. Кардин сообщал: «13—16 октября 12 тысяч москвичей добровольно вступили в коммунистические батальоны. Значительная часть волонтёров — «белобилетники»-студенты и беспартийная интеллигенция средних лет». Они были уверены в том, что «Москва не будет сдана». В. Пронин вспоминал, что, приступив к массовой эвакуации, Московский горком ВКП(б) и Московский Совет «недостаточно разъяснили её необходимость населению».
Патриотическая настроенность рабочих и уверенность в разгроме врага под Москвой были настолько сильны, что на ряде предприятий часть рабочих противилась выезду на восток. «16 октября… рабочие 2-го часового завода не выпускали со двора нагруженные оборудованием и материалами автомашины». Пронин приехал на завод, выяснилось: рабочие не знали, что эвакуация проводится по решению правительства. 17 октября толпа жителей не пропускала на шоссе Энтузиастов идущие из города на восток автомашины. Положение нормализовалось, когда жителям «разъяснили причины эвакуации, рассказали, что руководство остается на месте, что на подступах к столице строятся укрепления и никто сдавать Москву не собирается».
Не могу верить тому, что писал Ю. Нагибин в «Свете в конце туннеля»: «Вскоре подъем, испытанный оставшимся в Москве населением в связи со скорым приходом немцев и окончанием войны — никто же не сомневался, что за сдачей Москвы последует капитуляция, — изменился томлением и неуверенностью. Втихаря ругали Гитлера, расплескавшего весь наступательный пыл у стен Москвы... Многие оставшиеся в городе ждали немцев». В. Кардин утверждал, что при подходе немцев к Москве находились люди, которые «для новых хозяев составляли списки коммунистов, евреев, командирских семей». Немного было подобных предателей.
Г. Владимов бесстыдно лгал, будто Сталин в октябре 1941 года вёл себя как ведут «только дезертир и трус, когда Жуков возвращался к ночи с позиций, укладывал его спать на кушетку и самолично стягивал с него сапоги, не забыв спросить о себе — не отъехать ли ему в Куйбышев, куда всё правительство смылось». Между тем, по словам Жукова, именно Сталин «добивался почти невозможного в организации обороны Москвы». Кстати, В. Литов сообщил, что в архивных документах зафиксировано: «Жуков трижды предлагал сдать Москву и даже пытался перенести свой командный пункт к Белорусскому вокзалу. Сталин резко одернул полководца и приказал ему держаться до конца». Это весьма неожиданное сообщение (верное ли?) требует вдумчивого изучения.
Профессор-экономист Г. Попов, названный генерал-майором Б. Голышевым «ученым невеждой», в статье «Только правду, всю правду. К шестидесятилетию победы под Москвой», опубликованной в 2001 году в трёх номерах «Московского комсомольца», объявил, что инициатива создать народное ополчение возникла у московского руководства, а Сталин был якобы «не в восторге от этой идеи», думая: «Не создают ли в виде ополчения претенденты на новое правительство России вооруженную базу для себя?» По мысли Попова, эти формирования «со своими авторитетными формальными и неформальными лидерами, получив оружие, могли стать опасными»: Сталин якобы боялся, что Московский ГК ВКП(б) задумал-де отстранить его от власти. Эти фальсификации отечественной истории легко опровергнуть. Ещё 3 июля Сталин говорил: «Трудящиеся Москвы и Ленинграда уже приступили к созданию многотысячного народного ополчения на поддержку Красной Армии. В каждом городе, которому угрожает опасность нашествия врага, мы должны создать такое народное ополчение».
Г. Попов негодует, что «всё ополчение не остаётся в столице, сразу же уезжает из неё на рытье окопов» и «все грандиозные затраты человеческого труда и материалов оказались бесполезными». В «Истории Второй мировой войны» приведено донесение командира 5-го немецкого корпуса, который описывает события куда честнее профессора-либерала: «Используя хорошо оборудованные позиции (не ополченцы ли создали их? — А.О.)… и сильное минирование, 316-я русская дивизия… ведёт поразительно упорную борьбу».
