13:15 09.09.2008 | Все новости раздела "Объединенная Гражданская Партия"
От Москвы до самых до развалин
12:00, 9 Сентября |
Можно ли сейчас, после разрыва дипотношений, попасть из Южной Осетии в Грузию? Можно, но недалеко, километров на 30. В этом убедился фотокорреспондент Константин Куцылло, проехавший на машине от Москвы до Гори. "Власть" публикует его путевые заметки.
— Куда путь держим? — поинтересовался инспектор ДПС.
Я уже проехал Ростов-на-Дону, по сторонам раскинулась выжженная до бурого степь, жарило солнце, над раскаленным асфальтом дрожал воздух, местами вдали виднелись дымы пожаров. В воздухе пахло гарью.
— Далеко, на Кавказ,— ответил я. Подумал секунду и добавил: — Хотя от вас это уже недалеко.
— Вы уже на Кавказе,— сказал инспектор и вернул документы.
Кавказских гор видно не было. И что бы там себе ни думал ростовский блюститель дорожного порядка, я точно знаю — это еще не Кавказ. Потому что у меня есть GPS-навигатор, в котором заложена карта России, и Кавказа в нем нет. По карте навигатора Россия на юге заканчивается на Минводах. Дальше уже ничего. Только стрелка компаса да серое поле на экранчике. Пустота. Все кавказские горские республики отсутствуют как класс — нет ни Нальчика, ни Назрани, ни Владикавказа, ни Грозного. И Махачкалы тоже нет.
Я же еду не просто на Кавказ, я еду в Грузию. У меня уже вклеена в загранпаспорт грузинская виза, которую я успел сделать за два дня до разрыва дипломатических отношений, и я собираюсь приехать к ним, совсем недавно братскому грузинскому народу, и хочу им сказать:
— Здравствуй, Грузия, здравствуйте, грузины, я к вам приехал гостем, как друг, несмотря ни на что, несмотря на нашего Путина и вашего Саакашвили.
Кавказ и вправду начинается от Минвод. На подъезде показалась вдали двуглавая гора, из глубин школьного образования всплыли лермонтовские мотивы: Бела, "злой чечен" и название горы — Машук.
Первый добротный кордон по федеральной дороге "Кавказ" располагается на границе между Кабардино-Балкарией и Северной Осетией. Бетонные блоки, ворота — как здесь говорят, портал — у шлагбаума нужно вытряхнуться из машины, сбегать на КПП с документами наперевес, отметиться-зарегистрироваться в окошке, открыть багажник и поворошить трусы-майки в дорожной сумке — все по-взрослому, не хуже, чем на российско-украинской границе, скажем.
— Куда едете?
— Во Владикавказ.
— Зачем?
— Оттуда в Грузию собираюсь проехать.
— В Грузию?! Вчера пили?
— Нет.
— Дыхните в трубочку. Сильнее.
На алкометре загорается красный огонек.
— Отгоните машину на стоянку, сейчас на экспертизу поедем, померяем ваши промилле.
Я бреду к машине, достаю допитую накануне бутылку из-под кваса, делаю пронзительно честные глаза, жалобный голос и, демонстрируя со всех сторон пустую тару, блею, что вот, ей богу, ни в одном глазу, что врет прибор, давайте я еще раз в трубочку подышу. Наконец я его достал, он выкинул на стол документы:
— Езжайте. На квас могло среагировать. Не пейте квас в дороге, если не хотите неприятностей.
Из Владикавказа в Грузию ведут две дороги: Военно-Грузинская, через Верхний Ларс и Казбеги на грузинской стороне, и Военно-Осетинская, через Алагир, Нижний Зарамаг, Рокский тоннель, в Южную Осетию. На владикавказском КПП остановился, спросил у гаишников, как лучше поехать,— сказали, чтобы попробовал через Ларс.
— Там сейчас осетинских беженцев выводят, тебе как журналисту будет интересно. Езжай прямо к порталу — там все увидишь.
Вдоль серпантина местами попадаются огневые точки, сложенные из крупных камней, в рост человека и пониже, сверху по склонам гор тоже виднеются амбразуры, но солдат не видать. Раз навстречу прокатил бэтээр с бойцами на броне.
