13:00 14.06.2006 | Все новости раздела "Объединенная Гражданская Партия"
Безумство храбрых… вот мудрость жизни
11:24, 14 Июня | Татьяна Ванина,
«Мы знаем, мы сюда пришли не потому, что звали,
Не по приказу… Потому, что нам в лицо солгали.
Не по велению вождей, ни чьей-то воле свыше,
А только правду рассказать… И нас должны услышать...»
(Из песен, рожденных на площади)
Прошло три месяца после выборов. Время достаточное, чтобы, отбросив эмоции, спокойно проанализировать ситуацию. Но если бы у меня спросили: сожалею ли я о том, что пришлось пережить, не задумываясь, отвечаю: ни об одной минуте тех четырех ночей и дней, что провела на площади. Даже о том кошмаре в ночь на 24 марта во время омоновской «зачистки» и о последующих семи сутках, проведенных в жодинской тюрьме, вспоминаю как о чем-то совершенно логичном и неизбежном, что делает человека ЧЕЛОВЕКОМ.
Ведь никакая диктатура не в состоянии что-либо предпринять против человеческого сознания (интеллектуального или морального), а только против его тела. Власть в Беларуси не обладает ни авторитетом, ни честностью, ни мудростью, а имеет только превосходящую грубую физическую силу. Духовная и моральная же сила была на стороне этих совсем юных ребят и девочек.
Я бы могла уйти из «круга», прикрывшись журналистским удостоверением, но тогда бы всю свою оставшуюся жизнь ненавидела себя за трусость, малодушие и предательство…
Александр Милинкевич был прав. После выборов мы стали другими. Мы — это жители палаточного городка. Те, кто после занятий в университетах вопреки, казалось, здравому смыслу бежал на площадь, потому что не мог поступить иначе. Те, кто приезжал из разных уголков Беларуси — потому что считал своим долгом поддержать детей, отчаянное сопротивление которых не позволяло сидеть в теплых квартирах. Это те жители Минска (женщины с детьми, бабушки, пожилые мужчины), которые, рискуя своей свободой, несли продукты питания, горячий чай, теплые вещи. Это предприниматели, которые, наверное, впервые в своей жизни совершенно искренне предлагали помощь в любом виде: деньгами, продуктами, теплыми пледами, спальниками, лекарствами…
Я вспоминаю, как на подготовку Конгресса демократических сил мы не могли найти ни копейки денег внутри страны, сетуя, что у нас нет собственного бизнеса, способного профинансировать поездки по стране во время проведения собраний по выдвижению делегатов. Возможно, бизнеса в прямом смысле этого слова у нас действительно нет, но у нас есть люди, готовые поделиться последним с теми, кому поверят…
Уже столько сказано о событиях после 19 марта, что сложно что-либо добавить. Но чтобы до конца понять суть произошедших событий, надо не просто «потусоваться» внутри круга, сетуя на холод и отсутствие комфорта, и, забежав в теплую кафешку, поспорить о том, сколько времени простоит еще палаточный городок… Нужно пожить жизнью этих ребят. Когда каждую клеточку твоего тела пронизывает холод, и ты знаешь, что от него никуда не деться… Когда ботинки примерзают к камням и единственное спасение – танцевать в такт Песням Свободы белорусского рока... Когда тракторы с огромными скребками проезжают у твоих ног, а ты не уступаешь им ни сантиметра Вольного города… Когда ноги к утру распухают, а ты все равно продолжаешь стоять… А потом задать им, девчонкам и мальчишкам, так волнующий нас, взрослых, вопрос: «Кто из вас жалеет о том, что пришлось пережить?»
Я задавала этот вопрос каждой из девочек, с которыми довелось провести свои сутки в жодинской тюрьме: Стасе (18 лет), Наташе (20лет), Даше (21год), Маше (21год), Танюше (21 год)… Я пыталась понять, почему они, девушки, совсем еще юные, возраста моего младшего сына, не являясь членами ни одной молодежной организации, оказались там, на площади ночью? А в ответ услышала: мы не могли поступить иначе – там были наши друзья... Все до боли просто.