В том, что ополченцы воевали, Попов видит не суровую необходимость, а желание погубить их. Он откровенно лжёт, утверждая, будто «армейское командование получило приказ при первом же поводе двинуть ополченцев подальше от Москвы и бросить их в первую же мясорубку». На самом деле сформированные ополченческие подразделения были отправлены на строившуюся в тылу Можайскую линию обороны, где они занимались боевой подготовкой и строили укрепления. В сентябре они были переформированы в обычные стрелковые дивизии, в бой пошли в декабре 1941 года — во время контрнаступления под Москвой.
Доктор военных наук Г. Кириленко писал о дивизиях ополченцев: «Многие из них в последующем награждены орденами Ленина, Суворова и Боевого Красного Знамени, а дивизия народного ополчения Киевского района Москвы стала даже 77-й гвардейской». По лживой версии Попова, Сталин не доверял тогда секретарю Московского горкома партии Щербакову. Но как тогда объяснить то, что он вскоре назначил А.С. Щербакова ещё и начальником Главного политического управления Красной Армии?
Поклонимся защитникам столицы
Когда враг угрожал Москве, когда страна была в опаснейшем положении, Алексей Толстой писал 7 ноября 1941 года в «Правде»: «За эти месяцы тяжелой, решающей борьбы мы всё глубже понимаем кровную связь с тобой, еще мучительнее любим тебя, Родина… Наша земля немало поглотила полчищ, наезжавших на неё насильников… Наша Родина ширилась и крепла, и никакая вражья сила не могла пошатнуть её. Так же без следа поглотит она и эти немецкие орды. Так было, так будет. Ничего, мы сдюжим!» В октябре 1941 года Илья Эренбург призывал: «Мы должны выстоять. Сейчас решается судьба России. Судьба всей нашей страны. Судьба каждого из нас. Судьба наших детей… Мы выстоим: мы крепче сердцем. Мы знаем, за что воюем: за право дышать. Мы знаем, за что терпим: за наших детей. Мы знаем, за что стоим: за Россию, за Родину».
Политрук Василий Клочков, воевавший в составе 316-й стрелковой дивизии И. Панфилова, воскликнул в критическую минуту боя: «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!» Кстати, эти замечательные слова, правдиво отражающие тогдашний настрой советских людей, «воссоздал» 28 ноября 1941 года А. Кривицкий в статье, опубликованной в газете «Красная звезда». 28 панфиловцев совершили беспримерный, ставший широко известным всей стране подвиг у разъезда Дубосеково, защищая столицу.
Н. Тихонов обратился к символическому образу Родины-матери, прославляя их подвиг:
Смотри, родная сторона,
Как бьются братьев
двадцать восемь!
Смерть удивленно
их уносит:
Таких не видела она.
Ю. Жук в книге «Неизвестные страницы битвы за Москву. Крах операции «Тайфун». Неизвестное об известном. Московская битва: факты и мифы» несколько по-иному рассказал о подвиге 28 героев-панфиловцев. Он указал, что в действительности в 4-й роте капитана Гундиловича перед боем было 130—140 человек. Первая атака фашистских войск была отбита, а во время второй немецкие танки разбили роту, в ней в живых осталось человек тридцать. Всем 28 панфиловцам присвоили звание Героя Советского Союза посмертно. Впоследствии выяснилось, что пятеро остались живыми. В их числе был и сержант Добробабин, попавший в плен к немцам и пошедший служить в немецкую вспомогательную полицию. После следствия и суда его лишили высокого звания.
В повести А. Бека «Волоколамское шоссе» (написана в 1943—1944 годах) изображен героизм защитников Москвы в 1941 году. В ней выведены реальные лица: командир 8-й гвардейской дивизии генерал Панфилов, главный герой повести командир батальона Баурджан Момыш-Улы, стойкий, суровый, непреклонный, с бурным темпераментом казах. В повести стал главным мотив воспитания настоящего воина. В ней показаны процесс формирования батальона как боевой единицы, массовый героизм панфиловцев в боях на подступах к Москве. Автор основное внимание уделяет переживаниям, психологии бойца во время боевых операций. Волевой, строгий, инициативный командир Момыш-Улы говорит: «Я хочу быть скупым на слова, когда речь идет о любви к Родине». Удачным получился образ генерала Панфилова. Он воспитывал в бойцах умение мыслить на войне, внушал офицерам, что «главная обязанность, главное дело командира — думать, думать и думать».
