00:32 04.12.2009 | Все новости раздела "Белорусская социал-демократическая партия (Грамада)"
Дочь президента (Интервью дочери Ельцина Татьяны Дьяченко)
Татьяна, вы очень редко давали интервью. Готовясь к нашей встрече, я смог найти только два: одно телеканалу НТВ — программе «Герой дня» — в 1997 году и второе журналу «Огонек», сразу после ухода Бориса Николаевича со своего поста. Хотя вы публичная фигура и понятно, что к вашей персоне существует большой интерес. Тем не менее вы последовательно отказывались встречаться с журналистами. Вы их не любите?
— Нет, я нормально отношусь к журналистам. С некоторыми даже дружу. Эти добрые отношения остались с предвыборных кампаний 1996-го и 2000 года. Просто я считала и считаю, что интервью давать достаточно бессмысленно. Я вместе со своими близкими живу своей частной жизнью, стараюсь никого постороннего в нее не пускать. Политики в свое время так наелась, что пытаюсь держаться от нее подальше. Стараюсь газет не читать. И телевизор не смотреть. Это помогает. Кстати, маме советую то же самое, но она меня не слушает. Если нужно что-то узнать, новости в том числе, я захожу в интернет.
Спасибо за то, что сделали исключение для нас.
— Это не то чтобы исключение. Скорее случай. Мой муж, кстати, тоже журналист, как-то помог вашему журналу, когда он был в сложном положении. С тех пор следит за его судьбой, каждый номер читает. Он меня и уговорил дать вам интервью. С трудом, правда...
Спасибо мужу. Давайте тогда начнем с самого начала. С вашего детства. Каким ребенком вы были?
— Была послушной девочкой. В школе получала в основном «пятерки». Если получала «четверку», переживала, что расстрою родителей, главным образом папу. Он считал, что такой оценки, как «четверка», не существует. Иногда просил принести ему дневник и если видел там хотя бы одну «четверку», сердито запускал дневник в угол, и он красиво летел через всю комнату. Папа искренне расстраивался.
Большинство предметов давалось мне достаточно легко, пожалуй, кроме химии, но больше всего я любила математику. В четвертом классе перешла в физико-математическую школу, которую закончила вполне прилично, лишь с несколькими «четверками». У нас был очень дружный класс. Мы ходили в походы, все вместе справляли дни рождения, все праздники. И даже сейчас, каждый раз, когда я приезжаю в Екатеринбург, мы обязательно встречаемся. Мне нравилось учиться, нравилась математика, ее логика, чистота. И когда я закончила школу, то твердо решила, что поеду в МГУ и буду поступать на факультет вычислительной математики и кибернетики.
А школьная любовь у вас была?
— Мальчики в меня влюблялись. Например, у нас в классе был высокий, красивый парень, он очень девчонкам нравился. А ему — я. Он трогательно ухаживал за мной, провожал после школы до дома, мне было приятно, и только — ничего его милые ухаживания у меня в душе не вызывали... В детстве у меня было много спорта. Несколько лет серьезно занималась в секции фигурного катания. Под папиным влиянием пошла в секцию волейбола. Играла за клуб «Локомотив», ездила на областные соревнования. Папа — заядлый волейболист, когда была возможность, по воскресеньям собирал волейбольную команду на даче, и когда я уже стала прилично играть, мы играли вместе: я ему пасовала, а он забивал. Мы почти у всех выигрывали. Уже в Москве играла в волейбольной команде МГУ. Спорт люблю и стараюсь и сейчас не пропускать занятия. Если в течение дня у меня не было йоги, или тенниса, или бега на дорожке, или велотренажера, чувствую себя не в своей тарелке.
Кажется, в детстве вы также занимались в яхт-клубе?
— Да, это так. У меня была странная для девочки мечта — стать капитаном дальнего плавания. Я хотела поступить в мореходное училище. И очень расстроилась, когда узнала, что девочек туда не берут. В клубе мы изучали семафорную азбуку, азбуку Морзе, названия мачт и снаряжения, учились вязать узлы, ходили под парусом по водохранилищу, но это было детское увлечение.
Борис Николаевич и Наина Иосифовна, какими они были родителями?
