22:31 04.06.2009 | Все новости раздела "Объединенная Гражданская Партия"
Светлана Алексиевич: «В Белоруссии -- новое Средневековье» Прогулки с писателем из Германии в Польшу и обратно
До войны это был очень древний немецкий Гёрлиц. После краха Третьего рейха стал еще и польским Згожелецем. Сейчас, правда, о бывшей государственной границе напоминают только полосатые столбы на восточном берегу Нейсе.От поляков с Греческого бульвара мы возвращаемся к Петерскирхе. В этом средневековом храме будем слушать «Святого Павла», ораторию Мендельсона для солистов, хора и оркестра.В 33-м она была запрещена по всей Германии как семитская. Памятники композитору крушили кувалдами и взрывчаткой. Теперь же весь зал аплодировал стоя. Многие плакали.
— Это наше длящееся покаяние, — подтвердил после концерта догадку российского журналиста Рейнхард Зеелигер. Для блистательного дирижера правда о войне и страданиях — в музыке. А для Светланы Алексиевич?
— Вот, я десятки лет занимаюсь человеческими свидетельствами и все равно не знаю, что такое документ и что такое правда? Может быть, это не слова, а наши чувства? Как на концерте в кирхе.
Слова меняются. Слова угождают времени и зависят от него. Они всегда на коротком ремешке.
Я недавно вернулась из Москвы, застала там майские праздники. Слышала, как неделю гремели по ночам оркестры и танки по мостовым. Ощущение, что побывала не в Москве, а в Северной Корее.
В огне войны сгорели миллионы, но и в вечной мерзлоте ГУЛАГа, и в земле наших городских парков и лесов тоже лежат миллионы. Великую, несомненно, Великую Победу сразу предали. Ею заслонили от нас сталинские преступления. А теперь победой пользуются, чтобы никто не догадался, в какой пустоте мы оказались.
Уже прошло 64 года мирной жизни… Столько всего прожито, потеряно… Исчезла целая советская цивилизация. Но об этом молчат. Ничего в обществе не проговаривается. Нет такого заказа. Представьте себе человека, который вернулся с войны и десятки лет живет только войной. Мне страшно за этого человека. Как ему найти смысл жизни без войны, без Соловков и Беломорканалов? Без великой идеи, одним словом.
Тут все растерялись. Как водкой, заглушают эту растерянность парадами, маленькими победоносными спецоперациями с запахом гражданской войны, успехами в футболе и на «Евровидении». Ну не умеем мы еще жить без великой идеи!
Подвозил меня в Шереметьево таксист. Говорил, что книжек не читает. Я спросила: почему? Нет ответа. Никто еще не написал такой книги, где бы ему объяснили, почему «человеческая жизнь у нас не стоит ни хрена». Ни при царе, ни при большевиках, ни сейчас. При новой власти.
По дороге из храма нам попалась антикварная лавчонка. Светлана Алексиевич с женой собкора «Новой» исчезают в ней чуть ли не на час. Стоически жду. Выходят крайне довольные — домашняя коллекция Светланы Александровны пополнилась парочкой старинных безделушек. Реагируя на вопрошающий взгляд журналиста, смеется:
— У меня свой способ сохранения внутреннего равновесия. Чем дольше живу, тем больше у меня потребность в красоте вокруг себя. Но ищу не дорогие, а любимые вещи. Весь дом у меня, к примеру, в больших раковинах со всего мира.
Люблю рассвет. Жаль, что часто его просыпаю: сова! На рассвете мир вечный, человек еще до него не дотронулся. Не разрушил цвет, не разрушил звук.
Этому вниманию к предметам, к таинственной жизни вещей вокруг нас я научилась здесь, на Западе.
У нас же больше заняты душой. Небом. Но странным образом. В Москве до перестройки оставалось всего 40 церквей. Сейчас их уже больше тысячи. И построены они на частные деньги. На деньги выигравших в эти 20 лет.