Всенародная трагедия военного 1941 года, жестокие бои на Западном направлении и под Москвой, массовый героизм советских людей показаны в романах К. Симонова «Живые и мертвые», В. Соколова «Вторжение» (о кульминации Московской битвы), М. Бубеннова «Белая береза», И. Стаднюка «Война», Г. Бакланова «Июль 1941 года», в повестях А. Бека «Волоколамское шоссе», К. Воробьёва «Убиты под Москвой», Б. Васильева «В списках не значился», В. Сальковского «На старой смоленской дороге» и других произведениях литературы.
«Тайфун» выдыхается По словам Гарта, осенью 1941 года «большинство немецких генералов стояли за то, чтобы прервать наступление и занять выгодные позиции на зиму». 9 ноября 1941 года Гитлер заявил: «Признание того факта, что ни одна из сторон не способна уничтожить другую, приведет к компромиссному миру». В эти же дни командующий группой армий «Юг» фельдмаршал фон Рунштедт предложил отступить на границу с Польшей и закончить войну политическим путем. Его поддержал командующий группой армий «Север» фельдмаршал Риттер фон Лееб.
Командующий группой армий «Центр» Бок выступил за продолжение наступления на Москву, но предупредил, что его исход «будут решать последние батальоны». В поддержку идеи наступления высказались также главнокомандующий сухопутными войсками Браухич и начальник генштаба сухопутных войск Гальдер. Следует учесть упоминание в западногерманской литературе о беседе командующего армией резерва генерал-полковника Фромма с Гальдером 24 ноября 1941 года. Фромм высказался за заключение мира с Россией с тем, чтобы «продиктовать ей условия в выгодной ситуации, которая может оказаться последней».
Немецкая армия не смогла сломить упорное сопротивление советских войск. В боях у Мценска в танковой бригаде полковника М. Катукова было всего 45 танков. Искусно используя танковые засады, катуковцы нанесли серьезное поражение немцам. За восемь суток беспрерывных боев Гудериан потерял 133 танка, 2 бронемашины, 2 цистерны с горючим, 35 ПТР, 15 тягачей с боеприпасами, 6 минометов, 4 зенитных орудия, 6 самолетов и до полка пехоты. Бригада Катукова в тех боях потеряла 19 танков, из которых 7 сгорели, а 12 машин были восстановлены.
Ширер констатировал: «Несколько генералов, в том числе Гудериан, Блюментрит и Дитрих Зепп, с удивлением писали о русском танке Т-34, о котором раньше ничего не слышали и который имел такую прочную броню, что снаряды немецких противотанковых орудий отскакивали от неё, не причиняя никакого вреда. Появление этого танка, говорил позднее Блюментрит, ознаменовало «зарождение так называемой танкобоязни» в немецких войсках. Гудериан записал в дневнике: «Это был первый случай, когда огромное превосходство Т-34 над нашими танками стало совершенно очевидным».
Не удалось Гудериану — при всех его очень настойчивых попытках — захватить Тулу, хотя он, обойдя её, вышел к Кашире. Операция «Тайфун» окончательно сбилась с победного темпа и со всей очевидностью провалилась. «И теперь, когда Москва была почти на виду, — вспоминал Блюментрит, — настроение как командиров, так и войск начинало меняться. Сопротивление противника усиливалось, бои приобретали всё более ожесточенный характер... Многие из наших рот сократились до 60—70 солдат. Сказывалась нехватка исправных артиллерийских орудий и танков. Зима уже начиналась, но не было никаких намеков, что мы получим зимнее обмундирование... Далеко за линией фронта, в нашем тылу, в бескрайних лесах и болотах, стали давать о себе знать партизаны. Колонны снабжения часто попадали в засаду».
Как правдиво показала Маргарита Алигер в поэме «Зоя» (1942), московская комсомолка-партизанка Зоя Космодемьянская отдала свою жизнь ради своей Родины, ради счастья советских людей. Поэма написана в форме задушевной беседы между автором и юной партизанкой Зоей. В трёх главах поэмы изображены довоенный период жизни народной героини, события во время войны и в день гибели комсомолки.