— Вообще, дети сами по себе очень чувствительны. Родители могут что-то скрывать, что-то недоговаривать, но дети чувствуют все. Так вот от наших родителей исходило ощущение любви. Они обожали друг друга. Строгий, сильный папа, мягкая, добрая мама. Когда они были вместе, я видела, как они любят друг друга, и, может быть, не осознавая того, чувствовала себя счастливым, домашним ребенком. Правда, вместе они были не так часто, как нам с сестрой хотелось бы. Папа приходил поздно вечером, мы с Леной уже спали, но зато было воскресенье, и это был наш день. Всегда совместные завтраки, обеды и ужины. Часто по воскресеньям папа водил нас всех на обед в ресторан. Он наслаждался этими часами, когда мы все вместе. И мы с Леной обожали, что весь день мы проводим с родителями. Но обычно мы с сестрой были предоставлены себе. Мама и папа работали. Бабушки были, но жили они не с нами. Уроки, домашнее задание — все это мы контролировали сами, у родителей были другие заботы. Но не было ощущения оторванности. Мама все время звонила с работы, воспитывала нас по телефону. Папа любил делать сюрпризы. Не говоря ни слова маме, мог взять и купить цветной телевизор, который был в те времена страшным дефицитом. Он очень много работал, все субботы на работе, очень часто без отпусков. Мама уже могла смириться, что в этом году отпуска не будет, а он вдруг звонил в середине дня с работы и говорил: «Ная, собирайся, у нас через три часа самолет. Летим в Сочи. У нас отпуск».
Вы были еще школьницей, когда Борис Николаевич стал первым секретарем обкома партии. В те времена это даже посерьезнее, чем сейчас губернатор. Как вы себя чувствовали, понимая, что вы дочь самого главного начальника Свердловской области?
— Меня это тяготило. Где-то в подсознании все время сидело, что на меня смотрят не просто как на Таню Ельцину, а как на дочку Бориса Николаевича Ельцина. Нельзя расслабиться: со мной хотят дружить потому, что я интересна сама по себе или потому, что я дочь первого секретаря обкома? А когда случайно услышала, как кто-то сказал, что, мол, Лена, моя старшая сестра, поступила в Уральский политехнический, потому что папа первый секретарь (а это было неправдой, она была настоящей отличницей и по окончанию института получила красный диплом), твердо решила: после школы из Свердловска уеду. И уехала.
А как родители отнеслись к вашему решению?
— Папа — спокойно. Сказал: если так решила, значит, так и надо. А мама страшно переживала. Уговаривала. Даже плакала. Потом рассказывала мне, что мечтала только об одном — чтобы я провалила экзамены. Но я их успешно прошла. И поступила в МГУ.
В институте вы быстро вышли замуж. Как это случилось?
— Это моя глупость. На картошке влюбилась, примерно год развивались романтические отношения. Я была классическая провинциальная девочка. А тут Москва. На меня обрушилась студенческая свобода: общежитие, новые друзья, целая буря новых эмоций. Это должно было случиться. Парень, который мне понравился, прекрасно разбирался в музыке, у него были пластинки только что вышедших тогда альбомов «Пинк Флойд», «Дип Пепл», «Йес», «Битлз»... Мы слушали с ним эту музыку ночи напролет. До свадьбы, кроме поцелуев, у нас с ним ничего не было. А в первую брачную ночь случилось то, что должно было случиться. И это оказалось прямо совсем разочаровывающим. Через несколько недель я поняла, что беременна. И скоро также поняла, что мы с мужем абсолютно разные люди. Он красивый, умный, талантливый. Но мы с ним разные. Мне с ним неуютно, плохо, я не чувствую себя защищенной. Потом родился Боря. Квартиры у нас не было, сначала мы жили в общежитии, затем в комнате в коммуналке. Пеленки, крики ребенка, ночные убаюкивания — все это раздражало мужа. Он стал пропадать. И, как всегда в таких случаях, была последняя капля. Маленький Боря ползал по полу и, естественно, ничего не понимая, как-то задел пластинку и поцарапал ее. Взбешенный муж в ярости бросился на Борю и ударил его. Этого я уже вынести не могла. Твердо решила уйти. Уходить мне было некуда, но оставаться уже не могла. Я переехала к маминой подруге, которая жила в Москве. Спасибо ей. Не правда ли, ирония судьбы — с пластинок все началось, пластинкой же и закончилось.
В университете знали, что вы дочь того самого Ельцина?
