17:16 27.03.2012 | Все новости раздела "Белорусская социал-демократическая партия (Грамада)"

«Привычка к обожанию у Путина возникла раньше»

Глеб Павловский — The New Times 

Путин — какой он был и каким стал? Что заставило его вернуться в Кремль, а партнера по тандему — бежать из него? The New Times продолжает* исследовать подковерье российской политики

На последних президентских выборах вы работали на Михаила Прохорова: можете сравнить с работой в штабе Путина в 1999 году?

Тогда я входил в штаб, был директором по планированию, сейчас я никуда формально не входил и был ответственным за идеологию. Это совсем другая работа.

Вы довольны результатом Прохорова?

С учетом стыренного — да.

А сколько, по вашим оценкам, украли?

Я в таких случаях предпочитаю держаться консервативных оценок. За консервативные я беру данные экзит-поллов — он получил около 11% (согласно официальным результатам, Михаил Прохоров набрал 7,98%).

И тем не менее у вас нет сомнений, что Владимир Путин победил в первом туре?

Безусловно, он набрал больше 50%. Но это совсем не то большинство, которое у него было в 2004-м или в 2000-м. Оно композитное, временное, оно неизбежно распадется, и довольно быстро. Поэтому я и считал, что ему не надо было сейчас избираться: он попадает в ситуацию, из которой нет никакого ясного выхода.

                                Эволюция ВВП

Чем Путин-2012 отличается от Путина-2000?

Отличие в том, что Путин двухтысячного был ключевой фигурой консенсуса — широкого и очень прочного, потому что тогда объединились группы, которые проиграли в девяностых и для которых (приход во власть Путина) был реваншем, возможностью, единственной и последней, отыграться за обиды и поражения 90-х.

Какие группы вы имеете в виду?

Пенсионеры, которые, как вы помните, в те годы месяцами не получали пенсии, бюджетники, которые по году не получали зарплат, силовые структуры — армия, ФСБ, — которые были ущемлены: и потому что их все время била пресса, и потому что они оказались вне финансового мейнстрима. Наконец, важнейшей и очень верной частью этого консенсуса были женщины старше 40 лет, которые в девяностые оказались фактически главами семей и для которых Путин стал опорой, за которую они держались.

Отсюда — образ мачо, альфа-самца?

Нет, нет, альфа-самец — это все фигня. Это значимо было на первых порах на фоне Ельцина: тот — слабый, больной, старый, а этот — молодой, спортсмен и так далее. Но для этой преданной группы женщин старше сорока важно было, что он — страховщик, гарантирующий медленно, но определенно повышающийся уровень жизни. Вообще в путинской системе — именно потому, что она более финансовая в итоге оказалась, чем административно-политическая (с администрацией здесь довольно плохо), — очень важны страховые гарантии. Это, кстати, было важно и для регионального чиновничества, которое его тоже поддерживало весьма активно. И, конечно, как ни странно, гуманитарная и иная интеллигенция, из которой мало кто был в шоколаде в 90-е годы. Вот эти все группы и склеились в такой прочный консенсус, который держался очень долго.
Путин в лучшие свои годы — это политик с открытым кодом: игроки могли входить с разных сторон и принимать участие в игре. Путин-2012 — это как первый айпад: смотришь на этот черный экран — вроде все хорошо, но только ты с ним никуда не можешь подключиться и в него никакую программу закачать не можешь. Все закрыто, открытого кода больше нет.

                                Правила дизайна

Тогда, в 1999-м, казалось невозможным, чтобы страна, пережившая ГУЛАГ, самиздат, аресты 70-х и 80-х, вербовки, стукачей и так далее, проголосовала за подполковника КГБ. Как вам это удалось?

Что нельзя спрятать, надо подчеркнуть — это правило дизайна. Мы это не прятали, наоборот, подчеркивали. Это было с самого начала одной из линий кампании. Да и кому тогда, в 1999-м, через год после дефолта, мешал КГБ? Ну разве только тонким, чувствительным натурам. Но поскольку и разрабатывали кампанию тонкие и чувствительные натуры, то это было предусмотрено. Там не было особых сталинистов в команде в Кремле 1999 года, а если и были, то они шифровались.

«Тонкие натуры» представляли Путина разведчиком а-ля Штирлиц, не столько чекистом, сколько военным, человеком в погонах, который только и сумеет побороть олигархов, так?