М. Алигер сумела передать её духовное обаяние, её раздумья и переживания, единство её мыслей и чувств с мыслями и чувствами народа. Героическое поведение Зои перед смертью стало её высокой идейно-нравственной победой, началом её славного бессмертия. Она стала «нашей любимицей, символом правды и силы, чтоб была наша верность, как гибель твоя, высока». Зоя превратилась в олицетворение мужества и непобедимости русского народа. Трагедийность поэмы наполнилась жизнеутверждающей силой.
Немецкие генералы заговорили о поражении В октябре 1941 года немецким войскам удалось продвинуться на 230—250 километров в направлении Москвы, но главной цели операции «Тайфун» они не достигли: Москву не взяли, наше сопротивление не сломили. 30 октября командование группы армий «Центр» выпустило директиву на продолжение операции № 2250/41: «Дальнейшее наступление пехотных соединений при поддержке 4-й танковой группы в направлении Ярославль — Рыбинск предусмотреть на случай, если позволят погодные условия и положение со снабжением. 9-й армии выяснить обстановку под Калинином, севернее Ярополец, отбросить противника на участке реки Лама и захватить переправы через западную оконечность Волжского водохранилища. В дальнейшем сосредоточить 3-ю танковую группу для наступления южнее Волжского водохранилища в направлении на северо-восток».
Выполнить такую большую задачу было выше возможностей измотанных и понесших большие потери в предыдущих боях немецких войск. К середине ноября в составе немецкой авиации на Московском направлении насчитывалось 580 боевых машин, а наших самолетов под Москвой — 1138.
Германская разведка не смогла точно оценить сложившуюся обстановку, узнать о подготовке к участию в боях новых советских армий. 18 ноября Гальдер записал в своём дневнике: «Вообще же фельдмаршал фон Бок, как и мы, считает, что в настоящий момент обе стороны напрягают свои последние силы и что верх возьмёт тот, кто проявит большее упорство. Противник тоже не имеет резервов в тылу и в этом отношении наверняка находится в еще более худшем положении, чем мы».
15 ноября 3-я танковая группа перешла в наступление южнее Калинина, которое в первые дни проходило более или менее успешно для немцев.
В ночь на 16 ноября правофланговые части 30-й армии были изолированы севернее Московского моря.
19 ноября соединения 3-й танковой группы повернули на юг с целью захватить город Клин и перерезать дороги к отступлению для советской 16-й армии.
За 16—20 ноября немецкие войска продвинулись к востоку от Волоколамска на 15—25 километров.
22 ноября они захватили Клин. Дальнейшее наступление на восток у них затормозилось, наши войска очень стойко оборонялись.
В составе 16-й армии героически сражались бойцы 78-й стрелковой дивизии под командованием А. Белобородова. 18 ноября ей была поставлена задача контратаковать немцев, устремившихся к шоссе Волоколамск — Москва. Командующий 16-й армией К. Рокоссовский впоследствии рассказал: «Сибиряки шли на врага во весь рост. Удар они нанесли во фланг. Противник был смят, опрокинут, отброшен… Лишь выдвинув на это направление новые части, немцы приостановили дальнейшее продвижение 78-й дивизии».
Только после трёх дней боёв 26—28 ноября немцы выбили советские части с Истринского рубежа. В обход Истринского водохранилища через Солнечногорск на Москву двигались 2-я и 11-я немецкие танковые дивизии. Чтобы изменить неблагоприятную обстановку, Жуков приказал кавалерийской группе генерала Доватора немедленно нанести контрудар во фланг солнечногорской группировке противника. Сюда срочно была переброшена 133-я стрелковая дивизия. Из 49-й армии Западного фронта на Солнечногорское направление перебрасывалась 7-я гвардейская дивизия. В район Крюкова была перемещена 8-я гвардейская стрелковая дивизия вместе с 1-й гвардейской танковой бригадой М. Катукова.
29 ноября контрударом 29-й и 50-й стрелковых бригад при поддержке артиллерии и авиации немцев отбросили на западный берег канала Москва — Волга. В этот день Гальдер записал в дневнике: «Активность противника перед фронтом 4-й армии несколько возросла. В донесениях говорится о подготовке противника к наступлению (?). На северном фланге 4-й армии и на фронте 3-й танковой группы — никаких изменений. Противник перебрасывает силы (по-видимому, снятые с участка фронта перед 9-й армией и выведенные из района Ярославля) против 7-й танковой дивизии, наступающей через канал Москва — Волга в районе Яхромы».