Они никого не винят и ни к кому не предъявляют претензий, потому что по сути никого не знают из политиков, кроме Александра Милинкевича, за которого голосовали. Больше всего переживали за родителей, потому что понимали, что причинили им беспокойство. Боялись быть выброшенными из университетов… Но ни о чем не жалели. Потому что принимали решение самостоятельно в соответствии со своим пониманием дружбы, чести, долга и справедливости. И несли свою ответственность за принятое решение, как крест… по тюрьмам… автозакам… испытывая унижение со стороны особей, именующих себя «защитниками Отечества»… А вернувшись после «отсидки» в свои университеты, не взирая на прессинг деканатов и «коллективов», держали голову высоко поднятой…
Эти молодые люди действительно герои, в которых нуждается наше общество — целеустремленные, чистые своими помыслами, пусть даже идеалистически наивные, но они обладают несгибаемой волей и верой в справедливость. Такого мужества, самоорганизации, дисциплины, выдержки я не видела ни у одной политической группы. И если режим ставил своей целью урезонить их стремление жить не по лжи и свободно вот таким варварским способом (а испытаний для их молодой психики хватило с избытком), то цели он не достиг. Из лукашенковских застенков выходили уже закаленные бойцы, ибо истинная свобода завоевывается лишь силой духа, а не оружием. Более того, куда более убедительно и решительно сражается с несправедливостью тот, кто хотя бы немного испытал ее на себе.
Я, Боже упаси, никого не хочу обидеть. Не каждый физически вынослив. Не каждый герой… Да и понятие солидарности, даже причисляющие себя к оппозиции, могут трактовать по-своему. Но у меня огромная просьба ко всем журналистам, аналитикам и прочим политологам: говорите и пишите о том, что видели, и не спешите с выводами…
ИЗ ТЮРЕМНЫХ ЗАМЕТОК:
Первые сутки были самыми трудными…
Никто не мог предположить, что продолжением митинга 20 марта станет палаточный городок. Мы с Ларисой Бухаленко пошли посмотреть, что это такое. На небольшом пространстве (диаметром около 30-ти метров) по периметру, плечо к плечу стояли ребята. Уже было установлено порядка пяти палаток. В палатках — пусто — ни спальников, ни одеял. К тому же нельзя сказать, что погода благоприятствовала. Начинался мокрый снег, плавно переходящий в дождь. Многие в оцеплении были достаточно легко одеты. Мы смотрели в глаза этим ребятам и девушкам и понимали, что уйти и оставить их одних на ночь не сможем. Из динамиков неслось:
«Падымі мяне па-над зямлёю,
Падымі мяне ў светлы абшар...
Падымі мяне над мітуснёю,
Падымі мяне, паветраны шар...”
Мы смотрели на реющие на фоне звездного неба бело-красно-белые флаги и вспоминали киевский Майдан Незалежнасці. Чуть больше года назад я точно так же смотрела на реющие над Майданом флаги из разных стран мира и молилась о том, чтобы еще при жизни моей увидеть хоть нечто подобное в Беларуси.
Позвонила подруге — Людмиле Савчук. Та, практически не задумываясь, привезла теплые вещи…
Ночь… Уже ушли все, кто не собирался оставаться до утра. Остались журналисты, кое-кто из лидеров оппозиции. Анатолий Лебедько и Александр Добровольский в утепленно-походном одеянии. Похоже, что остаются в круге. Музыку отключили, подчиняясь решению Мингорисполкома не шуметь после одиннадцати. Приехали Милинкевич и Козулин. Разговаривают с молодежью, стоящей в оцеплении. Ребята из прибалтийских стран, которые обосновались рядышком, пригласили на чай, поделились провиантом. Они уже жили в палаточном городке в Украине. Есть опыт. Девчонки и ребята играли на гитаре попеременно. Пели, хохотали. Температура продолжала понижаться. Чтобы согреться, стоящие по периметру прыгали в такт гитаре.
3 ч. 30мин… Прошел слух, что задержали Лебедько и Добровольского. Они решили сходить в гости к друзьям погреться. Поступила очередная информация, что вот-вот начнут «зачистку». Уже третье предупреждение. И действительно, почему не разгоняют? Много журналистов? Не все представители ОБСЕ уехали? Можно подумать, что вдруг у нашего правителя случился приступ «разгула демократии». Не оставить мокрого места от кучки молодежи численностью 200 человек для ОМОНа не представляет никакого труда. Значит, нет приказа. Я присела спина к спине с Надеждой Сычуговой и от отчаяния запела «Магутны Божа». Площадь замерла. Это была немая всеобщая молитва, обращение к Высшим Силам и Космическому Разуму:
«… Дай урадлівасць жытнёвым нівам...