То, что он разведчик, это значит, что он был глубоко законспирирован. Он свой, но он как бы долго прятался.

Работая в администрации Ельцина?

Где он работал — это имело значение только в первые недели, когда он еще не нравился. Потому был важен этот момент выхода на свет: разведчик, который вернулся домой на большую землю. Как только он начал нравиться, люди сами начинали объяснять все негладкие детали.

Еще раз: значит, пиар-идея состояла в том, что разведчик Путин тихо делал свою работу, но не мог раньше себя обнаружить, а осенью 1999-го время пришло?

Да, и вот теперь он возвращается — дружественное лицо, хорошая русская речь. Я помню, он пошел на встречу с Пен-клубом — это было в последние дни августа (1999 года), шел туда как в львиную клетку: это же были непростые люди — (Василий) Аксенов, (Андрей) Битов, — настроены они к нему были очень плохо. И за час они все стали, можно сказать, его доверенными лицами.

Известно: Путин хороший вербовщик.

Вербовать группами — это непростая задача. Вербовщик — это индивидуальная работа с клиентами. Тут сработало иное: запрос на другого, который после Ельцина, был очень сильный. Мы просто его, видимо, недооцениваем, силу этого запроса. Он был жадным. Это была страсть, а не просто рациональное ожидание. А для писателей, я думаю, была важна хорошая русская речь, по которой истосковались.

Путина этому специально обучали?

Нет. Как только он чувствовал — ну, какой-то потенциал дружественности в аудитории, так у него открывалась хорошая речь: он буквально сразу находил ключ (к собеседникам).

                                Привычка к обожанию

Когда и почему началась для вас трансформация Путина, в результате которой даже вы стали его оппонентом?

Трансформация, наверное, шла все время, но, конечно, ключевой момент — это превращение в народного любимца. Он сам в такую возможность долго не верил и высоким рейтингам доверия тоже не верил, года два говорил: «Да бросьте, это все кончится через месяц, так не бывает. Долго хорошо не бывает». Привык, я думаю, уже после дела Ходорковского, когда рейтинг еще подскочил.

Это была сильная картинка: Колонный зал Дома союзов, съезд РСПП, стоячая овация богатейших людей страны, камера, идущая по этим потным лицам — потным то ли от страха, то ли от экстаза восхищения и обожания. Наверное, тогда Путин понял, что держит бога за бороду?

Да. Хотя, конечно, привычка к обожанию возникла раньше. И ведь мы все на это играли. Еще вопрос, у кого раньше снесло крышу — у него или у нас, которые работали на эту харизму. Мы вполне искренне хотели бóльшей любви, бóльшего обожания к нему.

И вы не думали, что это — опасно: опасно, если сам Путин поверит в то, что любим, что он царь и прочее?

Нет, страха не было. Было ощущение, что команда балансирует. У каждого были, конечно, какие-то тараканы, иногда очень крупные, но, в конце концов, в команде это более или менее балансировалось. Перелом наступил после выборов 2004-го: это был такой триумф, когда исчезает уже чувство реальности. Ключевым стал 2005 год: победа на вторых выборах в США Джорджа Буша, цепь этих то ли революций, то ли переворотов — Украина, потом Киргизия, Узбекистан. Буш говорит, что так будет с каждым. И тогда возникало ощущение: надо защищаться. Защищаться, готовить контратаку, атаковать… Атаковать — кого? Буш далеко, а страна — тут. Вот тогда-то и запустились эти все молодежные политические проекты.

                                Концепт врага

Вы имеете в виду «Наши», «Румол»? Действительно, зачем их создавали? Угрохали миллионы. Или — все ради распила бюджетов?

Пилеж шел само собой, и звук этой пилы был весьма отчетливый. Зачем создавали? Сначала — так, на всякий случай. Потом — превратим их в воспитательные, в образовательные (структуры). И должен сказать, что это были искренние попытки со стороны Суркова. Но тут его ждал провал: образовать политически этих ребят не получилось. А раз так, то они превращаются просто в актив, и возникает задача — наращивать, наращивать этот актив. А чтобы наращивать актив, его надо индоктринировать. А чтобы индоктринировать, надо упрощать. Любовь прошла — осталась муза: упрощенный Путин. План Путина — суверенная демократия, то есть комплекс каких-то агиток, связанных вместе, через которые можно быстро прогонять достаточно большую массу молодого народа, чтобы… Чтобы — что?