Толпу в Верхнем Ларсе увидел издали. Несколько сотен человек, зеленые крыши погранзаставы, легковые машины вдоль обочин. Медленно прокатил через толпу до терминала, люди с нескрываемым любопытством смотрели на московские номера.
Я подошел к группке мужчин с уже подросшей черной щетиной на лицах, спросил, что тут как, кого ждете? Ответили, что автобусы с утра уехали за беженцами на грузинскую сторону, в Казбеги, но пока не возвращались. Они осетины, ждут своих с той стороны.
За воротами погранзаставы русый боец с выгоревшими добела бровями, на плече автомат болтается не по форме, дулом вниз, связанный изолентой сдвоенный магазин.
— День добрый, кто тут есть из начальников? Я из Москвы, хочу в Грузию проехать.
Вышел старлей, назвался Мишей, сказал, что командир сейчас на той стороне, принимает беженцев, должны прибыть где-то через полчаса. Вы подождите, я ему скажу, как прибудет, может, решит вопрос.
На бордюре напротив ворот сидел человек в камуфляжной милицейской форме с пистолетом на боку. Я сел рядом ждать, заговорил с ним:
— День добрый. Вы тут как, по службе или частным порядком?
— Здравствуйте. Частным. Тетку с детьми жду. С половины девятого утра.
Было начало четвертого.
— Лейтенант сказал, что через полчаса будут.
— Они это с утра говорят... Вы корреспондент?
— Да.
— Я так и понял... На беженцев приехали посмотреть?
— Не совсем, в Грузию хочу проехать.
— А виза есть?
— Да, успел сделать, еще в Москве.
— Тогда, может, пропустят. Хотя тут такой бардак, что неизвестно, когда.
Он рассказал, что живет во Владикавказе, а сестра с детьми — в Цхинвали. Она осетинка, вышла замуж за грузина.
— Вас как зовут? — спросил я.
— Армаз.
— Армаз? — переспросил я, чтобы убедиться, правильно ли расслышал.— Это имя значит что-то по-осетински?
— Значит. Деревня такая есть в Грузии. Это грузинское имя. Я сам грузин.
— Вы же сказали, что сестра осетинка?
— У меня отец грузин. Мать — осетинка. Сам я грузин. И фамилия у меня грузинская. Мне ребята свои, в милиции, предлагали поменять фамилию на осетинскую, но я не стал. Я грузин. Отказываться от этого не собираюсь...
Он помолчал.
— Я не понимаю, зачем они это все устроили! Мы тут все перемешаны, мы всегда жили вместе, осетины с грузинами... Этот человек, который в Тбилиси, просто больной, больной на голову!
— Это про Саакашвили?
— Про него.
Четыре "Газели" с беженцами пришли через полтора часа. Машины загнали внутрь части, и началась процедура проверки. Первая женщина с детьми и парой сумок вышла через полчаса, следующая — минут через 15.
— Они с такой скоростью несколько суток будут пропускать,— сказал Армаз.— Там около тысячи с той стороны стоит.
Наконец мне удалось отловить капитана, командира заставы. Объяснил ему свои цели, он устало посмотрел на меня, сказал, что выяснит. Тут у него зазвонил мобильный телефон. "Да, товарищ полковник... Да... Начали вывод... Осетин более шестисот... К утру, думаю, управимся... Грузин с этой стороны начнем отправлять после того..."
Грузин, ожидающих пропуска через границу с капроновыми сумками типа "челнок", было несколько группок, от осетин держались особняком. На мои вопросы или отвечали односложно, или отмалчивались, отводя глаза.
Вышел капитан, нашел меня глазами поверх осаждающих с вопросами осетинских голов, сказал:
— По вашему вопросу ничего не получится. Пропускной пункт в Казбеги закрыт. Я ничем помочь не смогу.
— Понятно... Не в курсе, через Рокский тоннель проехать можно?
— Попробуйте, там пропускают.
Военно-Осетинская дорога идет гораздо круче в гору, чем у Верхнего Ларса, здесь хуже асфальт, явно побитый тяжелой техникой, слепые повороты на серпантине, тоннели, натужный рев мотора на многокилометровом подъеме, уходящие ввысь стены гор, далеко внизу пенится Терек.
Навстречу на тягачах едут танки, своим ходом бэтээры, полевые кухни, раскрашенные в камуфляж бензовозы, грузовики, из-под тентов выглядывают молоденькие солдаты. Выводят войска из Южной Осетии.
