13:15 20.09.2007 | Все новости раздела "Объединенная Гражданская Партия"

Сын Максима ТАНКА: В 1937 году папу должны были застрелить

12:04, 20 Сентября | Глеб Лободенко,

17 сентября народному поэту Беларуси Максиму Танку (настоящее имя Евгений Скурко) исполнилось бы 95. Он родился еще при царе, пережил Советский Союз и дожил до независимости Беларуси, умерев в августе 1995-го.

Обидно, что со временем Максим Танк становится для многих «названием университета», «названием улицы» или автором двух-трех стихотворений из школьного учебника. Накануне круглой даты мы встретились с сыном поэта Максимом Скурко. Разговор получился долгий и искренний. О встречах с Хрущевым, вечной любви и трагической смерти поэта…

«По ночам папу отвозили в НКВД, и мама не знала, вернется ли он»

Даже будучи председателем Верховного Совета, Максим Танк писал жене пронзительные стихи о любви.

- Ваш отец родился 17 сентября 1912 года. И в этот же день спустя 27 лет произошло объединение Западной Беларуси с БССР. Что этот день значил для него?

- Родился он в Западной Беларуси, на хуторе Пильковщина в Мядельском районе. Но с самого начала в стихах восславлял коммунизм, мечтал, чтобы он наступил и у них. Любимым поэтом был Маяковский. Несколько раз папа пешком уходил в Вильню за наукой. Потом он вступил в Компартию Западной Беларуси, его ловили, он снова удирал. Дважды за стихи против польской власти сидел в виленской тюрьме «Лукишки».

- Тема Западной Беларуси обсуждалась в вашей семье?

С Аркадзем Куляшовым (справа) Танк сначала получил одинаковые ордена, а потом - дачу по соседству.

- Дед, бывало, риторически обращался к папе: «Женя, ну почему на всех этих колхозных собраниях предлагают много вариантов, а выбирают и голосуют всегда за самый худший?..» Но у нас дома никогда не было разговоров о политике. Папа ведь еще в польские времена работал в подполье, умел держать язык за зубами. Но самое главное - это дух того времени, когда за лишнее слово, за мысли могли посадить и даже расстрелять. Уже через много лет, когда я был студентом, мама призналась мне: по ночам папу тоже вызывали в НКВД. Дома всегда стояла корзина с сухарями. Ночью приезжала машина, папа брал сухари, его отвозили в КГБ. И председатель, по-моему, тогда это был Цанава, приглашал папу сыграть партию в бильярд. В два часа ночи. У папы тряслись руки, он не мог держать кий. А Цанава между делом интересовался, что папа думает о том или другом писателе…

А самым дорогим для поэта была семья. Отец и дети:Ира, Вера, Максим. 1950 год.

- А как вы считаете, что спасло его самого?

- Я не знаю… Был момент, когда его вместе с Лыньковым забрали практически окончательно - участь была уготована как всем: судить, расстреливать… Но к ним очень хорошо относился Пономаренко. А самого Пономаренко якобы очень любил Сталин. И будто бы он поручился головой за этих писателей, в том числе и за моего отца. Уже намного позже Машеров показал папе несколько папок доносов на него. Писали даже люди, которых папа считал друзьями. Я запомнил, как он говорил маме: «Слухай, Алесь Кучар, мой сябар… такое панапісваць…» Кучер был литературным критиком. Как выяснилось потом, кровавым критиком: по его доносам расстреляли или сослали много писателей... А спасало отца чаще всего чудо. Однажды в Канаде на литературном вечере к нему подошел человек и сказал: “В 1937 году вы должны были прийти в Вильне на явочную квартиру, а я вас должен был застрелить. Но вы не пришли. Давайте за здоровье!..”

Когда у детей появились свои дети, Народный поэт оказался любящим дедом. Нарочь. 80-е годы.

«Когда папа был председателем Верховного Совета, его родители освещали хату лучиной»

- А ваши дед и бабка так и остались жить на хуторе? Танк, уже будучи влиятельным человеком, не забрал их к себе?