И — что?

Фактически задачи, которые ставились в 1999 году, были выполнены: война в Чечне закончена, доходы населения растут, олигархи повержены. Появляются какие-то странные идеи и проекты… Ну да, теоретически можно было себе представить, что Буш, окончательно свихнувшись, устраивает что-то там против России. Но после катастрофы с «Катриной»* * Тайфун «Катрина» (август 2005 г.) в Новом Орлеане: в результате этого стихийного бедствия и некомпетентности властей погибли 1836 человек. Буш закончился, пошел под горку, а у нас начинаются чисто невротические явления: «мы стали настолько сильными, что нам все завидуют, теперь нас все захотят атаковать, все хотят нам зла».
Мы оснащаем разного рода брошюрками этих молодых ребят, и происходит страшное: они эти брошюрки читают. Мы-то издавали их не для чтения — как аксессуар: вот к сумочке полагается такой-то аксессуар, а к молодежному движению полагается такой аксессуар, как политическая литература. Это были муляжи концепций, муляжи идеологии. А комиссары это читали, и в голове, конечно, получалась невероятная каша, продукт которой уже налицо.

В ночь после президентских выборов, 5 марта, вы на Первом канале сказали: «Я придумал «оранжевую угрозу». Что вы имели в виду?

Это делал, конечно, не я один, это делала идеологическая команда администрации 2005 года. «Оранжевая угроза» — это был концепт опасности. Сначала — как оборонительная контрпропаганда против Буша и его идеи распространения демократии, в том числе под боком. Не против Украины — тут пропаганды не нужно было: достаточно было простой информации о том, что тогда происходило на Украине, — это работало лучше любой пропаганды. А потом уже, как часто бывает, и «дурно пахнут мертвые слова»: когда содержание издохло, термин начинает жить новой жизнью. И он зажил сейчас. Стоило оппозиции сказать про «снежную революцию», про «белую революцию», как тут же вернули прежний концепт опасности: «оранжевую революцию». «О, так они же сами это сказали!» И я бы в свои лучшие пропагандистские годы обязательно схватился за такую подачу. Вы говорите, что это революция? Прекрасно. Мы можем на вас сослаться. Вот теперь и начинает мастериться чучело страшной и угрожающей революции. И чем меньше людей на митинге, тем больше чучело надувается.

Вы полагаете, эта риторика — «свои — чужие», «враги, предатели, бегающие за бугор», — будет продолжаться?

История с Pussy Riot — вот пример. Все тот же концепт опасности, «оранжевая революция» — только в других терминах и других словах. И это будет воспроизводиться — как реакция на любую инаковость, любое несогласие. Как способ решения проблем.

                                Опасность слабости

Зачем это Путину сейчас, когда все уже сделано, результаты выборов мировыми державами признаны?

Это поведение власти, которая слаба. Мы недооцениваем степень ее ослабленности: они ведь совершенно не предвидели, что могут произойти такие протесты.

Хотя тот же Михаил Дмитриев еще весной 2011 года предупреждал: напряжение в обществе растет.

А сначала (до протестов) это ужасное падение рейтингов после рокировки, совершенно неожиданное для Путина. Существовала догма, что выдвижение Путина просто запустит его рейтинг в небеса, а получилось ровно наоборот: после 24 сентября медведевский рейтинг вообще исчез, а путинский сильно просел. Хотя все консультанты, все социологи говорили, что, как только Путин намекнет, что хочет вернуться, его рейтинг начнет сразу подниматься: надо только отцепить Медведева, который, говорили, как груз, тянет его вниз, и шарик взмоет в небеса. Это было добросовестное заблуждение со стороны социологов.
Вернул рейтинг сам Путин, когда взял себя в руки и достаточно жестко повел кампанию. Он взял 30 социальных групп, так или иначе зависимых от бюджета, и одной за другой, методично, каждый день сообщал, что было раньше, насколько выросло благосостояние и сколько он еще добавит. На этом нельзя было выиграть в первом туре, но во втором — гарантированно. И тогда началась следующая фаза кампании, построенная на концепции раскола, поляризации общества.