— А тогда не было «того самого Ельцина». Сколько было первых секретарей обкомов в Советском Союзе? Точно больше ста. Кроме первых секретарей Московского и Ленинградского обкомов других народ не знал. В Москве я была студентка Таня Ельцина, ничего больше. Я была интересна друзьям сама по себе. Иногда, правда, кто-нибудь с Урала мог подойти и спросить меня, кто мой папа, фамилия-то редкая. И я отвечала: по образованию папа у меня строитель. Вроде говорила правду, но в то же время не всю. В МГУ москвичи к нам, провинциалам, относились слегка снисходительно. Но это всегда так. Сильно это не мешало. Для нас, иногородних, настоящим домом стало общежитие. Учиться было очень интересно. Нам читали лекции авторы учебников, мы делали сложные курсовые работы, для меня это был вызов. Я любила, когда сложно. Несмотря на то что я взяла академический отпуск по уходу за ребенком и мои однокурсники ушли вперед, вернувшись, я продолжала дружить с моим старым курсом.
После МГУ вы работали в закрытом космическом КБ «Салют», занимались баллистикой, что, в общем, как и математика, тоже не вполне женское занятие.
— С нашего факультета многих распределили в почтовые ящики. Я оказалась в «Салюте», в отделе баллистики. Так как в МГУ этому не учили, пришлось доучиваться в МАИ, чтобы понимать, почему и как все это летает.
То есть вы получили второе высшее образование?
— Да. Потом были десять лет в КБ. Там, кстати, работали очень талантливые люди. Было интересно, мы дежурили в Центре управления полетами, проводили сеансы связи. Нас отправляли в командировки в центры слежения. В «Салюте» была большая, серьезная работа. Например, я там написала программу дальнего сближения, по которой рассчитывались траектории сближения транспортных кораблей с орбитальной станцией. Я ушла, а по этой программе космические аппараты успешно стыковались. Уже без меня.
Вместе с Борисом Николаевичем ваша семья пережила немало драматических моментов. Сначала переезд в Москву, где Борис Ельцин вскоре становится секретарем ЦК КПСС, а затем первым секретарем МГК КПСС — это вершина партийной номенклатуры. Потом его неожиданное выступление на октябрьском Пленуме ЦК КПСС 1987 года, отставка, он изгой, партийная элита выбрасывает его. Мы все это видели со стороны. Как вы, ваша семья ощущали все эти взлеты и падения?
— Я уже жила здесь, в московской коммуналке, когда папу перевели в столицу. Знаю, что мама страшно переживала. Она очень не хотела ехать в Москву. Не любила этот город, боялась его. И она очень долго не могла адаптироваться к Москве. А папа был на подъеме. Ему нравились его новые возможности. Секретарем ЦК по строительству он был совсем недолго, но и за эти несколько месяцев успел побывать на самых разных стройках страны, в разных республиках. Ну а когда его выбрали первым секретарем Московского горкома, он уже практически сутками пропадал на работе. Я переехала к родителям, на Лесную. Маме так было легче. Папу мы перестали видеть даже по воскресеньям — он делал воскресные объезды различных московских объектов. Видели мы его только поздно вечером или по ночам.
У него была одна привычка, которую он пронес через всю жизнь: он не любил обсуждать рабочие дела дома. Ни с мамой, ни со мной или Леной, хотя мы уже выросли и у нас уже было свое понимание того, что происходит в стране. А в стране началась перестройка, стало дышаться свободнее. Конечно, нам хотелось об этом с папой поговорить, у нас было много вопросов. Но он переводил разговор на другую тему, и мы понимали, что ему хочется дома отдохнуть. Поэтому нам ничего не оставалось, как обсуждать Горбачева с Лигачевым, антиалкогольную кампанию, публикации в «Московских новостях» или «Огоньке» с нашими мужьями, Валерой и Лешей.
Да, мы же пропустили важный момент в вашей биографии. Вы вышли замуж за Алексея Дьяченко, с которым вместе работали в КБ «Салют». А как познакомились?