- Папа пытался, но их было не заставить! Он даже пробовал заплатить деньги председателю местного колхоза, чтобы у родителей забрали корову, а им каждый день привозили молоко. Но бабушка как отрезала: корова - член семьи, не отдадим ни за какие деньги!.. Когда папа уже был весомым человеком, его родители освещали хату лучиной, которую втыкали в печку. Хутор стоял в трех километрах от деревни, в темном лесу. Электричества не было. Помню, как отец добился, чтобы им провели свет… Когда я им привез приемник «Нарочь», они смотрели на него как на чудо! Когда увидели телевизор, то перекрестились. Когда они стали уже совсем старенькими, то дед все-таки отправил бабушку к нам в Минск, а сам остался смотреть хозяйство. И, когда чистил ружье, отстрелил себе несколько пальцев… Сообщил об этом позже, в письме. На бабушку в городе было жалко смотреть. Сидела днями, как канарейка, и грустно смотрела в окно. Папа повез ее ко всем врачам - она ведь доктора в жизни не видела… Потом приехал на зиму дед. И папа решил отвести его в кинотеатр - показать хоть, что это такое. Но дед воспротивился: «Женя, ты подумай, если тебя увидит кто-нибудь из начальства, они подумают, что ты эти глупости смотришь?!»

- Высокое положение часто помогало отцу?

- Знаете, он был очень скромный человек. Например, когда отец был председателем Союза писателей, за ним была закреплена машина с шофером. Но пользовался он этой привилегией крайне редко, стеснялся что ли. Если он и пользовался своим влиянием, то чтобы помогать другим. К нам в дом постоянно ехали люди со всей Беларуси: у кого-то сына несправедливо посадили, у кого-то хата сгорела… Когда человек заходил, папа говорил жене: «Люба, накармі чалавека з дарогі, а пасля мы з ім пагаворым”. Папа спас многих, особенно от судов. Он писал письма министру иностранных дел СССР Громыко, который был родом из Беларуси. Громыко ставил резолюцию “Сменить меру наказания” и присылал обратно. Дела пересматривали. А люди, конечно, ехали не с пустыми руками... Папа говорил так: “Ці вязеце абратна, ці мая жонка разлічыць вас па рынкавым кошце”. И мама доставала все: яйца, колбасы, мясо, грибы… Считала и отдавала деньги.

Очень редкое фото: Максим Танк (в халате) навещает в больнице Якуба Коласа (в пижаме). 1954 год.

«Мы ходили в магазин покупать папины книги»

- Максим Танк был хорошим отцом?

- Семья была для него главным. Хотя главное детское воспоминание об отце - это то, что он все время на работе. Растила нас в основном, конечно, мать… Но у папы, например, дома даже не было специального рабочего кабинета. То там присядет, то там. Когда напишет стихотворение, бежит в кухню читать маме. Она была первым и главным критиком. А когда удавалось особенно хорошее стихотворение, он читал его уже всем нам. Мне запомнилось, что когда издавалась очередная папина книга, он носился с ней, как с младенцем. Все говорил маме: «Любаша, глянь, і паперы не пашкадавалі... І мастак добра папрацаваў...” Еще каждую новую книгу он отправлял друзьям со всего Союза. А авторских экземпляров давали немного. Поэтому папа давал нам с сестрами деньги и отправлял в книжный магазин, чтобы мы покупали его книги. Самому, видимо, было неудобно. Еще я запомнил, как перед каждым праздником папа отводил три дня, чтобы каждому знакомому отправить открытку с личным текстом.

Максим и Люба до последних дней любили друг друга без памяти. Фото сделано в Вильне в конце 30-х.

- На каком языке говорили у вас дома?

- В основном на русском. С друзьями-литераторами папа общался, конечно, по-белорусски... Однажды нам позвонил Короткевич, я ответил ему по-русски. Владимир Семенович вскипел: “Ах ты, беларус сраны! Як табе не сорамна!”

«Папу не хотели брать в лечкомиссию, он просил дать ему мышьяка…»

- Это правда, что вашего отца перед смертью отказались лечить?

