17:00 11.07.2007 | Все новости раздела "Объединенная Гражданская Партия"
Воскрешение духа прокурора Вышинского
15:30, 11 Июля | Валерий Щукин,
"Уголовный кодекс Республики Беларусь способствует воспитанию граждан в духе соблюдения законодательства Республики Беларусь".
Так гласит статья вторая белорусского УК. Но, только на бумаге. Воспитывают ведь не декларациями о намерениях, а действиями. Но чему может воспитать судебный процесс, если Уголовный кодекс не чтит суд (?!)
Абсолютное большинство моих публикаций рождаются из личных наблюдений (общее время, проведенное в залах судебных заседаний за прошедшее десятилетие исчисляется месяцами). При этом всегда указываю имя и фамилию обвиняемого. В данной статье расскажу, как в июле с.г. суд Московского района Минска судил моего внука Антона.
Именно КАК судил.
На РТР есть постоянная рубрика "Суд идет". С точки зрения правового воспитания программа замечательная. В ней рассматриваются вопросы, относящиеся ко всем кодексам.
Кто бывал или участвовал в наших белорусских судебных процессах, наверняка обратил внимание на отсутствие в российском телесуде стальной клетки, в которую без опаски можно поместить льва.
В Беларуси в подобных клетках судят и за бандитизм, и за "колоски". Всех, кого доставляют в суд из следственного изолятора. На экране телевизора вижу, как российский обвиняемый в убийстве находится рядом с адвокатом (за одним столом). Охранник в двух шагах за спиной. Стоит, не чиня препятствий обвиняемому общаться с адвокатом во время процесса, и лицами, находящимися в зале суда, в перерывах.
Сидящий в клетке белорусский обвиняемый видит только спину адвоката. Проконсультироваться с защитником во время судебного заседания не в состоянии. Что же касается разговоров обвиняемого с другими лицами (до начала процесса, в перерывах между заседаниями) то наумовские стражники оказываются свирепее цербера, стерегущего двери ада.
В звериной клетке судили и моего внука. Как серийного маньяка или террориста Аль-Каиды несовершеннолетнего Антона доставляли до самой клетки в наручниках.
Более того, ребенка (ребенок — дитя человеческое до 18-летнего возраста) в здании суда лишили обеда! И судья, и прокурор, и охранники отобедали, а обвиняемому — "фигу с маслом". Не только сами не накормили ребенка, но и не позволили сделать это родителям.
Наумовская инструкция, видите ли, запрещает ребенку в клетке общаться даже с родственниками, не говоря уже о друзьях-товарищах. Однако в здании суда ни самой инструкции, ни хотя бы выписки из нее, не наблюдается. Да и в зале судебных заседаний зоопарковская надпись "Кормить находящихся в клетке запрещено!", отсутствует.
Уголовный кодекс предоставляет равные права государственному обвинителю и обвиняемому. В дополнение к этому статья 331 УК гласит, что обвиняемый может пользоваться письменными заметками.
Вот только как эти самые заметки делать? Поскольку звери не пишут, то и стола в клетке не предусмотрено. Ручка, бумага тоже. Передавать же пишущие принадлежности наумовские стражники запрещают.
* * *
Требование УПК об обязательном участии педагога в судебном процессе над несовершеннолетними, вылилось в опошление сущности защиты прав ребенка. Педагог, присутствующая в зале суда, обвиняемого Антона видела первый раз в жизни. Понятия не имела ни о жизни, ни об учебе этого ребенка, ни об инкриминируемом ему преступлении. За время процесса не проронила ни слова: сидела как истукан. Не подошла ни к ребенку, ни к родителям.
Даже начало судебного процесса из-за неявки социального педагога задержали на час. Только утром отловили первого попавшегося "ШКРАБа" (школьного работника) с 10-месячным (как она заявила суду) стажем работы. Естественно с материалами дела педагог этот не знакомилась. Непонятно имеет ли она хотя бы малейшее понятие о судебных процедурах.
Но для протокола формальность соблюдена.
Формально выполнено и требование УПК о коллегиальном рассмотрении дела в отношении ребенка в составе судьи и двух народных заседателей. Непонятно, правда, почему заседателей именуют "народными", коли к их появлению в судейских креслах народ отношения не имеет.
Одна "народная" сладко спала (благо хоть не храпела), вторая — отрешенно кивала головой при обращении судьи. Сами "народные" заседательши-бабушки заинтересованности к процессу не проявили. Участникам процесса не задали ни одного вопроса. Зато по протоколу все в ажуре.
Уголовно-процессуальный кодекс предусматривает несовершеннолетним обвиняемым обязательное участие защитника. Формальность соблюли: адвоката внуку назначили.
Но это — профанация юридической защиты. Не знаю, знакомилась ли сей юрист с материалами дела, но перед началом процесса, ни словом не перемолвилась как с обвиняемым, которого обязана защищать, так и с его матерью, представителем несовершеннолетнего. Не задала ни одного вопроса участникам процесса, в том числе и своему подзащитному. Полутораминутная адвокатская речь в прениях заключалась в обращении к суду с просьбой о назначении минимального наказания. После провозглашения приговора адвокат покинула зал суда даже не обернувшись к несовершеннолетнему парню, которого защищала. А проходя мимо родителей, теперь уже осужденного ребенка, отвернулась в другую сторону…
Читатели, знающие меня, наверняка возмутятся: автор-то юридически подкован, а УПК дает право близким родственникам (к которым относится и дед) участвовать в судебном процессе в качестве защитника.