— Познакомились случайно, катаясь на горных лыжах в Крылатском. С удивлением выяснили, что, оказывается, работаем в одном месте. Правда, в разных отделах, поэтому и не пересекались. Он мне сразу понравился. Леша из семьи потомственных конструкторов, его папа был замом знаменитого конструктора Челомея. Мы стали вместе ходить в походы, кино, театры. Я стала проводить с ним много времени и увидела, какой он добрый, нежный, веселый. Он замечательно отнесся к Боре. У мужчин сразу видно, кто к детям равнодушен, а кому они искренне интересны. Он трогательно за мной ухаживал. И когда он сделал мне предложение, я с радостью согласилась. И не пожалела. Мы прожили вместе больше десяти лет. У Леши сейчас своя семья, дети, но он по-прежнему является моим надежным, верным другом, и я знаю, что могу в любую минуту обратиться к нему за помощью, как и он ко мне. К счастью, пока таких минут не возникало.
Возвращаемся к биографии Бориса Николаевича. Осень 1987 года. Его сенсационное выступление на октябрьском пленуме ЦК. Позже, уже из биографии первого президента, стало известно, что еще до своего выступления он написал письмо Горбачеву с просьбой освободить его от должности секретаря МГК. Он обсуждал это дома, с вами?
— Нет, но мы чувствовали, что его что-то мучает: исчез блеск в глазах, позитивный эмоциональный заряд, с которым он работал до этого, его нечасто можно было застать веселым. Иногда, во время редкого ужина, когда мы всей семьей были вместе, он мог бросить какую-нибудь фразу: «Эта банда развалит страну!» и уйти, недоев. Было понятно: что-то назревает. А накануне пленума папа собрал нас — маму, меня, Лену — и сказал, что написал заявление об отставке. Что мы должны быть готовы, что нам придется бросить все, вернуться в Свердловск, а там будет видно, чем придется заниматься, возможно, он вернется на стройку, будет работать прорабом. Конечно, для нас это был шок. Мы, как могли, его поддержали. А потом, оставшись одни, почти всю ночь не спали, проговорили до утра. Утром папа уехал на пленум, вернулся абсолютно разбитый. Из-за страшного эмоционального стресса через несколько дней он попал в больницу. Его вывели из состава политбюро, освободили от обязанностей первого секретаря Московского горкома партии. Ну а что было дальше, все знают.
Интересно, Борис Николаевич не любил обсуждать работу, политику с женой, с дочерьми. Считал, я так понимаю, что неправильно в серьезные политические дела вовлекать своих родных, думал, что домашнее влияние может отразиться на принятии решений, а он не любил, когда на него кто-то и как-то давит. Михаил Сергеевич Горбачев, наоборот, обсуждал все события с женой. И Раиса Максимовна — это даже видно из его мемуаров — была для него и человеческим, и политическим советником. Но — удивительным образом — не Горбачев, а Ельцин назначает свою дочь советником президента. Как это могло случиться?
— Этого бы не случилось, если бы не предвыборная кампания 1996 года. Когда в начале 1996-го для всех стало очевидным, что предвыборный штаб, который возглавлял вице-премьер правительства Олег Сосковец, проваливает свою работу, Анатолий Чубайс убедил папу в необходимости создания нового, неформального штаба, который назвали аналитической группой. Чубайса поддержали председатель правительства Виктор Степанович Черномырдин, первый помощник президента Виктор Васильевич Илюшин. Буквально перед этим папа понял, что ему нужен свой человек в штабе. Вспомнили про меня. Я уже не один год дружила с Валей Юмашевым, который участвовал в работе аналитической группы. Помню, он пришел ко мне домой, я держала на руках шестимесячного Глеба. И когда он что-то стал говорить про аналитическую группу, про ежедневный мониторинг, про социологические исследования и так далее, я ждала, когда он поскорее уйдет, чтобы грудью покормить Глебушку. Но он не уходил, продолжал твердить, что отечество в опасности, и это всего на четыре месяца, а потом занимайся семьей и домом хоть всю оставшуюся жизнь. Поскольку я сама знала, что отечество в опасности, и для меня было очевидно, что со штабом Сосковца папа неминуемо проиграет и к власти придет Зюганов, я в конце концов согласилась. Уже на следующий день папа позвал меня в свой кабинет в загородной резиденции, спросил, что я думаю, если поработаю в предвыборной кампании. Я ответила, что, конечно, сделаю все, что смогу, чтобы он выиграл.
Известно, что к началу предвыборной кампании у президента страны рейтинг был 5 процентов, но в конце концов Ельцин победил Зюганова, набрав 54 процента голосов. Я думаю, в истории предвыборных кампаний это уникальный результат. Что удалось сделать кандидату, чтобы так изменить ситуацию? Что советовала ему аналитическая группа? И в чем состояла ваша роль конкретно?