Учынкам нашым пашлі ўмалот...
Зрабі свабоднай, зрабі шчаслівай
Краіну нашу і наш народ...”
5 ч. 30 мин… Мы стоим уже десять (!!!) часов. Немыслимо. Начинает светать. «Добрай раніцы, вольная нацыя!” — гремит над площадью. «Жыве Беларусь!» — отвечает «периметр». Первые автобусы приветствуем громкими криками «Ура!». Включили музыку. Началась утренняя дискотека…
6 ч. 30 мин… Кажется, началось. Из-за Дворца Республики появляются шесть тракторов с огромными скребками впереди для уборки снега. Все, кто был на площади, стали по периметру внешнего круга и сцепили руки. Тракторы окружили наш островок Свободы и начали ездить по кругу буквально в нескольких сантиметрах от стоящих ребят. Страшно… Казалось, еще чуть-чуть — и круг сожмется, а тракторы укатают наш «периметр» и все, что находится внутри круга. Парень у микрофона предупреждает, что мы проводим мирную акцию протеста. Уехали…
Сказать, что самой большой проблемой беспрерывного стояния на площади был холод и постоянно поддерживаемое напряжение от ожидания скорой «зачистки» — неверно. Самая большая проблема — отсутствие туалета. Днем и вечером отлучались в рядом находящиеся McDonald’s и кафешки. Ночью старались не пить…
Утром снег усилился. Становилось совсем сыро. В палатке, которую мы с Ларисой заняли — вода. Снег попадает через сетку для вентиляции, расположенную вверху, и тает. Пришлось сверху накрыть ее флагом. Пришла моя старшая дочь Настя и принесла пенку и спальник. Оказалось, что в эту ночь на площади было много ее друзей. С некоторыми мы познакомились. Они искренне были удивлены, что Настина мама была с ними всю ночь. Все последующие дни Настя и Вадим каждую свободную минуту были со своими друзьями на площади. Единственное, о чем я просила детей — не оставаться на ночь. Срабатывал материнский инстинкт. Как стало известно позже, таких «родителей» на площади были десятки.
9 ч. 30 мин… Мы с Ларисой понимаем, что нужно хотя бы на пару часов съездить к детям погреться, покушать, но уйти не можем. Кажется, что уйдешь с этого места, а вернешься — и здесь будет пусто… Ребята стоят с ночи. Уходит из оцепления только тот, кому есть замена. И все-таки решились. Ноги, мокрые и холодные, словно одеревенели от многочасового стояния.
13 ч. 15 мин… Мы снова на площади. Поспать так и не удалось. Физически твое тело в теплой уютной квартире, а душа там, на площади. В ушах звучит белорусский рок, в глазах — реющие над площадью флаги…
Началось жесткое блокирование площади. Со всех сторон — милицейские кордоны. Задерживают всех, кто несет сумки. Когда мы шли на площадь, омоновец попросил открыть рюкзак. И так поступают с каждым, кто движется в направлении площади. Но люди все равно несут: теплые вещи, продукты питания, предметы гигиены, лекарства, теплое питье, конфеты… Бабушки приносят горячие супы, пельмени, каши. Продукты уже не помещаются в палатке. Решено отвести еще одну для мясопродуктов. Предприниматели несут пледы, фрукты, орехи, шоколад, чай, кофе, сигареты…
Для того чтобы пронести продукты, на какие только ухищрения приходится идти! Ребята обматываются сосисками вокруг тела, как пулеметной лентой, крепят их скотчем и таким образом проносят. Двое пацанов, обмотав спальники вокруг тела, одели сверху куртки. Впереди пустили товарища с пустым рюкзаком. Логично, что сразу досматривают рюкзак, а «спальники» спокойно проходят кордон. Пришла бабуля и со слезами на глазах рассказала всему городку, как пришлось надкусить два яблока, которые несла в сумке. Идиотизм власти как на ладони…
18 ч. 30мин… Приехали лидеры. В воздухе витают слухи, что нам будет предложено свернуть лагерь. Первое, что приходит на ум: большие политики нас предали. Козулин во время выступления предлагает уйти, предоставив убирать палатки и мусор власти. Стоящие на площади ребята отвечают: «Застаемся!!!». И вот уже слово «застаемся» звучит как набат, заглушая выступление Козулина. Владимир Орлов предлагает переименовать Октябрьскую площадь в площадь Кастуся Каліноўскага. Предложение всем понравилось. Милинкевич поддерживает желание молодежи оставаться на площади и обещает провести ночь с ребятами. Тем более что во вторую ночь людей на площади значительно больше. Много интеллигенции. Многие приехали из регионов. Зинаида Михнюк из Бреста, Томашевич Людмила (сестра Александра Добровольского) из Дзержинска …
23 часа... Приняли решение музыку не прекращать. Температура резко упала. Чтобы как-то согреться, приходится постоянно танцевать. Дискотека получается круглосуточная.