Так то оно так. Только на следующем листе Кодекса (п.2 ч.5 статьи 46) записано: близкие родственники в подтверждение своих полномочий предоставляют суду документы о родственных отношениях с обвиняемым.
Председательствующая на процессе судит моего внука не впервые. О юридической грамотности деда обвиняемого осведомлена. Именно поэтому, на предыдущем процессе (явно с целью противодействия получению ребенком квалифицированной правовой помощи), после заявления Антоном ходатайства о допуске к участию в деле дедушки (отец, как законный представитель, ходатайство поддержал), ехидно улыбаясь, затребовала документального подтверждения степени родства.
Судья Н.Кузнецова прекрасно знала, что это ее законное требование невыполнимо. В паспорта вносят только несовершеннолетних детей. По данному основанию в моем удостоверении личности дети, которым за сорок, не вписаны. Соответственно сведения о родителях не заносят в паспорта детей. А уж внуки в паспорте деда и теоретически не могут значиться.
Подтвердить документально родство даже при одинаковости фамилии не просто. Что тогда говорить про внуков от дочери, у которых и фамилия другая, и отчество с именем деда никоим образом не связано…
* * *
Довольная Кузнецова и в прошлый раз, и на этот судила ребенка без защитника. Назвать защитниками угрюмо молчавшую адвокатшу и ни бельмеса не понимающей в юриспруденции педагога — язык не поворачивается. Но, похоже, такое положение с правовой защитой несовершеннолетних обвиняемых суд Московского района очень даже устраивает.
Устраивает, поскольку судебного следствия судья не проводила. Не изучены вещественные или документальные подтверждения предъявленного обвинения, не прозвучали показания свидетелей. Доказательство основывалось лишь на признательных показаниях подсудимого. На показаниях ребенка, которому навесили кучу нераскрытых в районе преступлений и более полугода обрабатывали в следственном изоляторе.
Похоже, в Беларуси реанимирован античеловеческий принцип сталинского прокурора Вышинского: "Признание — царица доказательства".
При Вышинском признания выбивали. Выбивают и сейчас. Только не в открытую, не повсеместно. Ныне месяцами, а то и годами (в том числе и несовершеннолетних) держат в СИЗО, выжимая явку с повинной. Мол, возьмешь кражи на себя, дадут по минимуму. А на зоне — намного вольнее, чем в тюремной камере.
На суде несовершеннолетний парень признавал все и вся. Видно было, что милицейские психологи поработали добросовестно. Процент раскрываемости в Московском районе возрос. А чтобы на суде не было осечки обвиняемому предоставили возможность самолично убедиться в прелестях колонии по сравнению с камерой СИЗО.
Подтверждение тому в отношении внука усматриваю в несостоявшемся июньском заседании суда. В случайную ошибку при направлении внука в Витебскую колонию (после завершения предварительного следствия и направления дела в суд) верится с трудом.
Вряд ли случайной была и "забывчивость" про трехдневный срок для уведомления родителей о поступлении ребенка в колонию. Уведомление (судя по почтовому штемпелю) отправили из Витебска лишь через десять суток, когда по причине недоставки обвиняемого было сорвано судебное заседание, и суд начал поиски пропавшего несовершеннолетнего арестанта.
Уголовно-процессуальный кодекс гласит: "Приговор признается обоснованным, если он поставлен на основании лишь тех, представленных суду доказательств, которые всесторонне, полно и объективно исследованы в судебном заседании".
Как можно считать обоснованным приговор в отношении моего внука, если в качестве доказательства признаны показания двух явившихся потерпевших, которые не видели, кто и когда причинил им ущерб. Остальные пострадавшие и свидетель в суд не явились.
Судья Н.Кузнецова огласила их показания, данные на предварительном следствии. Огласила вопреки норме УПК, допускающего подобное лишь при отсутствии в судебном заседании потерпевшего или свидетеля по причинам, исключающим возможность их явки.
Невозможность явки указанных лиц судом не установлена.
Зато судья допросила законного представителя обвиняемого ребенка (мать), чего процедура судебного следствия, изложенная в УПК, не предусматривает. Видимо, чтобы протокол был солиднее.
А вот разъяснить осужденному, его родителям порядок и сроки ознакомления с протоколом судебного заседания и принесении на него замечаний, а также порядок и срок кассационного обжалования приговора судья забыла. А, может, не посчитала нужным, потому как на вопрос мамы Антона: "Когда выдадут копию приговора?" — вначале удивленно произнесла: "Зачем он вам?", и лишь потом разъяснила.
Демонстративное невыполнение судом Московского района норм и требований Уголовно-процессуального кодекса на судебном процессе в отношении моего несовершеннолетнего внука — явление не локальное.
Такова практика нашего правосудия.
Обсудить новость на Форуме