— Папе нужно было поломать сценарий, который предлагал старый штаб и который ему, честно говоря, был близок и уже привычен: президент приезжает в регион, встречается с партхозактивом и уезжает. Считалось, что после такого посещения люди проголосуют за действующего президента, потому что народ всегда голосует за власть. Социологические исследования показали, что это не работает: в каждом регионе, куда отправлялся президент, были свои проблемы. Нужно было менять формат встреч. Папа понял, что лучше поверить молодой команде, которая собралась вокруг Чубайса, их нестандартным советам и непривычным для него идеям, и не надеяться на советы близких ему в тот момент людей, которые ничего не понимали в технологии выборов. С папой в еженедельном режиме встречались Илюшин и Чубайс, докладывали о предложениях аналитической группы. А я рассказывала ему каждый день, чаще всего утром, за завтраком, как проходили наши заседания, почему мы пришли к такому предложению, а не к этому, пересказывала споры, которые происходили на наших заседаниях, в общем, он был в курсе всех деталей. И поэтому ему было гораздо легче понять логику предвыборных шагов, предлагаемых аналитической группой. Я могла говорить ему нелицеприятные вещи, которые любому члену аналитической группы говорить было труднее.
Для меня это было уникальнейшей школой. Я помню, как меня поразил Анатолий Чубайс — умный, спокойный, хладнокровный, но по-человечески эмоциональный, теплый, отсекающий все лишнее, несущественное ради главной цели. Помню, как он вел сложнейшие совещания, где до криков, ругани шли споры. И он в конце спокойно и жестко прекращал все дискуссии и чеканил: принимается вот такое решение, все будет вот так. Честно говоря, я была им очарована. Для меня это был совсем новый круг людей: в группе собрались лучшие аналитики, лучшие телевизионщики, лучшие рекламщики, лучшие социологи страны. Самое ценное, что я приобрела за время предвыборной кампании, — общение с блестящими, яркими, талантливыми людьми — Игорем Малашенко, одним из создателей НТВ, Александром Ослоном, дававшим нам точнейшие социологические данные, Егором Гайдаром, который периодически приходил на наши заседания и рассказывал о своем взгляде на текущую экономическую ситуацию ...Членами аналитической группы были Виктор Илюшин, Василий Шахновский, Сергей Зверев, Сергей Шахрай, Георгий Сатаров... Или, например, Юрий Заполь, Михаил Лесин, Глеб Павловский, Сергей Лисовский и еще много других блестящих людей, тех, кто не входил в аналитическую группу, но практически работал с ней каждый день. Знакомство и работа с ними были бесценным опытом.
Поэтому вполне логично, что после победы на выборах папа захотел, чтобы я и дальше ему помогала. Правда, мое назначение состоялось позже — возникли более существенные, непредвиденные проблемы. Папе была необходима срочная операция на сердце, затем достаточно долго проходил процесс реабилитации. А в марте 1997-го я была назначена советником президента. У меня появился свой кабинет в Кремле.
Говорят, этот кабинет до сих пор остается за вами?
— Нет, конечно. В тот же день, когда папа покинул Кремль, я сложила все свои вещи и с большим облегчением освободила кабинет. Для всей нашей семьи это был счастливый момент. Закончилось время, когда для нас для всех — мамы, Лены, меня — ничего не существовало, кроме папиной работы, когда мы не принадлежали сами себе. Как будто тяжелейшая ноша свалилась с плеч. Все. Теперь ответственность за страну лежала на новом президенте и на новых людях, которых он брал в свою команду. У папы начиналась новая жизнь. Так же новая жизнь, другая, не отягощенная этой страшной ответственностью, начиналась и у нас.
Что вы почувствовали, когда Борис Николаевич ушел в отставку? О чем была ваша первая мысль, какие планы вы строили в тот момент? Насколько это было неожиданно?
— Я обрадовалась, когда папа сказал мне, что уходит в отставку. Он сообщил мне об этом за несколько дней. Я почти заплакала от радости. Потому что поняла, что мне не надо еще полгода жить той жизнью, которой мы все жили. Это была сумасшедшая работа. Тяжелейшая. Хроническое недосыпание. Время тогда было очень напряженное, если вы помните: коммунисты, Дума, война, теракты... Казалось, я просто выживала каждый день. Засыпала с мыслью: слава Богу, этот день закончился. Сон три-четыре часа, ровно в шесть подъем. В нашу спальню заходил папа, говорил: «Пора завтракать». У меня слипались глаза, я брела в столовую, мы с ним завтракали, потом десять минут на сборы. Он никогда не опаздывал, поэтому минута в минуту папин кортеж трогался, и я пристраивалась к нему в хвосте... И теперь все это закончилось.