Блокада усиливается. Задерживают всех, кто уходит с площади. Самым безопасным местом становится внутреннее пространство нашего островка Свободы... Очень холодно. Этот холод пронизывает насквозь. Не спасают ни спальники, ни одеяла, наброшенные на плечи. Ребят одеваем во все, что можно только одеть. Вид — как у французов под Москвой. Продукты питания некуда складировать, а с туалетом по-прежнему катастрофа. Накануне вечером McDonald’s закрыли “по техническим причинам”. Журналисты из «Лос-Анжелес Таймс» просят дать интервью. Нет проблем — все, что думаю о власти и о героях, которые этой власти противостоят. Фотокорр (он же и переводчик) представился Сергеем. Сказал, что понравилось, как я вчера пела. Делал снимки. Обещал подарить.
Надя Сычугова сделала попытку поспать в палатке. На дне у нас уже лежала какая-то шуба, и уже имелось два спальника. Вскочила через полчаса. Замерзла.
5 ч. 30 мин... Второй рассвет мы встречаем приветствием “Жыве Беларусь!” и гимном “Магутны Божа”. Похоже, власть испытывает нас на физическую выносливость. Не дождется... Это — общее решение.
Утром напряжение падает. С рассветом начинается приборка, готовка (на мангале пекутся сосиски), подсчитываются потери. Количество задержанных за предыдущие сутки доходит до ста пятидесяти… Родители ищут убежавших из дома малолеток у нас, на площади. Как спасение ждем смену. Те, у кого нет сил добраться до дома, валятся в палатки. Иногородних минчане приглашают к себе домой: погреться, помыться и отдохнуть. Но особенно никто не уходит.
Нам оставалось стоять еще полтора суток… Хотя каждый час противостояния был равен месяцу. Время будто остановилось. Усиливалась блокада, все более изощренными становились провокации. В последний вечер спецслужбам удалось обманом выманить из городка нашего идейного вдохновителя Вячеслава Сивчика. При очередной попытке доставить в лагерь биотуалет (а это была уже третья попытка) один из защитников палаточного городка получил черепно-мозговую травму. От госпитализации отказался. Лариса Бухаленко с присущим ей профессионализмом все это время оказывала медицинскую помощь каждому, кто в ней нуждался.
Зачистка
То, что палаточный городок будет уничтожен — никто не сомневался. ЭТО витало в воздухе постоянно. Вопрос в другом: знали — и все равно стояли?.. Мне трудно объяснить это состояние… Это как будто вошел в узкий тоннель и назад повернуть уже просто не можешь. И не потому, что за тобой стоят другие и невозможно, повернув назад, физически выйти. А потому, что ты должен будешь встретиться глазами с теми, кто стоит за тобой… Вот почему больше всего страдали те, кто по случайному совпадению не был в ту ночь на площади.
…Весь вечер продолжались провокации. Внутрь круга пытались попасть пьяные. Скорее всего, это «тихари», «косившие» под пьяных. Их цель – проникнуть внутрь круга и спровоцировать драку. Ребята держат периметр. Около двух часов ночи мы с Надей Сычуговой залезли в палатку согреться и отдохнуть. Очнулись от криков. Едва успели выскочить и найти обувь. Я схватила рюкзак с документами. Вдруг нас окружили девять МАЗов с клетками, откуда высыпались экипированные до зубов омоновцы в шлемах и бронежилетах. Валентина Полевикова стала призывать к благоразумию, предупреждая, что наша акция носит мирный характер. Но омоновцы начали штурм. Они молотили первый круг дубинками, а мальчики закрывали своими телами девочек. Затем выхватывали из круга ребят и за руки – за ноги бросали в клетки. Тела падали друг на друга. На тех, кто не успевал подняться, сверху бросали других. Кто-то призвал садиться на землю и сцепиться руками. Но это не спасало. Грубая физическая сила была на стороне власти. Где-то рядом взорвалось какое-то устройство, пошел дым… Никто ничего не понял. Началась сильная давка в центре. До возможной трагедии оставались считанные секунды. Потом, видно, у кого-то сработали мозги — и натиск ослаб. Поступил приказ всем двигаться в направлении машин.
