10:00 26.04.2011 | Все новости раздела "КПРФ"
105-летие того, чего не было
Праздновать 105–летие русского парламентаризма – задача двусмысленная. Хотя бы потому, что и этот «парламентаризм» в России 1905года стал возможен лишь как результат абсолютно непарламентских методов его отстаивания. 17 Октября старого стиля (30 октября нового) Николай II издал Манифест «о даровании свобод», на основании которого, собственно и стала собираться с России государственная Дума, в строгом смысле слова парламентом не являвшаяся. Потому что «парламент» - это орган законодательной власти. А Государственная Дума, собранная по Манифесту – законодательным органом в принципе не была – она была органом законосовещательным. Она могла одобрить или не одобрить закон, предложенный Правительством – но она не могла принять свой.
Можно удивляться, отчего традиционный осенний праздник перенесен властями с 7 на 4 ноября, а не на 30 октября — годовщину Манифеста. И к сегодняшнему дню ближе, чем события 17 века, и дата более обоснована: какого числа происходили события в 1612 году, никто точно сказать не может, а дата публикации Манифеста известна.
Большинство политиков, говорящих сегодня о 105-летии русского парламентаризма, не читали ни Манифест, ни знакомились с реальными правами той Госдумы. Хотя ее, всеже, в отличие от нынешней, никто не говорил, что она - «не место для дискуссий» - как раз дискуссии там шли вполне полноценные – хотя и ни во что не виливались. Эти люди его не читали, а только слышали нечто о его содержании, примерно как герой фильма "Доживем до понедельника". Правда, он хоть знал, что практически ничего из обозначенного в Манифесте реально выполнено не было.
Любой, кто текст действительно читал, осознает, что Манифест ничего не провозглашал, ничего не даровал и ничего не обещал. Прав Троцкий, который говорил, что Манифест — ничто, бумажка, "вот рвем ее и ничего не остается".
Итак, что каково содержание Манифеста 17 октября? Текст, объемом около 2000 печатных знаков, включая пробелы. Одна страница. Ничего конкретного. Констатация, что в России плохо и повеление правительству сделать, чтобы стало хорошо, — без указания на средства и методы. Половину страницы занимала преамбула в два абзаца. В первом абзаце констатировалось наличие смут и волнений в России — без указания на их причины, во втором содержались общие рассуждения о "великом обете царского служения", который предполагает стремление к прекращению смуты, потому что, когда в стране смута — это плохо, а когда ее нет — это хорошо.
А дальше, на второй половине страницы, были пожелания в адрес правительства: "На обязанность правительства возлагаем мы выполнение непреклонной нашей воли…". Первое пожелание было такое: "1. Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов".
С одной стороны — Конституция развитого социализма. Вот есть у нас развитой социализм — и все. Записано — значит есть. А ученые пусть определят, в чем он заключается.
С другой стороны, что это пожелание вообще значит? Свобода уже дарована, или объявлено, что она будет дарована? С какого числа? Воля царя — свободу даровать, а правительству надо эту волю исполнить, или воля царя, чтобы правительство свободу даровало? Опять же, с какого числа и в каком порядке? И вообще кому? Население — это кто? Можно ведь общество делить на "людей и холопов", "людей и мужиков", людей, в смысле имеющих постоянный источник дохода, и, "прочих", такого дохода не имеющих. Кстати, понятие "населения" — включает инородцев и иноверцев, или не включает?
Интуитивно ясно, что авторы Манифеста под словом "население" понимали всех подданных Российской Империи. Но ведь волю верховной власти еще предстояло выполнить. Юридически дарование основ свободы неизвестно кем неизвестно кому не означало ровным счетом ничего.
Второе пожелание к правительству заключалось в том, чтобы "не останавливая предназначенных выборов в Государственную думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в мере возможности, соответствующей кратности остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав…".
Замечательно. "Не останавливая… привлечь… в мере возможности… соответствующей кратности… остающегося срока". Смысл: Не останавливая выборов, принять новый избирательный закон (уже замечательно), привлекающий к выборам тех, кто избирательных прав пока лишен (резонно), но "в мере возможности". То есть — как получится. Не получится — значит, возможности не было. На деле — хочешь, выполняй царскую волю, хочешь — не выполняй. Если учесть, что начиналось пожелание словами о "непреклонной воле"… Исполнение "непреклонной воли" самодержца "по возможности" — блестящая юридическая формула. Апофеоз самодержавия.