                                Рокировка

Почему все-таки Путин не позволил Медведеву пойти на второй срок?

Можно сказать просто: он захотел. Путин стал двигаться в эту сторону с конца 2010 года, хотя я и не знаю, в какой момент он решил окончательно.

Это решение было Владимира Путина или «коллективного Путина»?

«Коллективного Путина». Было, как я думаю, несколько когорт, обязанных Путину своим положением и благосостоянием, которые толкали его. Они задавали себе простой вопрос: если не Путин, то их капиталы гарантированы или нет? Я поэтому, как маньяк, находясь тогда около администрации, в диалоге с администрацией* * По словам Павловского, он перестал быть советником администрации президента РФ в конце марта 2011 г. , все время говорил: Медведев должен найти способ дать гарантии «коллективному Путину». Но Медведев считал, что президент выше этих пустяков. Ну а кроме того, Путина пугали мифом о том, что Медведев готовится его снять. А Медведева — что Путин чуть ли не двинет полкиї на Москву, если это произойдет. Я почти уверен, хотя, конечно, как вы понимаете, в такие ситуации никого не зовут, что есть фактор «икс», который привел их обоих к лету прошлого года в психически нестабильное состояние. Что и закончилось августовским Сочи, из которого вывалились два человека с сильно измененным сознанием.

И решение было принято в конце августа 2011 года или позже?

Не забывайте, что у Путина уже был к тому времени его Народный фронт — явный материальный признак его чрезмерного испуга в мае прошлого года. Он был создан за три-четыре дня до известной пресс-конференции Медведева в Сколково.

Вы полагаете, у Путина были основания ожидать, что на пресс-конференции Медведев мог объявить о том, что пойдет на второй срок?

Да, как минимум. Если не одновременно сказать: «Меняю правительство».

У вас есть реальные основания строить такие предположения?

Вы расспросите Владимира Владимировича или почитайте его мемуары, когда они будут написаны…

Вариант «оба идут на выборы» рассматривался?

Нет, это было табуировано. Вся проблема в том, что четыре года назад нам казалось, что тандем — это такая хорошая форма транзита, а оказалось, что это просто старая русская форма частной сделки, встроенная внутрь конституционной системы и разрушающая ее, естественно. Как юристы они должны были понимать опасности — понимать, что бывает с предприятиями, которые принадлежат двум хозяевам и где все держится на неформальных отношениях, — как потом трудно делиться.

Игорь Юргенс утверждает, что 9 сентября, на форуме в Ярославле, Медведев произносил речь кандидата в президенты.

Я видел Медведева в Ярославле: он прочел эту речь с совершенно видимым трудом и как явно чужой текст, он был в совершенно ужасном состоянии… Да, здесь сказалась и авиакатастрофа, но, конечно, он носил в себе груз знания, которым ни с кем не мог поделиться до 24 сентября, когда объявил то, что объявил.

Вы думаете, какие-то гарантии Путин дал Медведеву: «шесть лет я поцарствую, а потом ты»?

Убежден. Более того, я убежден, что инициатива предложить Медведеву стать премьер-министром принадлежала не Путину: Дмитрий Анатольевич постарался воспроизвести ситуацию 2008 года. Хотя понятно, что ситуация сейчас совершенно другая и никаких гарантий нет.

Какие ваши ожидания на ближайшее будущее?

Боюсь, что будет востребован концепт раскола: летом, в июне или в июле, будут подняты тарифы и возникнет потребность в искусственной поляризации общества. Вопрос в том, кто окажется бенефициаром такого раскола? Система покупки лояльности элит достигла своего предела — бюджет и так уже в дефиците. А если кланы перестанут получать то, что они хотят, то тогда зачем им продолжать быть лояльными?

Глеб Павловский
61 год, политолог, соучредитель и директор Фонда эффективной политики и медиапроекта «Русский журнал», до апреля 2011 г. — советник руководителя администрации президента. Был автором и ведущим телевизионной программы НТВ «Реальная политика».

* Первое интервью на эту тему с главой ИНСОРа Игорем Юргенсом было опубликовано в The New Times № 8 от 5 марта 2012 г.
Альбац Евгения   http://newtimes.ru

Источник: Белорусская социал-демократическая партия (Грамада)

  Обсудить новость на Форуме