Степень озлобленности бойцов ОМОНа можно было оценить по матерной терминологии, желанию ударить любого, кто двигался. Мальчики и здесь своими руками прикрывали головы девочек, чтобы удар дубинкой причинил меньше вреда. Некоторых пытались пинать ногами, закованными в металлические щитки.
В нашу машину погрузили человек 40. Трудно было дышать. «Мы тут из-за вас, с…ки, четыре дня кантуемся, — изрыгало потоки брани чудовище, больше похожее на шкаф, чем на человека. — Сейчас вас в лес — и закопаем, чтобы не воняли…».
Нас привезли на Окрестина, поставили вдоль стен по всей длине коридора. И так — четыре этажа. Нам еще повезло. Всех задержанных из машин, что подъезжали позже, поставили вдоль забора на улице, на морозе. И ребята стояли так в течение четырех часов. Многие просто теряли сознание.
Я пыталась поддерживать ребят, как могла. Шутила с ними. Но ощущалось, что большая часть из них была в состоянии шока. После оформления бумаг, которое длилось около восьми (!) часов, нас (18 человек) поместили в пятиместную камеру. Уже двое суток все были без сна, почти сутки без воды и еды. У девочек начался озноб, стала подниматься температура. Я начала стучать в двери и требовать врача. После таких попыток появилась группа охранников и врач. Они спросили, нет ли среди нас гражданки Польши, и на этом вся «медицинская помощь» закончилась. А капитан добавил: «У кого тут температура? Сейчас насыплю хлорки и полью водой — будет вам лечение». Я бы могла понять, что у людей с одной извилиной и лицами, не обремененными интеллектом, могут возникать подобные мысли. Но как называть врачами лиц, которые отказывают в медицинской помощи 18-20-летним девушкам, которые буквально теряли сознание от перенесенного стресса, голода, жажды и обострившихся на этом фоне хронических заболеваний?!
… Нас снова погрузили в машины с клетками и очень долго куда-то везли. Никто не понимал, что происходит. Кто-то высказал предположение, что это жодинская тюрьма. Омоновцы предупредили, что это не «интеллигентный» минский ОМОН. Жизнь, мол, раем не покажется. От сильнейшего жара я уже плохо стала ориентироваться. «Стоять лицом к стене! Не поворачиваться! Не разговаривать!..». Какие-то казематы, длинные переходы… «Женщина, вы сами дойдете?» — слышу голос. Камера. Я повалилась на нары и уже ничего не помню. Человек в бушлате и торчащем из-под него белом халате сунул в руку таблетки. Я машинально проглотила, даже не запивая водой — воды просто не было. Ночью проснулась от ощущения, что лежу в луже пота. Мокрым было все — майка, свитер, подушка, полотенце, простынь… Пот начинал впитываться в тело и снова начинало трясти.
Правосудие по-белорусски
Никогда не думала, что время может тянуться так медленно. Снова жодинская тюрьма, камера № 93. Слава Богу, что разрешили взять с собой ручку. Только теперь, после четырех дней невозможности изложить мысли на бумаге, поняла, почему люди становятся философами. Спешу записать все, что видела. События, лица, эмоции переплелись между собой… Снова начинает бить озноб. Голода почти не чувствую, хотя кончаются очередные сутки без еды и воды.
Странно, но перед посадкой в камеру надзирательница почти не обыскивала. Я только сказала ей, что я абсолютно законопослушный человек и у меня ничего нет, неужели она будет унижать меня и себя своими действиями?.. Видно совесть у этой дамы потеряна не до конца.
Одна… Молю бога, чтобы девчонок отпустили. Им и так досталось за эти четверо суток. Ведь совсем еще дети… В их возрасте я вообще не знала слова «политика».