Полученные сведения о подготовке советских войск к наступлению высшее командование вермахта не хотело воспринимать всерьёз.
Еще до начала нашего контрнаступления под Москвой ряд высших немецких деятелей стал сомневаться в успехе дальнейшей войны против СССР. 23 ноября Гальдер писал: «Таких сухопутных войск, какими мы располагали к июню 1941 года, мы уже никогда больше иметь не будем… Возможно, что война сместится из плоскости военных успехов в плоскость способности выстоять в моральном и экономическом отношении».
Генерал-полковник К. Рейнгардт в книге «Поворот под Москвой» признал: «Планы Гитлера и перспективы успешного завершения войны Германией рухнули, видимо, в октябре 1941 года и, безусловно, с началом русского контрнаступления».
Министр по делам вооружения и боеприпасов Фриц фон Тодт 29 ноября 1941 года обратился к Гитлеру с призывом: «Мой фюрер, войну необходимо немедленно прекратить, поскольку она в военном и экономическом отношении нами уже проиграна».
29 ноября немцев выбили из Ростова, что стало для них крупной неудачей. «Наши беды начались с Ростова, — признал позднее Гудериан. — Это было зловещее предзнаменование». Фельдмаршал фон Рундштедт из-за потери Ростова был снят с поста командующего на Южном направлении. «Неожиданно я получил от фюрера приказ оставаться там, где мы находимся, и не отступать дальше, — рассказал он. — Я немедленно телеграфировал в ответ: «Пытаться удержать позиции — безумие. Во-первых, войска не смогут этого сделать; во-вторых, если они не отступят, то будут уничтожены. Повторяю, этот приказ необходимо отменить или придется подыскать кого-нибудь другого на мое место». В тот же вечер от фюрера поступил ответ: «Согласен с вашей просьбой. Пожалуйста, сдайте командование».
1 декабря командующий войсками группы армий «Центр» фон Бок телеграфировал в «совершенно секретном» донесении главнокомандующему сухопутными войсками Браухичу о положении под Москвой: «Как показали бои последних 14 дней, предположение, что противостоящий группе армий противник «близок к поражению», оказалось иллюзией… И если бы даже невозможное стало возможным и удалось бы выиграть дополнительное пространство, то для окружения Москвы и её блокады с юго-востока, востока и северо-востока сил и вовсе бы не хватило. Следовательно, наступление теряет всякий смысл, тем более что недалеко то время, когда силы войск иссякнут… Необходимо срочно выбрать выгодный и менее растянутый рубеж в тылу для войск Восточного фронта и соответствующими силами оборудовать его в инженерном отношении, подготовить места для расквартирования войск и тыловые коммуникации, чтобы при получении соответствующего приказа его можно было занять в течение короткого времени».
Начало разгрома немецких войск под Москвой 1 декабря 1941 года вышел приказ № 396 о контрнаступлении наших войск под Москвой за подписью «Ставка Верховного Главнокомандования. И. Сталин, А. Василевский». В. Солоухин явно присочинил, будто Г. Жуков «просил перед каждым наступлением, чтобы соотношение наших бойцов и немцев было десять к одному». В книге «Россия распятая» И. Глазунов повторил эту ложь: «Жуков… не начинал сражения, если на одного немецкого солдата у него не было десяти советских». Г. Якобсен писал: «Советы, по немецким данным, усилили свой Западный фронт 50 пехотными и 17 танковыми дивизиями». В «Истории войн» говорится, что советские полководцы добивались успехов только при подавляющем превосходстве своих войск: «Получив сильное подкрепление в количестве 100 свежих дивизий, русские начали контрнаступление и погнали германские войска, несмотря на их отчаянное сопротивление».
14 сентября 1941 года Зорге сообщил в Москву: «Японское правительство решило в текущем году не выступать против СССР, однако вооруженные силы будут оставлены в МСГ на случай наступления весной будущего года в случае поражения СССР к этому времени». Это сообщение помогло нашему командованию принять решение снять ряд корпусов с Дальнего Востока и перебросить их под Москву. Но не было у нас возможности заполучить столь много — целых сто! — новых дивизий.