По сторонам дороги тоже огневые точки из камней, здесь — уже с солдатами при пулеметах; местами стоят группами танки, многоствольная артиллерия, прочая военная техника.
Нижний Зарамаг. Пограничный переход между Российской Федерацией и Грузией. Нет, пока еще не Грузией. Южной Осетией. Она теперь как бы уже не Грузия. Грузия будет потом.
— Вам что давать — загранпаспорт или внутренний?
— Давайте российский.
Просят поднять капот, открыть багажник, дежурный вопрос про оружие или что-то запрещенное. Дают квиток, в котором вписано ФИО и номер авто. Документы на машину никого не интересуют. На решетке КПП маленький плакатик: "Денег предлагать не надо, тут все бесплатно".
Рокский тоннель, очень длинный, с разбитым в глубокие колдобины покрытием, со свода течет вода, внутри висит туман и дизельный выхлоп военных грузовиков. Бойцы на выезде сказали, что длина тоннеля — 3800.
Скоро свет фар по сторонам обочины начал выхватывать сплошные развалины. И ни души, ни огонька. Я уже в Цхинвали? Остановился, прошел чуть вперед, выхватывая фонарем из темноты руины домов. Они все как будто взорваны, где-то сохранились остатки стен, но большинство — просто груда камней. Вот так грузины весь город и разбомбили?
Вдруг увидел смятый набок указатель — грузинская вязь и снизу латиницей "Tskhinvali 4 km".
Понятно, это еще не Цхинвали. Но что это тогда? Что это за села, кто их разбомбил? Насколько я знал, грузины обстреливали город, а эти села расположены к северу от Цхинвали. Почему здесь такие разрушения?
Этим же вечером, разговаривая в гостинице с рабочими из Анапы, прибывшими восстанавливать город, выяснил, что это все грузинские села — Кехви, Курта, Ачабети, Тамарашени — два десятка километров подряд на подъезде к столице Южной Осетии. Их уничтожили полностью, там не осталось ни одного дома, ни одного человека. Только объеденные собаками и поклеванные птицами незахороненные трупы. Эти грузинские деревни уничтожили осетины, целенаправленно сжигая, взрывая и разрушая техникой дома, после того как российские части выбили грузинские войска.
Я ходил по Цхинвали на следующий день — многие, очень многие дома разрушены, сожжены, в большинстве домов города отсутствуют стекла, сорваны взрывной волной двери. Но такого жуткого впечатления, как от этих уничтоженных грузинских сел, у меня больше нигде не было.
— Наш водитель, когда едет из Владика в Цхинвал,— рассказывал мне русский инженер Дима из Анапы, опрокидывая очередные полстакана водки,— всегда принимает на грудь — говорит, что трезвыми глазами он на это смотреть не может. И я тоже! За что? Там же были мирные, тоже женщины, дети, старики! Их-то за что? — спрашивал он меня, и дальше шло непечатное...
Я спрашивал осетин, мужчин и женщин, в Цхинвали и в осетинских селах к северу — за что? Они говорили, что все правильно, правильно уничтожили эти села — грузины всегда притесняли осетин, унижали, издевались над ними, убивали, перекрывали дороги и не давали проехать. Теперь осетинская земля свободна от грузин, и спасибо большое России за это...
Кстати, далеко не все осетины говорят "Цхинвал" — продолжают говорить и "Цхинвали", несмотря на все усилия центральных российских телеканалов. Например, еще один Дима — южноосетинский боец, стоявший в патруле у лагеря МЧС и рассказывавший мне, как он мальчишкой воевал с грузинами еще в 1990-х,— совершенно свободно говорил "Цхинвали". Зато все российские журналисты то ли из патриотизма, то ли из чувства самосохранения говорят исключительно "Цхинвал".
Я шел по улице Сталина, одной из центральных улиц Цхинвали (вторая, само собой, улица Ленина), с фотоаппаратом на плече — меня окликнул осетин, представился Эдуардом, пригласил к себе в дом.
— Я отец той девочки, про которую Путин говорил, которая в Америке на телеканале выступала.
— На Fox News?
— Да, и этот диктор ее там закашливал. А вам интересно будет снять снаряд у меня во дворе? Посмотрите — я специально не стал убирать.
