15:30 18.09.2008 | Все новости раздела "Белорусская социал-демократическая партия (Грамада)"
Как Беларусь оказалась бедной родственницей на богатой Ысвадьбел Сталина и Гитлера
В Минске долгие годы стоит бездарный памятник бездарному советскому деятелю Михаилу Калинину. Участие этого человека в белорусской истории сводится к тому, что летом 1919 года он с агитпоездом «Октябрьская революция» посетил ряд наших городов, выступал на мобилизационных митингах с призывами к борьбе с «белопанской» Польшей. Однако проку от его визита было немного, большевики на двадцать лет сдали полякам половину Беларуси.
Казалось бы, логичнее установить в Минске памятник генералу Михаилу Ковалеву — командующему войсками Белорусского военного округа, который в сентябре 1939 года возглавил вполне результативный поход на запад.
Но такого памятника нет. Равно как и нет обелиска в честь «воссоединения» Западной Белоруссии с БССР. Значит, что-то не так было в нашей истории. Что?..
Осенью 1939 года Советский Союз прирос западными военными плацдармами. Но состоялось ли при этом подлинное воссоединение белорусского народа?
Оценка современных историков такова: «Западная Беларусь вплоть до июня 1941 года оставалась регионом с особым режимом управления. Сохранялась старая советско-польская граница с пограничными заставами. Гражданскому населению запрещалось пересекать ее в том и другом направлении без специального разрешения. Более того, коммунистическое руководство республики постоянно разжигало недоверие «восточников» к «западникам», которое дожило до наших дней». («История имперских отношений: беларусы и русские. 1772-1991. – Смоленск: «Посох», 2008)
Слушаю магнитофонную запись, сделанную мной в 1989 году. На ней голос гродненского писателя Алексея Карпюка, давнего товарища Василя Быкова.
Сын западнобелорусского крестьянина, бывший партизан и фронтовик, автор романов «Вершалинский рай», «Корни» и многих других произведений, Алексей Карпюк отличался острым взглядом на мир. История Принеманского края середины двадцатого века была его личной историей. И правду о ней — будь то 1939 год, война, коллективизация, репрессии против крестьянства, «художества» партократов — писатель всегда говорил вслух:
— Числа двадцатого сентября тридцать девятого года в нашей деревне Страшево — ныне она в Белостокском воеводстве Польши — образовался комсомольско-молодежный ревком. Образовался этот «революционный комитет» самочинно, потому что никто нас не уполномочил — ни от лица подпольной Компартии Западной Белоруссии, ибо к тому времени она уже была распущена по приказу из СССР, ни от подпольного КСМЗБ, который постигла та же участь. Но мы-то здесь остались — белорусские хлопцы-комсомольцы. Воспитаны были в преклонении перед СССР, которого в глаза не видели. Когда мы в тридцать четвертом году вступали в подпольный Коммунистический союз молодежи Западной Белоруссии, то решили, что будем во всем, как Ленин. А это значит, не пить и не курить — тоже. Такая вера была, совершенно искренняя…
И вот, начитавшись книжек про подвиги комсомольцев в Советской России, решили тоже устанавливать власть Советов. Перепоясались патронташами на манер петроградских красногвардейцев семнадцатого года и пошли громить помещиков и капиталистов. Собственно капиталистов-заводчиков в нашем сельском крае не имелось, а вот помещик был — старый польский аристократ.
Вломились мы с ружьями наперевес в панское имение, поймали управляющего и горничную. «Где пан?» Показывают на сад позади дома. Открылась нам такая картина. Под старой грушей в кресле сидит величественный старик и читает книгу. Ни от кого он не бежал — ни от немцев, ни от большевиков. Повернул голову в нашу сторону. «Что молодым людям угодно? — Мы, члены революционного комитета, пришли конфисковать имение! — Забирайте…» Старик снова углубился в книгу.
Потоптались «революционеры» на месте, и, усовестившись чего-то, молча ушли восвояси…
Продолжение воспоминаний-размышлений Алексея Карпюка:
— В тридцать девятом году новоявленная советская администрация выявила у моего отца Никифора излишек (по колхозным меркам Советской России тридцатого года) земельного надела: несколько гектаров неудобицы и болота. Только вот непонятно, с какой это стати «кулак» Никифор Карпюк состоял в рядах КПЗБ, сидел при поляках в тюрьме за участие в забастовке, а затем в годы войны, как и сын, партизанил против немцев…
В сороковом году, когда из радиорепродукторов в наших хатах впервые прозвучало «Гаворыць Мiнск», мужики сильно удивлялись сообщениям вроде следующего: колхозники такого-то хозяйства Минщины взяли повышенное социалистическое обязательство вырастить стопудовый урожай. Сто пудов — это около семнадцати центнеров с гектара, заурядный по нашим меркам намолот. Зачем тогда нужны какие-то повышенные обязательства?..