Сегодня состоялся суд… Точнее, конвейер по написанию приговоров. Это даже не сталинские «тройки». В большинстве случаев беззаконие творилось единолично судьями: без защитников и без опроса свидетелей. Имея определенный опыт в подобного рода делах, я потребовала адвоката. Мне привели какую-то женщину из адвокатской конторы Первомайского района г. Минска. От ее услуг отказалась. Потребовала дать возможность связаться с Верой Стремковской.
Нужно было рассказать о тех бесчинствах, которые творила власть в отношении ребят и девушек, захваченных на Октябрьской площади. По дороге в суд из Жодино нас натурально травили газом. У меня вопрос к руководству ГАИ: имеют ли право в салоне автобуса, в котором осуществляется перевозка людей, устанавливать баллон с газом? Или это особая привилегия ОМОНа? А может это специально для осуществления пыток?.. Люди просто задыхались. Среди нас были ребята, которые объявили голодовку. Им было отказано даже в возможности письменно заявить о своем решении.
Кроме этого, очень хотелось получить хоть какую-то информацию с воли… Что происходило 25 марта? Как реагировала мировая общественность на события после 19 марта?.. Больше всего в тюрьме мы страдали от отсутствия информации.
После третьей попытки судить меня без заявленного мной адвоката, сказала судье, что в таком случае он может написать приговор без моего участия, не утруждая себя соблюдением формальностей. Тем более, что итог известен. Нас всех, около 400 человек, захваченных в ночь на 24 марта, судили по одной статье: как организаторов несанкционированного митинга.
…Не поверила глазам. У двери кабинета судьи стояли Настя и Вадим. Обняла детей и почувствовала невероятное облегчение. «Держись, мы с тобой…», — сказали дети. Только потом увидела Веру Стремковскую, Александра Евдокимчика и Александра Бухвостова.
Как потом выяснится, в течение 3-х дней мои родные не знали, что со мной и где я нахожусь. В то время как руководство жодинского ИВС откровенно лгало, что родственники оповещены, муж и дети метались по всем изоляторам в надежде получить хоть какую-то информацию. В конце концов, муж позвонил дежурному МВД и потребовал отдать труп жены.
О том, как выясняли, где и в каких районах будет «осуществляться правосудие» — отдельная история. Дети собрали своих друзей и разработали целый план действий. Во-первых, распределили дежурство по «воспитанию» детишек двух молодых мам — Насти и Татьяны — членов их рыцарского клуба, которые попали после зачистки в тюрьмы (с Танюшей мы были в одной камере).
Представляю, как чувствовали себя ребята, их друзья, ушедшие с площади отдохнуть именно в эту ночь, чтобы вернуться утром и стоять на площади до Дня Воли. Чтобы найти своих подруг и меня, ребята выставили дозоры во всех судах Минска. Как только кто-то из них замечал среди арестованных интересующих их лиц, тут же сообщали. Учитывая, что у Насти и Тани маленькие дети, их отпустили. Но, тем не менее, они пробыли в камере до суда почти четверо суток.
Я получила только 7 суток лишь благодаря адвокату Вере Стремковской. Она обратила внимание суда, что рапорты омоновцев писались под копирку и не теми людьми, которые осуществляли задержание. В рапорте, составленном на меня, говорилось, что я «выкрикивал лозунги, на предложение разойтись не реагировал». «В рапорте идет речь о мужчине, а моя подзащитная — женщина», — подчеркнула Стремковская. Кроме этого, она настояла, чтобы суд учел состояние здоровья (все дни после задержания я жутко болела, была очень высокая температура).
Милиция с народом?..
Как любая медаль имеет две стороны, так и «общение» с милицией имело свои и отрицательные, и положительные моменты. Мне трудно судить, какую психологическую обработку проходят бойцы минского ОМОНа, но только во время «зачистки» палаточного городка они были словно цепные псы. Грубость, мат, ничем неоправданное насилие против мирного протеста молодежи… Чего стоят хотя бы угрозы, звучавшие в адрес девушек: отвезти в лес, закопать, укатать, а перед этим изнасиловать. Ребята, стоявшие в оцеплении палаточного городка, показали себя более благородными и мужественными, закрывая своими телами девочек, чем до зубов экипированные «качки», именующие себя «защитниками» народа.
