12:00 18.02.2011 | Все новости раздела "Белорусская социал-демократическая партия (Грамада)"
СЕМЬ С ПОЛОВИНОЙ МИНУТ
Ровно столько, утверждает пропаганда, продлилась революция в Минске. Теперь вся государственная машина работает, чтобы белорусы их забыли
Окрестина
Белорусская оппозиция говорит на собственном, понятном только своим, языке. «Сутки» («получить сутки», «выйти с суток») — арест на 7-15 суток за нарушение правопорядка, например, участие в митинге, выкрикивание лозунгов или фотосъемка. «293-я» — статья о массовых беспорядках, по которой будут судить всех кандидатов в президенты.
«Площадь» («выйти на площадь», «собрать площадь») — митинг. По умолчанию — митинг 19 декабря.
Президента, из-за которого собирается площадь, раньше называли «Лука», теперь — «этот», «он».
Еще есть «Окрестина», «Володарка» и «Американка» — самые известные здания Минска, редко попадающие в выпуски новостей. В двух первых сидят «на сутках». В третьей — по 293-й.
…«Окрестина» — самая окраина, вокруг — одноэтажные домики и пустыри. Темно, ноги проваливаются в бурую грязь, редкие прохожие шарахаются от вопроса «Как пройти к СИЗО?».
Сегодня после «суток» из «Окрестины» выходят трое: Екатерина Людвиг, Полина Курьянович, Максим Винярский. Их задержали 30 января за акцию в защиту заключенных. Выпустить должны в 18.20, но уже за полчаса перед воротами собирается толпа: раньше заключенных специально выгоняли раньше, чтобы никто не встречал.
В 18.20 из ворот выходят только двое. Максима Винярского, который в тюрьме объявил голодовку, вывезли на автозаке и высадили далеко от тюрьмы. Обступив охранника, друзья Максима настойчиво спрашивают, где он. Охранник кричит, пятится, угрожает арестовать. Толпа отвечает дружным хохотом, охранник спасается бегством.
Человек 20 встречающих (всем — от 18 до 25) собираются в сквере напротив тюрьмы. Разливают шампанское, поздравляют освободившихся. Девушки рассказывают, что сидеть было весело. Кормили какой-то гадостью, зато три раза. Из развлечений — трансляция инаугурации президента и газета «Работа для вас». С воли разрешили принести раскраску и цветные карандаши. Как-то раз охранник зашел с проверкой — а заключенные картинки раскрашивают. «Детский сад», — обиделся милиционер и больше не проверял.
Кажется, «сутки» для ребят — это игра. Опасный, но захватывающий квест «Уйти от ОМОНа». Спрашиваю, есть ли тут кто-то, кто не попадал в СИЗО. Оказывается, сидели все.
Черная стая
Спустя полтора месяца после выборов в тюрьме остаются около 50 человек. Мелкие репрессии продолжаются каждый день: звонки из КГБ, вызовы на допрос, задержания, обыски.
В Минске остро чувствуется смещение нормы. Фразу «вчера приходили с обыском» произносят так, как раньше — «вчера шел дождь».
Кажется, политика Белоруссии строится по учебнику истории СССР. В каждой госконторе — идеологический отдел, в каждом коллективе — стукач. Под другими названиями возрождены комсомол и пионерия, в вузах обязателен предмет «Основы идеологии Республики Беларусь». В газетах обличают врагов и клянут «вашингтонское верхоглядство». Суд — абсолютная фикция, численность внутренних войск превышает армию, КГБ кажется всесильным и никто не задает вопросов, если люди вдруг пропадают — пока только на 15 суток. Правда, объединяющая идея — не всеобщее равенство, а лояльность к властям.
На поезд меня провожал бывший житель Минска, передал подарки друзьям. За участие в митинге в 2008 году он попал под уголовное преследование и бежал из страны. На вокзале он говорил шепотом и непрерывно оглядывался. По его словам, спецслужбы уже выкрали из России несколько беглецов.
«Ответ КГБ МОССАДу?» — иронизировала я. Спустя пару дней это уже не казалось смешным.