Советское контрнаступление 5 декабря и началось, и в дальнейшем проходило без нашего превосходства в силах. Как сообщается в 4-м томе «Истории Второй мировой войны», «к началу декабря 1941 года противник имел под Москвой свыше 1708 тысяч человек, около 13,5 тысячи орудий и минометов, 1170 танков и 615 самолетов. У советских войск здесь было 1100 тысяч человек, 7652 орудия и миномета, 774 танка (в том числе 222 средних и тяжелых) и 1000 самолетов». Немцы превосходили там наши войска в личном составе в 1,5 раза, в артиллерии — в 1,8, в танках — в 1,5 раза, в боевых самолетах уступали в 1,6 раза.
На войне не всё решает количественный фактор. И. Шафаревич удивлялся «совершенно загадочному повороту в войне»: «Тогда я понял, что, кроме числа мобилизованных солдат, количества боеприпасов и других зримых материальных вещей, способно материализоваться, стать реальным фактором духовное чувство, какой-то идеалистический порыв». Этот патриотический порыв, героическая самоотверженность народа и сыграли решающую роль в успехе нашего контрнаступления. Немецкие войска, полудугой вытянувшиеся вокруг Москвы, под напором сильных ударов Красной Армии стали отступать. Г. Жуков вспоминал: «Когда в сражении наступил перелом, я так крепко заснул, что меня не могли разбудить. Два раза звонил Сталин, ему отвечали: «Жуков спит, не можем его добудиться…»
К вечеру 5 декабря Гудериан информировал Бока, что его части вынуждены отходить, и Бок по телефону сообщил Гальдеру, что «силы иссякли». В 1950 году Жуков говорил: «Как выяснилось потом из документов, в ту ночь, когда мы начали свое наступление, Браухич уже отдал приказ об отступлении за реку Нара, то есть он уже понимал, что им придется отступать, что у них нет другого выхода». Браухич в отчаянии сообщил начальнику генштаба о своем решении уйти с поста главнокомандующего сухопутными войсками. 7 декабря Гальдер посчитал, что события этого дня «ужасающи и постыдны» для вермахта.
7 декабря командующий группой «Центр» фельдмаршал фон Бок проанализировал в своем дневнике причины неудачи наступления на Москву:
«Ужасный день. Три обстоятельства привели к нынешнему тяжелому кризису:
1. Начавшаяся осенняя распутица. В результате её передвижение войск и их боепитание парализованы…
2. Развал железнодорожного транспорта. Недостатки эксплуатации, нехватка тягового и подвижного состава, квалифицированного персонала, рабочих…
3. Недооценка силы сопротивления противника, его людских и материальных ресурсов.
…За неожиданно короткое время русские восстановили свои понесшие урон дивизии, перебросили новые дивизии из Сибири, из Ирана, с Кавказа на угрожаемые участки, попытались заменить свою утраченную артиллерию ракетными установками. Сегодня перед фронтом группы действует на двадцать четыре значительно усиленных дивизий больше, чем 15 ноября. В отличие от этого боеспособность немецких дивизий в результате непрерывных боев и трескучих морозов упала более чем наполовину. Боеспособность танковых войск еще ниже. Потери офицерского и унтер-офицерского состава ужасающи — пополнить его еще труднее, чем восполнить потери рядовых… Положение катастрофическое… Теперь группа армий вынуждена в тяжелейших условиях перейти к обороне».
8 декабря Гитлер подписал директиву ОКВ № 39: «Преждевременное наступление холодной зимы на Восточном фронте и возникшие в связи с этим затруднения в подвозе снабжения вынуждают немедленно прекратить все наступательные операции и перейти к обороне».
Гитлер наставлял по телефону командующих Восточного фронта: «Русские будут следовать по пятам любой отступающей армии, не давая ей передышки, вновь и вновь атакуя её, а армия не сможет остановиться, ибо в тылу у нас нет подготовленных рубежей. Тогда фраза «отступление Наполеона» станет реальностью». Гитлер запретил дальнейшие существенные отступления, не разрешал дивизии отступать больше чем на 5—10 километров за одну ночь.
Гарт заключил: если бы немецкие войска «начали общее отступление, оно могло бы перерасти в полный разгром».
Обсудить новость на Форуме