Действительно, все эти дни, пока стоял наш палаточный городок на площади, ОМОН находился рядом, во дворах. Они были злые, что приходилось ночевать в автобусах — и в этом винили не власть, у которой уже «крыша едет» от своих же страшилок, а молодежь, вооруженную лишь песнями и флагами. Наше неформальное общение с ОМОНом было на протяжении 2-х суток. В день зачистки (до тех пор, пока нас не отвезли в жодинский ИВС) и в день суда. Как это ни странно, но дискуссию начинали сами омоновцы. Первое, что они бросали в лицо ребятам, что те наркоманы и пьяницы. «Мы знаем, чем вы там занимались в палатках… Там нашли кучу порножурналов…».
«Хорошо, — говорю, — давайте руководствоваться фактами, а не эмоциями. Здесь, на Окрестина, порядка 400 человек. Покажите мне хоть одного пьяного или со следами от шприцов, которые, скорее всего, уже подбросили в палатки для соответствующей картинки по БТ. А заодно продемонстрируйте, как можно заниматься сексом в палатке в тринадцатиградусный мороз при постоянной угрозе тревоги. Если это все осуществимо, обещаю прилюдно съесть свой рюкзак». Странно, но желающих лицезреть, как я буду поглощать свой рюкзак, не нашлось.
Дискуссии возникали самые разные. Конечно, тема незаконности власти превалировала над экономикой. Мы пытались объяснить, что Лукашенко, провозгласивший себя президентом, на самом деле является человеком, узурпировавшим власть. И именно так к нему будет относиться мировое сообщество. А они, молодые ребята, намеренно введенные в заблуждение государственной пропагандой — инструмент преступления. А ведь им в этой стране еще долго жить и растить детей.
И действительно, их, омоновцев, без конца накручивали, что те — на площади — отморозки, наркоманы, отбросы общества… А молодежь оказалась высокообразованной, интеллектуальной, к тому же совершенно неагрессивной. Очень доходчиво (буквально на пальцах и по несколько раз) объясняли, как осуществляется фальсификация, почему мы против досрочного голосования. И, в конце концов, почему человеку, который по должности должен являться гарантом законности, нельзя нарушать Закон страны, даже если эти законы написаны им же.
«Что же нам делать?» — почти шепотом спросил меня парень, сидевший рядом. И я ему напомнила фразу Генри Торо, сказанную более ста пятидесяти лет назад: «Если вы действительно хотите что-либо сделать, откажитесь от своей службы. Когда подданный отказался от лояльности, а офицер отверг службу — революция свершилась. Но, предположим, что даже прольется кровь. Разве это та кровь, что течет, когда ранена совесть? Из этой раны вытекает подлинная человечность и бессмертие, а агония длится бесконечно…».
А потом я предложила нашим оппонентам: «Все, кто считает себя абсолютно правыми в том деле, которому вы служите, назовите свои честные имена». Тишина повисла в воздухе… Зато каждый из защитников палаточного городка совершенно не боясь с гордостью произносил свои имена…
В конце нашего общения, когда после судов мы, забрав вещи с Окрестина, должны были ехать в свои камеры жодинского ИВС, омоновцы вдруг проявили чудо лояльности. Неизвестно откуда появилась какая-то еда и вода. «Ребята, кто хочет есть? Может, покурить?» — предлагали они наперебой.
Я, повторяю, не хочу делать никаких выводов. Я излагаю факты. Допускаю, что при очередной мирной акции людей эти же ребята, получив очередную дозу пропагандистского наркотика, будут молотить оппозицию с не меньшим остервенением, чем во время зачистки палаточного городка. Но я уверена, ничто не проходит бесследно.
Несколько слов о белорусской «исправительной системе». Приемник-распределитель на Окрестина был заполнен уже накануне. Большую часть женщин отправили в изолятор Минского района. Насколько я слышала, условия там были кошмарные. Думаю, Лариса Бухаленко и Валентина Полевикова еще поведают нам очень много интересного, а лучше, если выступят в качестве свидетелей на Общественном суде против Лукашенко и его режима.
Так получилось, что я, как и большая часть задержанных на Октябрьской площади, отбывали свои сутки в жодинском ИВС. Не знаю, какого года эти постройки, но, думаю, эти стены видели много. Первое, что я сказала на следующий день девчонкам, это то, что им даже трудно представить, сколько денег заплатили бы некоторые иностранные туристы, чтобы испытать такой экстрим. Полутораметровые стены, колючая проволока в три ряда над колодцами для прогулки. Разводили так профессионально, что за все время мы ни разу не встретились с обитателями даже соседних камер. Только перестукивались.