В Минске быстро развивается паранойя. Оппозиционеры уверены, что их телефоны прослушиваются, в офисах «жучки».
Сотрудников КГБ называют «тихари», а еще — «черные» или «чорная зграя» (черная стая). Черные куртки, черные кепки… О них помнят всегда. Не потому, что они работают хорошо. «Просто их много», — говорят все.
Реальность в стране двоится. Внешний слой — провинциальная, бедная жизнь с не бросающимся в глаза социальным расслоением. Под ним — второй слой обысков, видеонаблюдения, обязательной прописки и дактилоскопической регистрации взрослых мужчин.
Я иду к старому минскому другу Стасу. Раньше у него часто собирались оппозиционно настроенные друзья. В 2007 году к Стасу нагрянули с обыском. Сказали встать лицом к стене, обвинили в участии в несанкционированных митингах, забрали компьютер, перевернули квартиру. История обычная, если бы не одна деталь. Стас не ходит. Не на митинги, а вообще. Он парализован.
За всех белорусских патриотов
— Госпадзi Iсусе Хрысце! Ты, что апостола Петра из темницы вызволил, прими молитву эту за слуг твоих Анастасию, Ирину, Наталью…
Вечер, на ступенях памятника Архангелу Михаилу перед костелом Св. Симеона мерзнет кучка людей с портретами заключенных и иконами в руках. Зажигают свечи, нараспев затягивают молитву о «бязьвiнных ахвярау перасьледу» (безвинных жертвах преследования»). Не понять, митинг это или молебен. «Жыве Беларусь!» — выкрикивает кто-то. Нет, все-таки митинг. Холодно, снег летит крупными комьями, похожими на град. В стороне, спрятавшись за хвостом убиваемого архангелом змея, мерзнут трое «черных», один — с видеокамерой в руках. «Мы как-то на памятнике текст молитвы оставили, только отошли — они уже подбирают», — шепчет кто-то.
Костел стоит рядом с Домом правительства. 19 декабря на этом месте кричали «Революция!», били в колокола, затем закрывали головы от дубинок ОМОНа. Теперь каждый вечер здесь собираются люди. Несколько немолодых женщин, пара мужчин, студент с замотанным шарфом лицом, — всего человек 10.
Снег усиливается. Трое кагэбэшников устремляются к метро. «Куда пошли?! За что им только гроши платят!» — возмущается кто-то.
В костеле заканчивается служба, прихожане, отводя глаза, идут в сторону. На митингующих они не смотрят. Их нет.
До 25
— От ОМОНа можно уйти, главное, знать, как действовать. А вот в автозаке тяжело: ни поспать, ни поесть. Поэтому все с собой берут термосы.
Кафе в центре Минска. Мамы кормят детей пирожными, а активистка «Молодого фронта» (организации с сотнями членов и тысячами волонтеров) Таня Шапутько со знанием дела рассказывает, как убежать от ОМОНа, что брать на площадь и на какие вопросы следователя не отвечать.
Тане 20, она удивительно красива, говорит на пяти языках, учится на политолога в Европейском гуманитарном университете в Литве (с юрфака БГУ ее, конечно, отчислили), несколько раз сидела на «сутках» и на одном из митингов получила сотрясение мозга. 19 декабря были задержаны десятки активистов МФ, пятеро до сих пор в тюрьме.
После выборов 2006 года студентов сотнями исключали, вынуждая покинуть страну (программы для них открыли, кажется, по всей Восточной Европе), с тех пор в комитет защиты репрессированных «Солидарность» обратились около 2000 человек. «Теперь, — уверена руководитель комитета Инна Кулей, — тактика борьбы с инакомыслием изменилась. КГБ работает точечно: допросы, обыски, запугивание, угрозы родным».
Это действует. Как объясняет Инна, в 2006-м митингующие знали, что могут оказаться в тюрьме. Нынешняя предвыборная кампания дала людям иллюзию демократии, и на митинг пришли те, кто не собирался бороться, а просто думал, что живет в нормальной стране. Подавить их волю проще.
