02:15 10.04.2007 | Все новости раздела "Объединенная Гражданская Партия"
«…Подонки Отечества их предали» «Он не вернулся – у него отняли жизнь»
00:36, 10 Апреля |
Вспоминают дети жертв репрессий – односельчане д. Пасечки
«…Подонки Отечества их предали»
Антон Поклонский
— Мой отец, Поклонский Викентий Антонович, 1900 г. рождения, работал зав. колхозными плодовыми в колхозе им. Сталина Каменковского с/совета, Узденского р-на, Минской обл.
Летом – 20.06.1938г., работники НКВД приехали к нему на работу и велели ехать с ними. Отец просил их позволить ему попрощаться с семьей. На что те ответили, что он им нужен как свидетель, что к вечеру он вернется. (К тому времени из нашей деревни Пасечки уже были «взяты» органами НКВД 5 из 9 живущих в деревне мужчин - и ни один не вернулся).
Его увезли в Слуцк. Моя мать, Поклонская Елена Ивановна, ездила в Слуцк, пыталась встретиться с работниками НКВД, чтобы убедить их в его невиновности. Однако её ни кто не принял. Она не смогла ничего добиться.
Через какое-то время мать узнала, что отца обвинили в шпионаже, что ему дали 10 лет тюремного заключения.
Сначала его вывезли в лагерь (или тюрьму) под Новосибирск. Затем перевели в Саратовскую тюрьму, где он отбывал «наказание» до 1948 г. В 1948 г., после 10 лет тюремного заключения, он был сослан в Карагандинскую обл., г. Аральское море сроком на 3 года.
В 1950 г. жители Каменковского с/совета по просьбе моей мамы подписали прошение (всего было около 200 подписей) на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР Шверника Н.М. с просьбой разрешить моему отцу вернуться на родину. Через примерно 2 недели после отправки прошения к нам в дом пришёл милиционер и сообщил, что въезд на территорию Белоруссии моему отцу запрещён навсегда. Об этом, к сожалению, было сообщено письмом моему отцу. После этого казах, у которого отец был на квартире, сообщил, что он читал наше письмо и неожиданно упал. Как оказалось, у него произошел инсульт, от которого он умер.
Двоюродный брат отца, Поклонский Александр Александрович, рассказывал мне, что отец через кого-то передал ему – признать себя шпионом его заставил следователь. Он приставил к его виску пистолет и предупредил, что считает до трёх. После счёта «два» отец удовлетворил его требование – согласился, что является шпионом. На что следователь спросил: «А чей шпион?» Отец в ответ спросил: «А чьи бывают шпионы?» Следователь предложил на выбор: немецкий или польский. Как передал отец, он решил «стать» польским шпионом в расчёте, что может СССР с Польшей в скором времени найдут общий язык. Тогда и выяснится, что он никакой не шпион.
В 1960 г. я встречался с Терешко Николаем (отчества, к сожалению, не знаю), уроженцем д. Каменое, Каменковского с/совета, Узденского р-на. Он был в Слуцких казематах в то время, когда допрашивали моего отца. Ему, Терешко Николаю, тогда дали 6 лет, и он вернулся домой. Только позже, прочитав личное дело отца, я понял, почему Терешко работал в Слуцком изоляторе уборщиком, почему он, в конечном итоге, вышел на свободу. Он помогал органам НКВД выполнять план, называя им всё новые и новые фамилии своих друзей и знакомых. В 1958 г. его вызывали в КГБ и спрашивали – на каком основании он доносил НКВД о шпионаже безвинных людей. Терешко тогда написал, что его так сильно били, что он терял сознание и не помнит – что доносил и писал.
Терешко мне рассказал, что моего отца он узнал только по одежде. Он был настолько избит, что на лице ничего живого не осталось. Кроме того, при побоях, похоже, был затронут какой-то нерв и, в результате, отца разбил паралич. Терешко также сообщил мне, что узники НКВД использовались для захоронения убитых. Каждую ночь они хоронили, в среднем, по 25 человек. То есть, днём их пытали, убивали, а ночью, в назидание, остававшиеся в живых хоронили своих сотоварищей по несчастью.
Он рассказал о многих применявшихся методах пыток. В частности, следователь Гончаренко М.Д., который вёл «дело» моего отца, переворачивал табуретку, в одну из ножек вбивал гвоздь, усаживал на него отца и вращал вокруг табуретки.
Из личного дела отца я понял, что за 12 суток негодяй Гончаренко М.Д. физическими методами добился своего, т.е. признания несуществующей вины.
В 1960 г. я обратился в Прокуратуру Белорусского военного округа с заявлением о реабилитации отца. Подполковник Кузнецов, взявший моё заявление, попросил немного подождать. Минут через 15 он вышел ко мне и сообщил, что мой отец не виновен, вопрос о реабилитации будет решать Военный Трибунал БВО, который заседает 1 раз в месяц, и справку я получу через 3 недели. Так оно и произошло – через три недели я получил справку №781 от 29.06.80г. о том, что дело по обвинению Поклонского В.А. отменено и за отсутствием состава преступления прекращено. Поклонский В.А. реабилитирован посмертно.