Хвост снаряда от "Града" торчал в неглубокой воронке возле стены дома. В пяти метрах в стене соседнего дома зияла огромная дыра.
— Здесь скорая помощь была, по ней они тоже стреляли.
Многоэтажный дом, выгоревший так, что провалились бетонные перекрытия и поплавились решетки балконов. Ко мне подошла женщина с мальчиком, Светлана и Аслан, рассказала, что она жила в этом доме.
— У нас тут были две квартиры, вторая и третья, вон там, а мы сидели в подвале, когда грузинские танки вот тут стояли. Тут три танка было. Вот видите следы от гусениц? Они тут разворачивались. А потом из танка выстрелили по дому, и он загорелся. В тот день был очень сильный ветер, все сгорело...
— И где же вы теперь живете?
— Да в соседнем доме, вон там, он не пострадал.
На улице Московской из крыльца здания министерства юстиции торчит башня грузинского танка. Ее сорвало взрывом, она пролетела по воздуху метров 30 (на перекрестке большое черное пятно на месте танка), пробила бетонный козырек над крыльцом и воткнулась в бетонные ступени. Теперь это местная достопримечательность. Говорят, что Эдуарду Кокойты предлагали оставить башню в качестве памятника о грузинской агрессии, но президент не хочет и говорит, что в столице независимой Южной Осетии не надо оставлять ничего грузинского.
Магазины в большинстве закрыты, но некоторые уже продают что-то, несмотря на выбитые стекла. Пиво, водка, вода, соки, чипсы, печенье, в некоторых колбаса, пельмени, приправы, яйца, молоко, крупы. Хлеба нет нигде, он в магазинах Цхинвали не продается совсем. Хлеб выпекается на городском хлебозаводе, который тут называют пекарней, а потом раздается бесплатно, по два в руки. Но это если у окошка со стороны улицы. У окошка стоят пенсионеры. А люди посерьезнее (степень серьезности и свойскости определяет вахтер у калитки) проходят внутрь за ворота и ждут, когда из цеха выкатят тележку с хлебом. И тогда из тележки берут кто сколько ухватит. Поэтому до окошка, где ждут старики, тележка доезжает не каждый раз.
В другом месте, где по всем признакам когда-то располагался рынок, стоит автоцистерна со сжиженным газом, и к ней длинная очередь из людей и газовых баллонов.
— Газ тут у вас бесплатно или за деньги? — спросил я у женщины, покатившей на тележке свежезаправленный баллон.
— Бесплатно. У нас сейчас все бесплатно,— ответила она и грустно усмехнулась.
Газовые плиты есть далеко не у всех. По дворам, а местами на лестничных клетках многоэтажных домов стоят печки, которые топят обломками покореженных взрывами деревьев и варят на них еду.
Гостиницы в городе две — "Ирыстон" и "Алания" (оба названия значат одно и то же — Осетия). Я переночевал в первой, которая в центре, возле Дома правительства. Окна были выбиты, портье по имени Нодар провел меня на второй этаж, в номер с двумя кроватями, даже застеленными простынями. Нодар показал, как закрыть раздолбанную дверь изнутри на согнутый гвоздь и взял за постой 110 рублей.
Машину оставил под присмотром бойцов с автоматами у Дома правительства. Они заверили, что у них тут ее никто не тронет, только попросили переставить к бочке с водой, потому что на том месте, где остановился я, ставит машину министр связи.
Света и воды в городе нет. У Дома правительства работает генератор, у лагеря МЧС, еще в некоторых местах, но город в целом без электричества. Фасады школ и некоторых учреждений завешены зеленой строительной сеткой, чтобы прикрыть дыры в стенах. Провода свисают со столбов или валяются на земле.
И гаишников тут нет. Можно ездить непристегнутым, выпить вина в обед и развернуться, где хочется. Но никто не гоняет, все ездят неторопливо: пыль, кочки — да и зачем в маленьком городке?
Есть комендантский час. Но за появление на улице после наступления темноты не арестовывают, не расстреливают, а просто интересуются, куда и зачем. Документы не смотрят. И за водкой в известное место сходить можно, если мало показалось.