- Его последние месяцы были просто страшные. Стимулятор в сердце… Ноги все распухшие, в язвах, вены вздутые… Мама доживала свой век в инвалидной коляске. Он сам уже не в состоянии ходить, но постоянно был с ней… Когда она умерла, папа стал чахнуть на глазах. К тому же умирал он в нищете. Сбережения, как и у всех, сгорели. Новая власть не вспоминала о народных поэтах… Папа часто говорил: «Ты ж не купляй дарагое, а то не хопіць грошай...” Официально ему было положено лечиться в лечкомиссии. Но мы не могли добиться, чтобы его положили туда. Когда я понял, что все очень плохо, стал действовать. Приехал к главврачу лечкомиссии, стал скандалить: Максим Танк умирает, а вы ничего не хотите делать! Главврач пообещал, что сейчас за папой пришлют машину. Я вернулся, отец, терпя страшную боль, собрался, сидел наготове с вещами. Час, два, пять... Папа говорит: “Каму я на... патрэбны...” Никто не приехал. Я звоню в лечкомиссию: где “Скорая”? Отвечают, что не было распоряжения забирать Максима Танка. Тогда, говорю, я вас вызываю, человек умирает! Приехали, забрали. Положили в душную палату, на солнечную сторону. Кроме него там было еще двое... Папа сказал тихо: “Палата смертнікаў...” Я снова к врачу: дайте отдельную палату. Он говорит, что все занято. Тогда я буквально побежал по коридору, распахивая палаты одну за другой: свободная, свободная, свободная... Папа терпел невыносимую боль, обезболивающих препаратов почему-то “не было”. Когда я приходил, он просил принести ему мышьяка... Папа умер очень быстро, почти за неделю... А потом, когда я стал вслух говорить об этом, в газетах пошли кляузы, что сын все врет, что у Танка всегда была персональная палата...

С Хрущевым Танк плавал в Америку, пил коньяк и фотографировался. 1964 год.

ИСТОРИИ

Как Хрущев выходил из каюты с бутылкой коньяка и кричал: «Ребята, давайте выпьем!..»

В 1964 году, когда Никита Хрущев ездил в Америку стучать ботинком по трибуне, Максим Танк был там как представитель БССР в ООН. Корабль «Балтика» отправлялся в Штаты из города Балтийска. На борту были все руководители союзных республик, представители от каждой страны в ООН, секретари партии… Папа вспоминал, что до последнего никто не знал, поплывет ли Хрущев со всеми. Точную информацию дали лишь местные евреи-торговцы, которые заверили, что «сейчас приедет Хрущев». И приехал… Корабль до английских берегов сопровождали три крейсера. Потом крейсеры отдали салют и поплыли обратно. В этот момент по бокам и впереди «Балтики» вдруг вынырнули три американские подводные лодки. У всех начался мандраж. Хрущев дал телеграмму Кеннеди: что за бардак, что это значит?! Ответ последовал незамедлительно: не волнуйтесь, это охрана. Уже около Нью-Йорка над кораблем завис вертолет. Все напряглись. С вертолета медленно опустилась веревка с привязанной бутылкой виски. Хрущев приказал привязать взамен бутылку «Столичной». Так страны обменялись любезностями. На этом сюрпризы не кончились. «Балтику» приняли в грузовой порт, но несколько часов никто не начинал разгружать корабль, подавать трапы… Снова телеграмма. Ответ: бастует профсоюз грузчиков, требуют выплатить зарплату. Никита нервничает, спрашивает, о какой сумме идет речь… С грузчиками расплачиваются наличными, и корабль начинают разгружать.

За время путешествия Танк не однажды общался с генсеком, сфотографировался рядом с ним. Поэт вспоминал и такой эпизод. Всех, кроме Никиты, донимала морская болезнь. А Хрущеву все нипочем! И один раз генсек вышел из каюты с бутылкой коньяка и закричал: «Ребята, что такое, давайте выпьем!..» И никто не мог отказаться выпить с самим…

«Папа с мамой спорили, кто умрет раньше…»

Максим Танк безумно любил жену. Даже будучи председателем Верховного Совета, он каждый раз после ужина вскакивал и шел мыть посуду. Как только жена шла на кухню, Танк шел следом: “Люба, што зрабіць, чым дапамагчы, давай пачышчу бульбу”. Дети росли в атмосфере любви и гармонии. И эту любовь поэт сохранил до последних дней.

…Умерли они в один год. Хотя постоянно спорили: каждый хотел умереть раньше. И договорились об одной вещи. Когда Любовь Андреевна умерла в марте 1995-го, ее кремировали, а урну с прахом поэт поставил в тумбочку у кровати. Сам он умер спустя четыре месяца, урну положили к нему в гроб и похоронили в одной могиле на родине Танка в Пильковщине.

СТРОКИ

Максім Танк

Калі перад Судом

Калі перад Судом Апошнім апынуся

І запытаюць, у грахах ці каюся, спашлюся

На тое, што ў жыццёвым амбарасе

На гэта, Спадары, не меў я часу,

У няспынных будучы камандзіроўках,

У пошуках сваіх дарог нялёгкіх.

А з нейкаю пярэваратняў зграяй

Не буду грукаць я і ў дзверы рая…

7.XI.1994