Вот так: следователю Гончаренко М.Д. надо было 12 суток физическими методами добывать признания вины, государству держать инвалида (от побоев) 12 лет в тюрьмах и ссылках, чтобы потом за 15 минут признать невиновным, а через 3 недели документально подтвердить это.
Всем 6 мужчинам (из 9) д. Пасечки, уничтоженным властью в 1937-38 гг., было в то время 35-45 лет от роду. Они были бы в 41-м защитниками Отечества, но, к глубокому сожалению, подонки Отечества их предали.
С глубоким уважением к тем, кто будет читать эти строки.
Сын Поклонского Викентия Антоновича Поклонский Антон Викентьевич, 1937 года рождения, так и не сказавший никому и ни разу слова: «папа».
«Он не вернулся – у него отняли жизнь»
Фаина Жданович
— Я, Жданович Фаина Викентьевна (по мужу – Клочко) хочу поведать моим современникам и людям следующих поколений о судьбе моего отца – «врага народа», и о судьбе нашей семьи – семьи «врага народа».
Семья колхозника. Семья, каких тысячи. Отец – человек прямой, независимый, гордый и предельно честный. Один из первых, вступивших в колхоз, один из первых колхозников, вступивших в члены компартии, активист, преданный государству и власти до мозга костей. Балагур, юморист и мастер на все руки. Мама – простая, трудолюбивая, отзывчивая женщина. И нас двое детей: старшая сестра Маина и я.
Чёрный день пришёл 19 июня 1938 года. Ближе к вечеру вместе с отцом в дом вошли два милиционера. Маму и нас – девочек (восьми и десяти лет) поставили у стенки русской печи, приказали молчать и начали обыск.
В сюжете фильма «Тишина» есть эпизод ареста главного героя. Мне кажется, что он списан с ареста – с эпизода ареста моего отца. Искали пистолет, поочерёдно и беспрерывно повторяя один и тот же вопрос, одно и тоже требование: «Где ваш пистолет? Отдайте ваш пистолет!» И так до конца обыска. Это напористо - угрожающее «отдайте ваш пистолет» звенит в моих ушах до сих пор.
Дело в том, что у отца какое-то время действительно был пистолет, выданный ему властями как активисту. Накануне ареста секретарь сельсовета предложил отцу сдать пистолет, что он и сделал. Во время обыска папа объяснял, что пистолет сдан, предлагал позвать секретаря сельсовета – нашего соседа. Но в доме орудовали глухие роботы. Перерыли всё до основания, повыбрасывали на пол все вещи из шкафа, ящиков комода. А рядом онемевшая от стресса женщина и насмерть перепуганные, дрожащие от страха дети. Страх этот не проходил годами. И теперь, через 69 лет, я помню, остро ощущаю тот дикий страх… Отца уводили! Уводили в неизвестность.
Выходя за порог, папа на мгновение задержался, окинул нас тревожным взглядом и успел сказать: «Не верьте, если услышите обо мне что-то плохое. Ты, Анетта, знаешь – я честный человек. Скажи это детям». Больше не успел ничего сказать – его толкнули вперёд.
Я и теперь помню тот папин взгляд: ласковый, но полный горечи и беспомощности – леденящий взгляд. Как будто этот крепкий сильный человек просил защиты у нас – детей. Стала закрываться дверь, которая для папы закрылась навсегда. Мы выскочили вслед. Стояла ночь. Отца увели по деревенской улочке в конец деревни, в сторону соседа Добриневского Викентия – ещё одной жертвы той ночи. Запуганные, скованные ужасом, мы не могли ни заплакать, ни закричать, глядя вслед уходящему в темень отцу.
В это лето из деревни, в которой было всего-то девять семей, увели шесть человек. Их вырвали из жизни в самом расцвете сил, сделав одинокими жён – растерянных и беспомощных женщин, и оставив восемнадцать осиротевших детей. Из лексики этих детей навсегда исчезло обращение – папа. Наша семья, как пять других семей деревни и тысячи других семей по всей Беларуси, в одночасье стала семьёй «врага народа». За что?! За что попали в страшную немилость властям эти труженики: Поклонский Викентий, Добриневский Викентий, братья Ждановичи: Иван, Антон, Юльян, Викентий и мой отец?
Деревня на время затихла. Было непонятно, почему забрали именно этих добропорядочных, авторитетных, законопослушных людей зрелого возраста. Кто мог ответить? Но одно стало реальностью – отныне каждая семья этих тружеников получила статус – «семья врага народа». Отныне менялось и отношение к ним. Особенно остро чувствовали это наши матери: незаслуженные обиды, постоянное унижение, беспомощность.