Утром 1 сентября на улицах появились дети в белых рубашках и форменных платьицах, некоторые еще в фартучках советского образца. Суровые папы в камуфляже, но сегодня без автоматов, а с цветами подвозили на машинах и приводили пешком своих черноглазых чад в бантах и при галстучках к школам, а потом топтались за забором, как все нормальные родители, отдающие детей на попечение общеобразовательных учреждений.
Я по перекрытой машинами улице у школы N2 на улице Ленина определил, что ждут высокое начальство, и не ошибся. Где-то к половине десятого подъехал Gelaendewagen Эдуарда Кокойты, и он в сопровождении двух охранников прошел во двор, здороваясь и обнимаясь по пути со знакомыми, взрослыми и их детьми. Потом дети, как водится, начали читать стихи, в том числе "Молитву Франсуа Вийона" Булата Окуджавы. Звучало очень уместно:
"Пока Земля еще вертится, Господи, Твоя власть!
Дай рвущемуся к власти навластвоваться власть,
Дай передышку щедрому хоть до исхода дня,
Каину дай раскаянье... И не забудь про меня.
Я знаю, Ты все умеешь, я верую в мудрость Твою,
Как верит солдат убитый, что он проживает в раю,
Как верит каждое ухо тихим речам Твоим,
Как веруем и мы сами, не ведая, что творим!"
Мальчик с хорошим голосом спел "Я хочу, чтоб жили лебеди" по-русски, а затем героическую песню осетинского народа по-осетински. Гимн Советского Союза не играли.
Президент Южной Осетии объехал в этот день все шесть действующих школ Цхинвали, а также Южноосетинский государственный университет. В школах учителя заверили, что к 1 сентября вернулось большинство детей — примерно 500 из 600 до начала войны: "Остальные еще подъедут, не все успели добраться".
Отпраздновав вместе с осетинами День знаний, я решил наконец доехать до Грузии.
Блокпостов на пути три — два русских, один осетинский между ними. Меня пропустили везде без проблем, изучив паспорт и вписав в тетрадочку. Раз меня обогнал, пока я показывал документы, БТР с бойцами, с нашими, русскими, через некоторое время навстречу проехал другой. Я им махнул из окна, они тоже радостно помахали руками. На посту мне объяснили, что они специально патрулируют дорогу, мародеров шугают.
Граница с Грузией еще три недели назад проходила по южной окраине Цхинвали, километра полтора-два отъехать. Но теперь она сместилась южнее километров на 30, до села Каралети, так как там стоит российский блокпост.
В двух селах по пути до Каралети — Мегврекиси и Тирзниси — я не увидел никого, даже живности типа собак-кур. Дома стоят неразрушенные, но вид у них изрядно пограбленный, выбиты стекла и двери, по дворам валяется домашняя утварь. В Тквиави у придорожного забора сидела древняя грузинская старуха, но, похоже, по-русски она ничего не понимала и только улыбалась и махала рукой. В Шиндиси прямо на дороге спала маленькая собачка, а потом попался дед с пустой тачкой. Сказал, что в деревне никого нет, все убежали в Тбилиси, но через три дня вернутся. Пожелал мне счастливой дороги.
В Каралети, в центре, наконец обнаружились живые люди, молодые парни. Они стали что-то кричать по-грузински, но вроде бы не враждебно, и я остановился. Довольно пьяный грузин на грузовом мотороллере стал просить у меня бензин, а другой — один лари, показывая пальцем, что один, всего один. "Дэнги, дэнги давай!" — вспомнил я незабвенное из "Золотого теленка" и вежливо отклонил оба предложения. Тогда пьяный на мотороллере достал из своего кузовочка три персика, протянул мне и прокричал: "Падарак!" Второй полез ко мне в машину и стал просить, чтоб я его провез вперед, к блокпосту. Я его прокатил метров триста и высадил — очень уж разило от него, если честно.
Оказывается, грузин через блокпост в сторону Цхинвали пускают — митингующая молодежь, завернутая в грузинские флаги, совершенно спокойно ходила туда-сюда, болтала с нашими солдатами и стреляла у них сигареты. Очень оживились, когда я достал фотокамеру, и радостно попрыгали и покричали в объектив.
Я проехал еще метров сто и увидел полицейскую машину. Грузинскую вязь на бортах я не одолел, но по бело-голубой раскраске догадался, кто такие. Медленно-медленно проехал мимо — ноль реакции, из машины никто не вышел.