По подсчетам «Солидарности», после выборов задержано больше семисот человек, в зимнюю сессию отчислены около 60 студентов, отсидевших «сутки» или замеченных на площади. В следующую сессию их станет больше. Инна уверена: указы об отчислении в вузы не спускают, ректораты сами торопятся показать свое рвение.
После прошлых выборов больше всего выгоняли из крупнейшего в стране Белорусского госуниверситета (БГУ), теперь — из Педуниверситета: 11 человек.
…Педагогический — громадная высотка на площади Ленина. От облезлых стен и названий предметов в расписании веет тоской.
«Это спекуляции. Студентам выгодно рассказывать о репрессиях, они тогда могут уехать за рубеж», — проректор университета с ходу отметает возможные претензии.
Привожу статистику «Солидарности». Цифры университета -- другие. На площадь (по незнанию или из любопытства) попали 25 студентов, с ними проведены воспитательные беседы. В зимнюю сессию за неуспеваемость и прогулы отчислены 60 человек, митинговавших среди них нет.
Над столом проректора висит портрет Лукашенко с черными раскидистыми усами. На прощание проректор просит не называть ее фамилию в статье. Мне почему-то становится ее жалко.
Баланда для среднего класса
— И вот наливают мне в шленку (миску) баланды, сажусь на шконку, глядь — а весла-то (ложки) и нет… — весело рассказывает минчанин Саша.
Мы сидим в ресторане посреди торгового центра, друзья Саша и Виталий травят тюремные байки про свои «сутки» за «площадь» и зовут приезжать 25 марта: в городе — ежегодный митинг, а у Саши — день рождения. «Я его года три в СИЗО провожу».
Саша и Виталий — одноклассники. Обоим за 30, у обоих семьи, дети, хорошее образование, успешная карьера в частных компаниях. В общем, если в Белоруссии со средней зарплатой в 350 долларов и есть европейский средний класс, то он именно такой.
Флиртуя с официанткой и перешучиваясь с друзьями, Саша рассказывает, что хуже всего было, когда вели к автозаку. Омоновцы образовали живой коридор и лупили дубинками по голове. Что первые двое суток после «площади» задержанных бессмысленно возили по городу, не кормили и не давали спать. Что в этот раз ему повезло, большую часть срока он отсидел в камере для уголовников: там чище и есть матрас.
— А друзья ваши что сказали? — перебиваю я.
— Они сказали, что мы больные, — пожимает плечами Виталий. На митинги средний класс действительно обычно не ходит. — Но я, знаешь, чего боюсь? Не настоящего. Вот уйдет Лукашенко, неважно как. Зарубежные кредиты закончатся, экономика рухнет, народ взбунтуется. И тогда в истории останется добрый батька, который дал людям работу и еду.
На площадь Саша и Виталий пришли с запасом теплых вещей, термосом и едой. Я вспоминаю другого 25-летнего благополучного минчанина. Перед выборами он взял отпуск, зная, что на работу вернется через 15 дней.
Выборы подняли даже тех, кто не интересовался политикой никогда.
Истории правозащитников про 50 человек, задержанных на площади случайно, выглядят анекдотами. Компания праздновала день рождения в ресторане. Именинник и двое друзей вышли покурить, и вернулись через 15 дней. Актриса в костюме Снегурочки шла с детского праздника…
У Кати (имя изменено) на 10 суток посадили мать. Такси, в котором она ехала, остановилось на перекрестке около Октябрьской площади. ОМОН вытащил и таксиста, и маму.
«Ой, она хорошо так сидела, — без умолку трещит Катя. Кажется, ей просто не с кем об этом поговорить. — С соседками даже подружилась. Все ж люди культурные: учительница, юрист, преподавательница вуза».
Учительницу выгнали из школы, юриста лишили лицензии. Когда маму посадили, папа пошел к директору магазина, где та работает, объяснил ситуацию. «Директор, — говорит Катя, — хороший мужик: пообещал перехватить бумагу с требованием маму уволить, в отделе кадров не передавать».