Третий, последний пункт, содержал пожелание "установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной думы". Какая подразумевалась незыблемость, стало ясно во время 3-июньского переворота 1907 г.
Опять же, как и в первом пункте: что это значит? Царь устанавливал "незыблемость" или поручал ее установить правительству?
Расшифровка текста, объявленного его поклонниками "началом парламентаризма и конституционализма", очень похожа на толкование послания капитана Гранта. Напомню, морская волна смыла координаты — в письме не была указана долгота, но зато была широта. В результате героям Жюль Верна пришлось проделать кругосветное путешествие.
Юридически Манифест не значил ничего. Ничего не даровал, ничего не провозглашал и исполнен реально не был. Как только было подавлено Декабрьское вооруженное восстание, власть не только отказалась от всего провозглашенного, но и отправила в отставку реального автора Манифеста С. Витте.
Точно также ничего не значила Государственная Дума. Две первые Думы оказались избранными с относительно приличным по тем временам составом – в результате чего обе были распущены, а избирательный закон изменен – и без всякого подразумевавшегося царским Манифестом «одобрения Думой». (Распущена царем, в конечном счете была и четвертая Дума – избранная и по этому закону).
Вот Витте писал по поводу и Манифеста, и своей отставки: "Когда я был вынужден в апреле 1906 г. оставить пост председателя Совета министров и затем в июле уехать за границу, то до меня доходили слухи, что в дворцовых сферах говорят, что я вырвал у его величества манифест 17 октября, что я вынудил его дать этот акт… Затем мне сделалось известным, что и императрица Александра Федоровна считает возможным высказать, что манифест 17 октября я вырвал у ее августейшего супруга и что августейший супруг сам этого не изволит высказывать, но своим молчанием это в известной степени подтверждает, а так как государь одновременно во всех проявлениях начал ко мне относиться так, как будто я совершил в отношении государя какой-либо некорректный поступок, то этим самым его величество еще в большей степени как бы подтверждал болтовню своей свиты и неосторожные фразы императрицы. Я употребляю слово "неосторожные", не считая возможным для себя употреблять более правильное определение. Люди, которые не понимают, что распространение, причем заведомое, слухов, что неограниченный самодержец подписывает самой величайшей важности акты, потому что у него их вырывают, начинает ужасные и позорные войны, потому что его уверяют, что мы "разнесем макак", самолично ребячески распоряжается военными действиями, потому что его уверяют, что он превосходный военный и моряк,— очевидно, хотя и желая оградить монарха, наносят самый ужасный удар его неограниченной самодержавности"…
Вместе с тем Ленин, все же оценивал Манифест как победу: "царизм уже не в силах подавить революцию", а "революция еще не в силах раздавить царизм" (Ленин В. И., Полное собрание сочинений, 5 изд., т. 12, с. 28). "Уступка царя действительно величайшая победа революции, но эта победа далеко еще не решает судьбы всего дела свободы" (там же, с. 27).
В чем же смысл этого юридически ничтожного и неисполненного документа?
В одном. Он был принят после десяти месяцев революции. После того, как улицы городов покрылись баррикадами и на сторону восставших начали переходить воинские части. После того, как сорвались планы введения чрезвычайного положения, а Великий князь Николай Николаевич отказался от предложенной ему роли диктатора и палача. Манифест был реально отменен сразу же, как только прямая угроза самодержавию миновала. Он доказал, что российская власть готова произносить слова "основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов" и т.д. лишь перед лицом непосредственной вооруженной угрозы.
Манифест был принят в разгар Октябрьской всероссийской стачки. От Манифеста отреклись и изгнали его автора, победив Декабрьское вооруженное восстание. Принятые "во исполнение его" законы полностью и до конца обессмыслили и так малоосмысленный текст.
Вывод — любая уступка российской власти обществу, хотя бы на уровне деклараций, возможна, пока власть находится под оружейным прицелом. Как только она ощущает себя вне этого прицела — она отрекается от уступок.
Но в этом ее внутренний порок. В своем презрении к обществу власть всегда доводит его до ненависти к себе. И есть глубокая осмысленность в совпадении исторических дат: дата обнародования так и не исполненного Манифеста всего лишь на неделю расходится с датой Октябрьского вооруженного восстания 1917 года.
Основная часть материала опубликована Агентством Политических Новостей (apn.ru) 2005-11-02/
Обсудить новость на Форуме