Как законопослушный гражданин, не раз пересекавший границу и привыкший, что заслона два, один — с нашей стороны, один — с их, я съехал на обочину, достал свою краснокожую паспортину с грузинской визой и пошел к машине.
Грузинские полицейские очнулись от дремы и оторопело смотрели на меня.
— Здравствуйте, вы полиция? Я из России, из Москвы, вот мой паспорт, у меня есть грузинская виза.
Они быстро заговорили между собой — сцена отдаленно напоминала момент из "Бриллиантовой руки", когда мафиози-контрабандисты выясняли между собой, кому они замотали бриллианты в гипс. Только емкого закадрового перевода не было. Наконец один утер пот со лба, взял мой паспорт и углубился в изучение документа. Потом передал другому.
— Мы полиция,— наконец прорезался по-русски один из них.— Но вы не можете здесь ехать.
— Вот же моя виза. Отметьте, пожалуйста, что я въехал в Грузию.
Опять пошло долгое обсуждение по-грузински, они куда-то звонили, опять брали мой паспорт, что-то зачитывали из него по телефону.
Через некоторое время появилась большая черная машина с толстыми гражданскими внутри, и посмотрели они на меня очень недобро. Говоривший по-русски полицейский сообщил, что это их главный начальник из Гори и мне надо сесть в машину и поехать с ним. Я объяснил, что не хочу оставлять свою машину — разграбят. После оживленных обсуждений было решено, что я поеду на своей за ними, но ко мне сядет его помощник.
Помощник назвался Иосифом, стал расспрашивать, как там, в Осетии, как там Цхинвали и как грузинские села. Я сказал, что в Цхинвали ничего, а сел нету.
— Совсем, ни одного дома?
— Ни одного. Все взорвано.
— У меня там был дом,— сказал Иосиф и потемнел лицом.
Мы приехали в Гори, покрутили по улицам и въехали во двор военной части. Полдвора было устлано снарядами, минами, каркасами кассетных бомб и прочего смертоносного железа.
— Это то, что ваши русские на нас сбросили,— ткнул пальцем один из грузин.
Подошло еще несколько человек, стали меня разглядывать, потом попросили открыть багажник, заглянули в салон, порылись в бардачках и сумках.
— Забирайте с собой сумки, и пойдем в управление.
Первым делом они попросили показать фотографии, которые я сделал в Осетии, и долго разглядывали снимки разрушенных домов. Потом начался допрос — кто, что, откуда, с какой целью незаконно пересек границу независимой Грузии.
Увидев фотографии из пекарни, спросили, могу ли я показать, где она у осетин.
— Нет, не могу. Да и зачем вам пекарня, ребята? Врагов надо убивать не в пекарне.
В конце концов я не выдержал и спросил их, кто они, собственно, такие и могу ли я посмотреть их удостоверения.
— А вы что, по-грузински читаете?
— Нет, не читаю.
— Тогда что вы там хотите увидеть?
— Вы покажите, мне интересно — вдруг я пойму.
Один из них полез в нагрудный карман, достал пластиковую карточку и протянул мне. На ней действительно был грузинский текст, мне совершенно непонятный. Я перевернул карточку. На обратной стороне чистым английским языком было написано, что я имею дело с Мамукой, допустим, Катарадзе, сотрудником грузинской контрразведки.
— Ну вот мы и познакомились, Мамука,— сказал я.— И теперь понятно, где я нахожусь и что мило беседую с контрразведчиками.
Второй, записывавший мои ответы, внимательно на меня посмотрел и с нажимом сказал:
— Вы же говорили, что не умеете говорить по-грузински.
— Мамука,— сказал я.— Можно еще раз ваше удостоверение?
— Зачем?
— Я хочу показать, как я читаю по-грузински.
Мамука переглянулся с начальником и опять достал карточку.
— Вот,— ткнул я пальцем в то место грузинской стороны, где должно было быть имя,— здесь написано "Мамука".
Они радостно переглянулись.
— А вот фамилию я точно не запомнил,— продолжил я,— но для забывчивых она написана на другой стороне карточки по-английски.