Сама Катя отделалась допросом. Правда, незадолго до выборов ее уволили, но она не в обиде: «Я в типографии работала, и хозяин застукал, когда я листовки за Некляева печатала». Зато теперь и родители разделяют Катины взгляды.
Кому нечего терять
…Началось все с того, что Татьяна Зелко, глава организации белорусских пенсионеров «Наше поколение», вытаскивала из СИЗО сына. Потом разыскивала по тюрьмам чужих детей, собирала деньги, раздавала листовки, работала наблюдателем на выборах. К этому же привлекла членов своей организации.
«Мы команду пытаемся организовать, — говорит Татьяна. — Надо на каждый судебный кабинет расставить по человечку, чтобы они задержанным бутерброды давали, имена записывали, родителям звонили… Мы-то знаем, как родителей успокаивать».
Белоруссия — удивительный пример того, как гражданское общество формируется в условиях слежки, страха и недоверия. Против системы выходят те, кому нечего терять. В организации Татьяны больше двух тысяч членов. Бить их не будут («Меня ОМОН старается культурно вытолкнуть»), из квартиры не выгонят, работы не лишат. Недавно к ним присоединились родители отчисленных и уехавших за границу студентов. Их уже более трехсот.
— А как вы объясняете судьям, кто вы?
— А я так и говорю, — Татьяна вскакивает, вытягивается — маленькая, плотная, в надвинутой на лоб шапке. — Ваша честь, я — гражданское общество!
Ледоруб — орудие власти
Передовица газеты «Советская Белоруссия» посвящена Египту. «Доигрались в демократизацию»; «Если власть растеряна, оживляются мародеры»; «Технология подобных революций прекрасно известна: подогреть ненависть к лидеру, спровоцировать уличные выступления, добиться ухода «тирана» и сформировать новую власть».
Официальные СМИ Белоруссии разрываются от крика: революция — зло, толпа на улицах — путь к анархии или исламизму, а спонсирует ее мировая закулиса. Речь о Египте, но посыл понятен.
«В Минске, например, несмотря на активное приготовление, «революция» продолжалась всего 7,5 минуты... Сейчас о ней мало кто и вспоминает», — делает вывод автор.
После выборов в новостях появились сообщения об изъятых у участников акции дымовых шашках, топорах, лопатах и кусках арматуры, сделанных «в виде коротких штырей, которыми можно бить по ногам».
Сотрудники правозащитной организации «Наша Вясна» говорят, что видели, как ночью после митинга съемочные группы белорусского ТВ разбрасывали по площади арматуру, ледорубы и другой реквизит для съемки. В 2006 году они также разбросали в палаточном лагере оппозиции шприцы, бутылки и порножурналы.
Затем вышел фильм «Железом по стеклу», в котором утверждалось: в страну пытались тайно провезти оружие и штурмовиков; избиение кандидата в президенты Владимира Некляева подстроили его конкуренты; Дом правительства штурмовали с целью государственного переворота на деньги Запада.
При этом по телевидению не говорят, что бывшие кандидаты сидят в тюрьме, их фамилии не звучат в новостях, а введенный Европой запрет на въезд для белорусских политиков и журналистов СМИ объяснили просто: Запад ограничивает белорусскую свободу слова.
Как ответит на эти санкции Белоруссия, пока непонятно. Главный редактор независимого «Еврорадио» Виталий Зыблюк подозревает, что высылкой западных журналистов. В любом случае, сотрудники независимых СМИ уже в «черном списке»: их предупредили, что работу в официальных медиа им не найти.
«Я все-таки никак не пойму, кто стоял за Санниковым — Россия или Германия с Польшей? До выборов говорили о России, после винят европейцев? Или они объединились?» — вопрошает удивленный читатель на форуме «Советской Белоруссии».
Пока что главным виновником беспорядков помимо арестованных кандидатов называются созданные «западными «аналитическими центрами», прежде всего германскими и польскими» структуры «для свержения законно избранной власти».