Вот мое юношеское, самое тогда свежее восприятие перемен в крае после осени тридцать девятого. Вдруг появилось ощущение огромности пространства, по которому волен передвигаться. Оформляй пропуск на выезд из погранзоны, бери неимоверно дешевый железнодорожный билет и езжай хоть к Тихому океану. При польской власти всякая поездка становилась событием, потому что транспорт был дорог. Появилось при Советах и бесплатное лечение. Открылись возможности бесплатно получать образование в самых разных учебных заведениях. Впрочем, не для всех.
Скверность ситуации заключалась в том, что на бывших комсомольцев-западников смотрели с подозрением. Я, например, с великим скрипом поступил в открывшееся в Новогрудке педагогическое училище. Тамошний комсомольский секретарь, из вновь присланных, так и не позволил мне, «бывшему члену зарубежной политической организации», вступить в ряды ЛКСМБ. (Правда, этот секретарь после того, как немцы заняли Новогрудок, одним из первых пошел служить в полицию.) А однажды завуч педучилища отловил меня в коридоре, когда я напевал «Люблю наш край, старонку гэту», и пригрозил, что за такие «националистические» напевы не только вылечу из училища, но и мною займется НКВД.
Появился в продаже дешевый казенный табак. Прежде его курили в основном состоятельные люди, а тех, кто тайком выращивал самосад, отлавливали специальные инспектора и за пяток кустиков могли назначить штраф, равный стоимости коровы.
И на всех углах реками полилась неимоверно дешевая казенная водка. Если кто и гнал прежде у нас самогон, то вскоре забросил это занятие. Повелась мода пить не традиционными «килишками» — рюмками, а стаканами. И еще — прямо на моих глазах это происходило — начали укореняться в белорусской народной речи матерная брань, похабные присловья со всякими там выкрутасами. Был, правда, до этого у нас в Страшево один мужик, который после службы в царской армии матерно ругался, но его никто и за человека не считал. А самым черным ругательством считалось пожелание лихорадки: «Трасца на цябе».
Понаехал из восточных областей административный народец, который ни уха, ни рыла в здешних условиях. Пытались новые начальнички учить наших людей, «загонять железной рукой в счастье». Но нельзя насиловать целый край!
Западный белорус свободолюбив по натуре, в нем сильны демократические традиции. Мы отрицательно отзываемся о режиме санации, о периоде, когда Западная Белоруссия была под панской Польшей. И это правильно. Но было тогда и другое: арестуют человека по политическим мотивам — назавтра об этом статьи во всех газетах. Причем пишут с разных позиций. Судят — печатаются репортажи из зала суда. Когда судили Сергея Притыцкого, то по всей Польше прошли демонстрации протеста.
Могло ли подобное быть после сентября тридцать девятого? Из моей деревни Страшево вывезли вместе с семьей секретаря ячейки КСМЗБ Сергея Лебединского — так и пропал. Арестовали с семьей друга-комсомольца Шурку Антончика — тоже с концами. Не их ли кости лежат в Куропатах? Случись такие аресты при польской власти — вся деревня взбунтовалась бы. А тут молчок. За что боролись, на то и… — завершил многоточием свой рассказ Алексей Карпюк.
Мысли по поводу событий сентября 1939 года возникают следующие.
Вот представим ситуацию: ваш сосед по общему дому, с которым вы то приятельствуете, то ссоритесь, однажды присвоил часть вашей площади с имуществом. Вы в тот момент отстоять свои права были не в силах, и оставили спор до иных времен.
А в «иные» времена случилось так, что на соседа напал кровавый бандит с улицы. Ограбил и тяжко ранил — почти смертельно. И тогда вы, пользуясь моментом, тоже нападаете. Бьете в спину почти уже и так бездыханного соседа и забираете свое имущество.
Справедливость восторжествовала? Формально, может быть, так. А все же, если по-людски оценить, то напоминает это мародерство…
Насколько нравственным было в 1939 году возвращать свое в такой ситуации и таким методом? Увы, груз моральной ответственности за случившееся лежит на нас по сей день. Хотя можно и упростить понимание ситуации: Беларусь оказалась бедной родственницей на богатой «свадьбе» Сталина и Гитлера, нас демагогически использовали как прикрытие.
// 19:30 //
Обсудить новость на Форуме