Еще мне показали, какие похабные надписи русские солдаты оставили на стенах их управления, когда хозяйничали тут. Грузин со скорбным лицом подошел к стене, на которой белым спреем было написано "Саакашвили", а под этим висел грузинский флаг.
Пока он приподнимал углы флага, я перебрал в мозгах все известные мне похабные корни, но промахнулся — вместо них там значилось "Мразь", с восклицательным знаком.
— Да ну что вы, это по-русски совсем не похабная надпись, успокоил я их.— Можно было бы и покруче написать.
Часа через три, когда уже стемнело, меня пригласил к себе в кабинет начальник горийской контрразведки, представился Мишей и предложил мне посмотреть пару фильмов.
— Вот это то, что было у нас в Гори.
На экране шла оперативная съемка перестрелок, трупы, наши танки, сбитый российский вертолет, прямо в кадре пробитая пулей рука голландской телеведущей.
— У нас тут 10 корреспондентов погибло из разных стран. Их русские убили.
Потом он поставил фильм с английскими титрами. Фильм назывался "Война Грузии с фашистской Россией". Колонны русских танков, убитые грузины и печальная грузинская песня за кадром.
"Похоже, дело идет к вербовке",— подумал я, проникнувшись ситуацией.
Но Миша, откашлявшись в пышные черные усы, сказал следующее:
— Вот что, Константин, я сейчас как смогу на своем русском объясню вам ситуацию. Я очень не хочу, чтобы вы обижались, я человек военный и должен исполнять приказ. Я звонил в Тбилиси, они там сказали, чтобы вас отправили назад, в Россию. Я понимаю, что у вас виза, но вы незаконно проникли и пребывали на территории Грузии. Южная Осетия — это территория Грузии, несмотря на то что она временно оккупирована Россией. Понимаете?
Я понимал.
— Поэтому сейчас вам вернут все ваши вещи, я отправлю с вами машину, которая вас проводит до Каралети. И там уже ваши русские, с ними как-нибудь сами. Очень не советую ехать до Цхинвали ночью — в селах есть мародеры, могут подстрелить. Лучше переночуйте у своих на посту.
В Грузию вы можете въехать — виза у вас действительная. Но только через третьи страны. Через Азербайджан можно. Можно по морю, через Поти или Батуми. Можно через аэропорт. Там у нас работает пропускной пункт. Но со стороны России никак нельзя — извините и поймите меня правильно.
Очень вас прошу не пытаться повторить попытку въехать с этой стороны. У нас есть статья за нелегальное проникновение, за это полагается срок. Но так как вы ничего не сделали против Грузии и пытались въехать по визе, то мы решили не чинить вам неприятностей и выпустить назад, как гостя, по ошибке въехавшего незаконным путем. До Тбилиси вы все равно не доедете, вас с вашими московскими номерами будут тормозить у каждого столба. И очень прошу, не обижайтесь. Сможете — приезжайте. Может быть, вы там по свои журналистским каналам в Цхинвали сможете сделать себе разрешение — тогда пожалуйста...
Я кивал. Потом встал, пожал грузинскому контрразведчику Мише руку, попрощался с Мамукой и Омаром, тем, что не понял, как я читал по-грузински, и поехал за особистской "Нивой" назад к Каралети.
— Вон там, через сто метров стоят ваши оккупанты,— сказали мне на прощание.
Дорога у блокпоста была перетянута мотками колючей проволоки.
— Эй, ребята, я русский, из Москвы, пропустите, пожалуйста.
— До шести утра проезда нет,— донеслось из-за амбразуры.
— А где мне переночевать тогда? Я назад не могу, меня грузины не пустили.
— Машину за границу поста отгоните.
— А если меня там до утра грузины зарежут?
— До шести утра проезда нет.
Тьфу, черт, это моя Родина.
— Орлы, кто у вас там начальник, решите вопрос — мне в Цхинвал позарез надо, очень срочно. Я свой, документы в порядке, у меня российский паспорт, машина из Москвы, можно я проеду?
Еще полчаса перекрикиваний через бруствер и амбразуру, из которой на меня смотрело дуло крупнокалиберного пулемета, потом появился боец, перелез через проволоку, посмотрел паспорт и открыл дорогу. Я погнал через пустые, мертвые села, сбрасывая только перед колдобинами, и вскоре был опять в Цхинвали.
Обсудить новость на Форуме