Дать круглую сумму на колокол и чтобы там еще обязательно выбили твое имя, многие из них готовы. А помочь умирающему ребенку, дому престарелых… Это неинтересно. Слишком земное.
Небо легко любить. А попробуй полюбить бомжа или инвалида! Но разве Бог любит храмы больше, чем человека?
Идем дальше. Витрина книжного. Из переведенных на немецкий выставлены Улицкая, Петрушевская, Сорокин… Есть и про Чернобыль, про Афганистан от Светланы Алексиевич.
— Светлана Александровна, вы пообещали «Новой» подробно рассказать о новой своей работе сразу же после того, как она будет издана. Сейчас же, очень коротко — о чем это будет? И в какой срок? Как всегда, лет десять на одну книгу?
— Ну… Вот бродим мы сейчас по чудесным средневековым улочкам. Хорошо, что мастера тогда не спешили. Теперь и нашему глазу есть чему радоваться. А вон… (кивает в польскую сторону) знакомые социалистические коробочки. Царство серых тонов и форм.
Мне нравятся слова Туполева: если самолет не красивый, то он и не полетит. С этими коробочками так мы и не улетели к всеобщему счастью. Моя новая книга об этом. О той нашей жизни, которая называлась социализмом. О конце «красного человека». Каким образом и в кого он теперь превращается.
Я думаю, это будет завершающая книга в моей «красной хронике». Пятая книга. Но в общем-то это одна история советской души.
Время проклятий кончилось. Стараюсь быть хладнокровным историком, а не историком с зажженным факелом. Кто же все-таки мы? Куда идем и откуда?
Как и в прежних книгах, будут звучать сотни голосов. Сотни правд.
Почему так долго пишу? Я даже не пишу, а выслушиваю свои книги. Долго не слышала чистого звука. Уж в очень запутанное время живем. Без идеи справедливости. Это уже другая Россия. Другие люди. Бесы тоже другие.
В Петербурге от одной учительницы я услышала: она уже не может убедить своих учеников, что гоголевский Чичиков — отрицательный герой. Для них он — положительно прав. Как и Абрамович. Как же! У него такая прекрасная бизнес-идея! Деньги из ничего! Из воздуха делает.
Проходили «Матренин двор» Солженицына — опять провал. Мол, что же эта святая, а свою жизнь не устроила?
Так и говорят: мы не хотим быть ни святыми, ни героями. Их мечта — просто нормально жить.
Тормозим у открытого кафе под развесистым дубом. Присаживаемся за столик. Заказываем чай. Наслаждаемся руладами птах над головами.
— Иногда тут, в Европе, я тоже чувствую себя человеком, вернувшимся с войны.
Тут люди ходят на работу, обмениваются кулинарными рецептами, заранее планируют свой отдых. В общем — человеческая (для меня — так слишком человеческая) жизнь. А я так жить не умею! Мне так надо еще учиться жить.
А может… Может, и не надо. Скоро уже вернусь домой. Но в родной Белоруссии жизнь совсем не похожа на эту. У нас там «императорское президентство». Уже и «кронпринц» есть. Начинаются династии. Новое Средневековье. (Показывает на улочку из старинных, фахверковых домов.) Только вот. Такой красоты после нас там не останется. Не полетим…
Очередной привал делаем в евангелической церкви Святой Троицы. Присаживаемся на дубовые скамейки 300-летней давности. Смотрим гравюры на стенах. О закладке первого камня в основание этого храма еще в 1234 году.
— Ну вот, как ТАКОЕ догнать?! Тут в ХII веке уже открывались университеты…
Трудно рассказывать сегодня о социализме. Кому рассказывать? Еще живы свидетели. Многие не хотели бы вспоминать ни советское время, ни 90-е, которые для одних — «прекрасное время!», для других — «страшное время». Сильная травма. Пережито много разочарований.