Кажется, что отсюда до «враги нашей жизни, враги миллионов, ползли к нам троцкистские банды шпионов» — всего один шаг.
Сумбур вместо музыки
В Белоруссии двоит не только реальность. Все общественные институты тоже раздваиваются: один — государственный, второй — человеческий. Здесь два Союза писателей, два Союза поляков, две организации пенсионеров. Особенно глубоко раскол прошел через музыку, в которой противостояние «оппозиция — Батька» соответствует противостоянию «рок — попса».
В стране, где любые официальные мероприятия сопровождаются танцами девушек в национальных костюмах, а Общественный совет по нравственности едва не запретил концерт группы Rammshtein, рок остается музыкой протеста, оппозиции, перемен. Кажется, он так и не вышел из подполья времен позднего СССР. Начиная с 2004 года рок-концерты с переменным успехом запрещались, музыканты попадали в «черные списки», у входов в клубы дежурили автозаки.
Обе стороны — и рокеры, и государство — отчаянно жульничали: музыканты подавали заявку на концерт под заново придуманным названием. На что в день концерта директор зала мог объявить, что у него внезапно вырубился свет.
В 2007 году на волне либерализации противостояние закончилось, рокеры легализовались. Но перед этими выборами раскололись на тех, кто поддерживал президента, и наоборот.
На «Еврорадио», говорит Виталий Зыблюк, теперь проблема: музыкальный обозреватель наотрез отказывается брать интервью у пролукашенковских музыкантов, так что нечем заполнить эфир».
Существует и третий вариант. К примеру, группа Rockerjoker незадолго до выборов записала песню «Саня» с нехитрым припевом: «Саня, останься, останься с нами, сами никак мы, никак мы, Саня». Свой жанр музыки музыканты группы назвали алко-буги, а саму песню шуткой, посвященной совсем не Батьке. Реакция была неожиданной.
Министерство информации устным приказом «настойчиво рекомендовало» крупнейшим FM-радиостанциям страны ставить песню в эфир не меньше семи раз в сутки. Песня про «Саню» несколько недель неслась из всех радиоприемников страны, пока 11 декабря на концерте «Беларусь — это мы!» Лукашенко лично не услышал гимн «про себя». На разошедшейся по Интернету видеозаписи выступления видно, что лицо у президента кислое, он нервно утирает платком пот, видно, представляя эволюцию от Батьки (отца народа) до приблатненного Сани из соседнего двора.
На следующий день песня из ротации радиостанций исчезла. А по Интернету разошелся пародийный ролик «Саня уедет в Гаагу»: «Саня, ты символ застоя, оставь нас в покое, куда-нибудь съедь».
Я звоню одному из авторов «Сани» Михею Носорогову, прося об интервью. Он отказывается: «Мы — маргинальный коллективчик и не имеем никакого отношения к политике». Похоже, ему грустно и без меня.
Комсомол
Главные новости на сайте Белорусского республиканского союза молодежи (БРСМ) — гонки на надувных матрасах в рамках соревнований «Я люблю тебя, жизнь!» и акция к Дню святого Валентина «За любимую Беларусь».
БРСМ — это белорусский комсомол. Записываются в него с 14 лет, еще в школе. Многие сопротивляются, но учителя утверждают, что членство обязательно. В самом БРСМ это отрицают и называют «недопонимание на местах».
Согласно сайту, в комсомоле должны растить «гражданское общество, основанное на патриотических ценностях», — то есть активных и лояльных к власти граждан. Одно с другим в Белоруссии не сочетается, и я иду познакомиться с основой режима в отделение БРСМ Белорусского госуниверситета.
Секретарь отделения Дмитрий Микулку говорит как по писаному: у БРСМ — 12 направлений работы, цель политического — «формировать идеологическое состояние молодежи», «доносить до студенческой среды» политическую линию, агитировать голосовать.
БРСМ, понимаю я, не любят не из-за идеологии. Просто там скучно.
— Говорят, что мы ходим с флагами и молимся на портрет Александра Григорьевича, — вдруг переходит на человеческий язык Дима. — Это не так.