Дети оставались детьми даже в таких суровых условиях. (До того, как начали передавать передачи, практически пять дней были голодными, а два из этих дней — при абсолютном отсутствии пищи и воды). Но они продолжали петь, танцевать, беспрерывно шутили и смеялись, чем, скорее всего, вызывали искреннее удивление охранников и начальства. Тон обращения их стал не просто мягче, а, скорее всего, даже ласковым. Перед тем, как открыть «кормушку», они стучались и участливо спрашивали, нет ли у нас проблем или каких-либо пожеланий. У меня нет претензий к персоналу, с которым нам приходилось контактировать. Они действительно понимали, что перед ними не преступники и максимально пытались облегчить наше пребывание в заключении.
Помнится, мы отстаивали свое право получать горячую воду для питья. В камере практически все были простужены. Я начала принимать антибиотики. Передачи нам передавать не разрешили. Нам нужно было горячее питье. Так вот, заместитель начальника ИВС Алексей Эдуардович Троицкий сам лично раздобыл чайник, чтобы вскипятить воду. Для нас было полной неожиданностью его человеческое участие и забота. Повторяю, у меня нет претензий к людям, но у меня претензии к системе, все инструкции и положения которой направлены на унижение человеческой личности.
Эпилог
И еще. В последнее время я часто слышу мнение, что, не завоевав большинства, мы не сможем претендовать на изменение авторитарной системы. Мол, нельзя насильно делать человека счастливым. Рассуждения о том, что массы не готовы к демократическим преобразованиям, не делает меньшинство умнее и лучше большинства. Как много тех, кто только на словах является противником режима, но ничего не делают, чтобы положить этому конец. Считая себя истинными демократами, они сидят, сложа руки, спокойно читают газеты о репрессиях в отношении студентов — и после этого спокойно засыпают. Они выжидают, предпочитая, чтобы другие устранили зло и избавили их от мук совести. Самое большое, на что они способны, это отдать свой дешевый голос (этакую хилую моральную поддержку) и пожелать успеха правому делу. 999 советчиков и критиков приходятся на одного активного борца за демократию.
Абсолютно уверена, все голосования — это род игры, лотерея. А в наших условиях — просто шулерство. Проголосовать за справедливость — еще не значит что-то сделать для нее. Это лишь слабое проявление перед людьми вашего желания победы справедливости. Как говорил Генри Торо, «мудрец не оставит справедливость на произвол случая и не пожелает ей победы силой большинства: в действиях большинства слишком мало добродетели». Когда большинство, в конце концов, проголосует против диктатора, то это случится только потому, что от диктатуры уже почти ничего не осталось. И поэтому станет возможным устранить ее голосованием. Лишь голос того может ускорить крушение режима, кто отстаивает таким образом собственную свободу. Отдайте не просто листок бумаги, не просто голос, но устремите к этому все ваши усилия. Меньшинство бессильно, пока оно соглашается с большинством. Но оно непобедимо, когда препятствует лжи, насилию и несправедливости всеми своими устремлениями.
Именно это блестяще продемонстрировали те, кто дни и ночи стоял на площади. Весь мир, затаив дыхание, следил за развитием событий в Беларуси. Сопротивление студентов заставило поверить даже самых безнадежных пессимистов, что у этой страны есть будущее. И Вячеслав Сивчик, с которым я знакома уже очень давно, и те, с кем я познакомилась в палаточном городке: Дмитрий Дашкевич, Алесь Мазур, Денис Денисов, Татьяна Яловая, Ирина Завадская, и те, с кем я была в одной камере: Дашенька Зелинская, Стася Гусакова (можно называть еще сотни имен) — перевернули мое собственное представление о возможностях и путях ненасильственного, но эффективного сопротивления режиму. В конце концов, история поставит все точки над i. Многое сотрется из памяти, но каждый защитник палаточного городка будет помнить главное:
О чем мы пели, и к чему в итоге призывали…
О чем кричали, и зачем мы все же там стояли…
И что за сила протекла ручьем по сжатым пальцам…
Нам оставалось лишь одно: стоять. Держать круг. И… держаться…
(Из песен, рожденных на площади)
Обсудить новость на Форуме