На этот раз я была не только в Москве, но и в Вологде. На московском вокзале слышала, как разговаривали две старушки. «Бедный Абрамович! Столько денег из-за кризиса потерял! Миллиарды!» — «Но мы-то с тобой выживем!»
И — выживут же! Нет опыта счастья. Просто — жизни. А опыт выживания — гениальный. Но лагерный опыт выживания, как писал Шаламов, нужен только нам самим. Он нужен только в лагере. Его некому передать. Прежние люди кончаются, начинаются другие.
Там же, в Вологде, где с точки зрения какого-нибудь голландца или француза, везде святая и непонятная русская бедность, я увидела забытые русские (советские) лица. О Медведеве и Путине никто не говорит, как будто их и нет.
Там мне напомнили поговорку 90-х: пусть совсем не платят, дали бы только сделать. Иррациональное отношение к государству.
Попробовать остановить сейчас любого немца и рассказать ему об этом… Реакция на нас с вами будет как на пациентов из психбольницы. А мы ведь так живем!
У моей любимой певицы Елены Камбуровой я как-то спросила: для кого она сегодня поет? Она ответила: «Для притихшей России». Я тоже пишу для притихшей России. Притихшую я ее и люблю. А не ту, что наезжает на нас с экрана телевизора.
Замираем у алтаря. Мастера давно минувших лет высекли из мрамора снятие с креста Богочеловека. Каждая жилочка, каждая слезинка Матери кажутся живыми.
— Вспомнились опять знаменитые монастыри вокруг Вологды. Русский Север.
Я-то сама религиозна, как может быть религиозным художник. Посмотришь на бабочку, на цветущую вишню — восторг! Восторг перед Творцом. Однажды на острове Валаам, но это было очень давно, еще в советское время, когда валаамские храмы были бедны, я услышала там почти телесное присутствие Кого-то.
Год назад опять поехала на Валаам. Храмы отреставрированы. Там золото течет по стенам, а Кто-то или Что-то оттуда исчезло.
Рядом — резиденции Путина, патриарха… Земные боги конкурируют с небесными. Рынок! Капитализм! Правда, о капитализме мы имеем такое же приблизительное представление, как недавно о коммунизме…
…Когда у меня умерла сестра, ей было 34 года. Я думала: к кому обратиться? Только к небу. Но это такое все личное. Спасти сердце можно только любовью.
Мои родители — сельские учителя. Мы прочли много книжек. В доме у нас только одни книжки и были. Но рядом со смертью мы оказались беспомощны. Атеисты несчастные!
Помогла соседка. Бабка Елизавета. Она стала готовить поминальный стол. Рассказала, как вести себя на кладбище, как гроб выносить. Все приобрело смысл. Значительность.
Ночью влетел в дом мотылек. Мы сидели у гроба. «Это ее душа», — сказала Елизавета. И я поверила. То есть Вера, это некая конструкция. И ты ступаешь под ее защиту.
Человеку очень важно войти. Присутствовать в некоем общем и не только видимом, едином потоке. Бабка Елизавета, благодаря Вере, была приобщена к этой тайне.
А умерла она от сердца. Из-за сына-алкоголика. Тоже наша жизнь.
Там же, в Вологде, да… Где монастыри, удивительные лица… Там стали говорить о жизни — для моей новой книги. Конечно, и о войне в Чечне. Спросила об Анне Политковской. Никто не слышал об этом имени. Дальше спросила: «Как относитесь к чеченской войне?» Ответ: отношение, мол, уважительное, надо Родину защищать.
Тоже ведь наша жизнь. Попробуй разберись. Сделай искусством…
…Вспомнилось из где-то прочитанного: «Революция. Пьяные красноармейцы на постое в храме. Всю ночь в одном углу церкви они пили самогонку, а в другом углу их кони мочились. Утром дьячок прибежал к настоятелю:
— Страшно, батюшка!
— Этих не бойся. Эти постоят и уйдут. Страшно будет, когда их внуки вырастут».
Ну вот… Вот они и выросли.
Обсудить новость на Форуме