22:16 08.07.2010 | Все новости раздела "Демократическая партия "Ерк Узбекистан""
Хирт Куркамп, корреспондент голландской газеты «Трау»: «Процентов 90 всех разрушений в Оше – это узбекские дома»
Московский корреспондент голландской газеты «Трау» Хирт Куркамп, вернувшись из поездки в Кыргызстан, рассказал «Ферагне.Ру» о том, что он увидел на юге республики.
* * *
«Мы, группа журналистов, оказались в Оше на прошлой неделе, еще до референдума, и провели там три ночи. Нам хотелось посмотреть, какова ситуация в самом городе, увидеть своими глазами разрушения и поговорить с людьми, которые там живут или жили.
Так мы оказались на улице Навои, в узбекском квартале, – вокруг все было сильно разрушено. Мы достаточно легко туда прошли, предъявив документы на блокпосте, где стояли киргизские военные. Как раз в эти дни в Ош возвращались женщины и дети из Узбекистана, из лагерей беженцев, и они впервые видели свои дома в таком состоянии. Это была удручающая картина, как будто война прошла. Это напоминало грузинские села в Южной Осетии, рядом с Цхинвали. Там была похожая картина, но в Оше оказался серьезней масштаб.
Все дома сгорели. Почти ничего не уцелело.
Мы зашли к одному мужчине, плотнику, и у него каким-то чудом в подвале сохранились инструменты, и он снова мог начать работать. Но то, что он [раньше] построил своими руками, – все было уничтожено.
В четверг и в пятницу накануне референдума в город постоянным потоком возвращались беженцы из Узбекистана. Они пешком переходили границу, а оттуда автобусами и маршрутками их доставляли в Черемушки и другие районы города, где они раньше жили. Я разговаривал с этими женщинами – многие из них решились уехать, потому что по лагерю беженцев прошел слух, что границу вот-вот закроют, и люди не смогут вернуться домой. И многие решили ехать на всякий случай, хотя нормальных условий для жизни у них в Оше нет.
Я был в одной семье, которая вернулась в свой дом на улице Навои. У них ничего не осталось, все сгорело. Но был сад, где росла черешня, и нас угостили. Крыши у них не было, и они говорили, что ближайшие дни будут спать под открытым небом. Еду готовят на костре, вода есть, ее используют. Хотя в первые дни ходили слухи, что вода отравлена, и люди очень боялись ее пить.
Для нас, посторонних наблюдателей, не всегда сразу было понятно, где узбекские кварталы, а где киргизские, но те разрушенные улицы и кварталы, что мы видели, были узбекскими. В глаза бросались надписи на заборах и на домах – «Кыргыз», KG, или «сарт», что означает «узбек», и ругательства по отношению к узбекам. Я думаю, что процентов 90 всех разрушений – это узбекские дома.
Наш водитель – русский, родился в Оше и прожил там всю жизнь, – показывал нам узбекскую больницу, на территории которой была построена мечеть. Я не помню, на какой это было улице. Но и больница, и мечеть полностью сгорели. А рядом стоял какой-то ресторан киргизский, достаточно новый, и на нем вообще никаких повреждений.
И похожая картина – везде. Можно сделать вывод, что преднамеренно жгли именно узбекские дома и здания.
Когда мы были в Оше, с каждым днем народу на улицах становилось все больше. И машин стало больше, и торговых точек, на улицах стали появляться маленькие базарчики.
Милиции в городе было меньше, чем я ожидал. На блок-постах, выставленных возле узбекских кварталов, стояли военные, проверяли документы. Я спрашивал, откуда они, мне отвечали, что местные. По городу время от времени проезжали милицейские машины. Мы иногда – редко – видели и мужчин с автоматами, без формы. Непонятно, что это были за люди.
Мы поехали и в киргизское село Кыргызчек, это за Фуркатом, километров 10-12 от Оша. Нам рассказали, что туда везли раненых и погибших в первые часы, когда были столкновения в Фуркате или возле Фурката. Кажется, туда привезли около 200 раненых, если не ошибаюсь, там было около 12 погибших. Врачи рассказывали нам свою версию событий. Надо понимать, что тут очень много разных версий: и с чего все началось, и как продолжалось. И часто эти версии взаимоисключающие. Например, в Кыргызчеке нам говорили, что началось с того, что группа узбеков пошла штурмом на киргизское село, и потом на помощь пришли киргизы из других сел… Это все почти невозможно проверить. Нам показывали страшные фотографии, на которые трудно смотреть: один лежал с перерезанным горлом, на другой был снят изувеченный труп… И врачи спокойно с нами разговаривали, но чувствовалось, что они очень эмоционально все это пережили, что люди травмированы. И они говорили, что большинство погибших были киргизы, – видимо, под влиянием того, что им пришлось увидеть.
В этом селе, как нам рассказали, около 40 процентов жителей – узбеки, а остальные киргизы, но я не знаю, так ли это на самом деле. Но то, что там и жили, и живут узбеки, – это так. Многие узбеки убежали из села, но были и те, кто остался. Мы с ними разговаривали, у них хорошие и давние отношения с соседями-киргизами, но и они в приватной беседе говорили, что тоже боятся, потому что у киргизов много оружия.
Кстати, киргизы то же самое говорили про узбеков – мол, у них много оружия.
Мне показали машину главы этого села, на ней были отверстия от пуль. Говорят, когда вывозили раненых, узбеки стреляли по машине. А узбеки показывали валяющиеся гильзы, отверстия от пуль на заборах… Оружие использовалось обеими сторонами.
Нам, как внешним наблюдателям, трудно восстановить внешнюю хронологию событий, но у нас и не было такой цели. Это задача для более основательных исследований.
Узбеки в Оше жаловались, что им обидно: ни один представитель власти не пришел к ним посмотреть, что происходит. Но то же самое говорили и киргизы из Кыргызчека – к ним тоже не приходил никто из властей.
Люди очень травмированы с обеих сторон. Когда мы там были, то иногда в вечернее время слышали какие-то выстрелы. Но однажды днем на рынке, где уже начинала восстанавливаться торговля, началась стрельба. И это вызвало огромную панику у всех, кто там был. Люди сильно напуганы – и малейшая провокация, маленькая стычка может вызвать очень острую реакцию.
Мы были, когда в Оше шли спецоперации. На самих зачистках я не был, но мы разговаривали с правозащитниками, которые говорили, что милиция и военные задерживают людей, а за некоторых потом требуют выкуп. Не за всех, но такие случаи были. Говорили, что людей пытают, что во время обысков подбрасывают патроны. Может, у кого-то и находили оружие – потому что у многих оружие есть. Но бывало, и подбрасывали. И люди больше всего боялись, что придут военные и начнут обыск».
Обсудить новость на Форуме