Хотя с флагами, признает, ходят.
Перевожу разговор на политику.
— Люди просто не понимают, что демократия формируется веками, — охотно рассуждает Дмитрий. — Грузия, Украина — это примеры, когда демократию давали людям, которые не готовы. Главное — в Белоруссии власть удержала вертикаль от шатания. В стране нет социального неравенства, собственность не перешла в частные руки. Население чувствует, что живет лучше. По пирамиде Маслоу: сначала людям нужны еда, дом и безопасность, потом можно переходить к либерализации и демократии. Зато в Белоруссии у людей нет страха, что с ними что-то может произойти.
Возражаю: те, кого замели на площади, с этим не согласятся.
— Да, случайные аресты были, — легко соглашается Дмитрий. — Правоохранительные органы должны были быстро прекратить акцию. То, что обошлось без человеческих жертв, показывает, что операция по успокоению площади прошла успешно. И вообще, в определенные времена за такое расстреливали. Если в суде люди не смогли объяснить, как оказались на митинге…
— В судах не спрашивали.
— Возможно… Но лес рубят — щепки летят.
— Вы помните, в какие годы появилась эта фраза?
— Да ладно, не передергивайте. У нас нет серьезных политзаключенных. Не отчисляют из институтов. Нет такого, чтобы забирали по звонку, — Дима стучит по деревянному столу. — Никто не говорит, что у нас демократия. Но мы к ней идем. Старшее поколение не приучено ставить цели, оно привыкло, что ему говорят, что делать. Нужно время, чтобы население перестроилось.
Мне очень хочется думать, что Дима искренне верит в мудрого Батьку и «отдельные перегибы на местах». В то, что демократию насаждают, как картошку, что сальдо миграции в Белоруссии положительное, что события 19 декабря — «операция по успокоению площади». Возможно, те, кто отвечал за эту операцию, думают точно так же.
Ребята, выходящие с «суток», тоже верят в то, за что сидят. И понятно, почему им с Димой не по пути. Рассказывая о стране, оппозиционеры говорят «мы». Дима говорит — «население».
«Пусть они убираются»
Зачистка, уверены все, будет продолжаться еще несколько месяцев. Затем наступят парламентские выборы в Белоруссии и президентские — в России, и Лукашенко нужно будет сделать либеральный вид. «Репрессии цикличны, — говорит Алексей Янукевич, глава партии Белорусский народный фронт. — И нужны, чтобы и общество, и исполнительная власть знали: либерализация последних лет ничего не изменила».
В Белоруссии вообще ничего не меняется. Последний раз я была в Минске пять лет назад. Мы приехали с выросшим здесь приятелем и ходили по его друзьям. Встречи оказывались проводами: одни получили вид на жительство в Германии, другие нашли работу в Польше… Казалось, весь город куда-то едет, мигрирует, бежит. Листая школьный альбом, приятель обнаружил, что из всего класса в Минске осталось человека три.
Перед отъездом я захожу к Стасу, спрашиваю про общих знакомых. Оказывается, за последние пять лет его круг общения сменился процентов на 80%. Все — за границей. Из оставшихся многие уезжать не хотят. «Это ОНИ должны убираться, а не я», — говорит студентка Юля.
В Белоруссии, кажется, случилась парадоксальная вещь: за 16 лет правления Лукашенко выросло целое поколение, не видевшее другой власти и другой жизни. Никто из молодых оппозиционеров не смог сформулировать будущую экономическую или политическую программу. Они не знают, какой они хотят видеть страну. Не знают, когда и как сменится власть. Но эту они ненавидят.
Они не вписываются в этот мир. Термин «инакомыслящие» по отношению к ним неточен. Они просто какие-то иные.
Власти это чувствуют. Во время обыска гаража Алеся Михалевича мать его жены Миланы спросила сотрудников КГБ: «Это что, опять 37-й год?» «Да нет, в советские времена было гораздо легче работать», — искренне ответили ей.
Елена Рачева
Обсудить новость на Форуме