Горе и страдание моей матери было тяжёлым вдвойне. Кто-то пустил огласку, что это наш отец, как активист, указал на своих соседей, т.е. сделал на них донос. Пошли обиды и неприязнь. Чего только не пришлось нашей маме вытерпеть и пережить! По ночам мама плакала навзрыд. Мы просыпались и плакали уже втроём. Днём, заглядывая в её мокрые глаза, мы ждали хоть какого-нибудь обнадёживающего ответа. Но она с материнской мудростью, хотя от обиды и сжималось сердце, не говорила правду - не могла сказать, в каком мире мы жили, не хотела, чтобы груз чудовищной несправедливости лёг на плечи её детей.
Только в 1960 году сын Викентия Поклонского Антон Поклонский ознакомился с архивом НКВД и узнал, кто в самом деле был доносчиком на наших родителей. Но это было потом. А тогда все тяготы жизни ложились на плечи наших матерей – и дома, и в колхозе. Из семей, где не было мужчин, женщины должны были выходить и на тяжёлую, мужскую работу.
Помню, каким непомерно тяжёлым был для них труд на осушении болота – рыть канавы. Но шли и рыли. Стимул такой был – под заработанные «на канавах» деньги в магазин привозили ткани. Редкость в то время! Но одеваться-то надо. Память из детства… У магазина собирались ночью, занимали очередь. Когда, уже у прилавка, она доходит до мамы, продавец через её голову передаёт ткань следующему покупателю, потом следующему и так до конца. Покупали то, что оставалось. Мы месяцами не ели и не видели на столе хлеба. Его привозили в магазин, но нашим мамам и даже нам - детям, моляще глядевшим на продавца, не отпускали.
На наши слёзные вопросы: «Почему так?» мама с горечью отвечала: «Не плачьте. Станете взрослыми и всё узнаете, поймёте».
Мы повзрослели, и я поняла, почему во 2-м классе учительница не дала мне выступить на празднике со стихотворением, хотя я читала лучше многих других… Горькие слёзы обиды. Поняла, почему в 4-м классе меня не включили в танцевальную группу к Новому Году, хотя ставили в пример… Опять горькие слёзы. Поняла, почему в 10-м классе, постоянно получая оценку «5» по русской литературе, с приходом новой учительницы – жены сотрудника НКВД, выше тройки по этой дисциплине подняться не могла. И в зрелые годы КГБ мне напомнил, из какой я семьи. Это было уже в 1983-м. Несмотря на педагогический стаж – 31 год, должности – вплоть до директора школы, звание «Отличник народного образования», награды и грамоты, мне отказали в выезде по турпутёвке в Финляндию.
Но больше всех страдала мама. От непосильной тяжести жизни заболела туберкулёзом. Помню её, сидящую на крыльце перед закатом солнца. Бледную, беспрерывно кашляющую. В руках полотенце с пятнами крови. А надо было идти работать. И шла, работала. Даже писать об этом тяжело. А как было жить?
Два слова - «враг народа» лишили нас отца, изуродовали жизнь маме, пострадали и мы, дети. Всё было бы иначе, если бы не чёрный день 19 июня 1938 года, если бы 30 сентября 1938-го особая тройка НКВД БССР не приняла чудовищное по несправедливости постановление о виновности отца, по которому 10 ноября того же года его расстреляли.
Особая тройка! Три человека, руководствуясь неким бесчеловечным планом, решали вопрос жизни или смерти ни в чём не повинного человека. Изощрённо, отработанными методами палачи выбивали у жертв произвола признания в никогда не совершённых ими преступлениях. Они оговаривали себя, давая нужные палачам показания.
Кто теперь может нам сказать, как ушёл из жизни наш отец. Может, не выдержав пыток, замертво упал на глазах палача. А может, они так и не смогли сломить его волю и в злобе расстреляли… Ему было всего 36 лет.
21 марта 1985 года дело отца было пересмотрено военным трибуналом Белорусского военного округа. Постановление особой тройки НКВД БССР от 30 сентября 1938 года ОТМЕНЕНО ЗА ОТСУТСТВИЕМ ПРЕСТУПЛЕНИЯ. Отец реабилитирован посмертно.
У ОТЦА НЕ БЫЛО ВИНЫ!... А 47 лет чёрное клеймо «враг народа» изводило нашу семью. 47 лет об отце никаких сведений. Только на запрос мамы, в том же 1938-м, пришла отписка: «Ваш муж осужден на 8 лет без права переписки». 47 лет ожиданий и надежд! Он не вернулся – его лишили жизни…
Где покоятся его останки? Куда, на какую могилу можем положить цветы мы, а также дети и внуки миллионов других таких же невинных жертв? Теперь уже не ответит никто.
Горько до слёз, обидно до боли в сердце.
Дочери невинно убиенного: старшая – Маина Жданович (по мужу – Липень), младшая – Фаня Жданович (по мужу – Клочко).
Обсудить новость на Форуме