Конечно, я беспокоилась, как папа сможет адаптироваться к новой жизни. Мы всей семьей переживали — он был все время в работе, в борьбе, а тут относительно спокойная жизнь. Ему, наверное, было очень трудно, но нам он ничего не показывал. Началась другая жизнь — папа радовался поездкам, новым книгам. У него в кабинете были целые стопки — он ликвидировал накопившиеся пробелы. Я помогала следить за новинками, каждую неделю покупала несколько десятков книг. Продавцы книжных магазинов на Калининском и Тверской радостно советовали мне что-нибудь новое.
И после отставки у папы осталась привычка составлять план на год. Вместе со своим верным и преданным, супер-профессиональным руководителем протокола Владимиром Николаевичем Шевченко он садился составлять план-график года: сначала поездки, потом самые важные мероприятия, потом дела, встречи, на каждый месяц. Он очень много ездил по России, несколь ко раз они с мамой были в Екатеринбурге. Всех мест не перечислишь — Санкт-Петербург, Ростов, Саратов, Иркутск, были в Татарстане, Чувашии, на Байкале. Ездили за границу. Папа старался восполнить, увидеть то, чего не увидел во время президентских визитов. В его второй президентский срок во всех поездках я была вместе с ним и могу подтвердить, что во время официального или рабочего визита нет возможности познакомиться со страной, какой бы интересной она не была. Встречи, официальные мероприятия, жесткий протокол. Все страны мы видели только из окна автомобиля. Папа съездил в Японию, на Аляску — у него были потрясающие впечатления от этой поездки. Потом он был в Норвегии, Израиле, Франции, Италии...
Еще он ездил на теннисные турниры.
— Да, помните, когда мы выиграли «Ролан Гаррос». Всех российских теннисистов папа знал поименно, знал, какие у них проблемы. Иногда звонил перед матчем поддержать, после матча поздравлял с победой. Мне Настя Мыскина и Лена Дементьева говорили, что папа стал для них талисманом. Настя вообще не проигрывала ни одного матча, если папа был на трибуне. Один из первых проектов, который начал реализовывать Фонд первого президента, — это стипендии лучшим молодым теннисистам страны в возрасте четырнадцати, пятнадцати, шестнадцати и семнадцати лет. Это самый сложный период в жизни спортсменов — их еще не заметили спонсоры, игровой практики только в России уже недостаточно, необходимы поездки на зарубежные турниры. Фонд Ельцина трем лучшим девочкам и трем лучшим мальчикам каждой возрастной группы выдает стипендию: четырнадцатилетним — 10 тысяч долларов, остальным — 15 тысяч. Результаты этой работы уже сейчас видны — стипендиаты Ельцина уже выигрывали крупные соревнования, в том числе «Кубок Кремля».
А чем еще занимается Фонд Ельцина?
— У фонда несколько десятков проектов. Подробно о них можно узнать на сайте фонда. У нас большая издательская программа. Известная серия «История сталинизма» выходит с нашей помощью. Мы проводим Международный музыкальный конкурс пианистов памяти Веры Лотар-Шевченко, в котором принимают участие молодые музыканты от четырнадцати до восемнадцати лет. Естественно, мы помогаем детям, у которых возникли серьезные проблемы со здоровьем, — фонд помогает НИИ детской онкологии и гематологии, Центру неонатального скрининга, оказываем помощь в программе, связанной с детской инвалидностью. Помогаем детским домам, сельским школам, библиотекам. Еще одна большая программа, которую мы ведем, — это поддержка русского языка за рубежом. Например, мы организовали конкурсы на лучший перевод с русского языка на английский, испанский, итальянский, французский, немецкий и некоторые языки стран СНГ. Это оказалось важным событием для переводчиков, которые работают с русскими книгами. Это лишь малая часть того, чем мы занимаемся. Я директор фонда, и это серьезная обязанность. Мне, конечно, хотелось бы больше бывать дома, в кругу семьи, с мамой, Машей, Глебом, мужем. Но фонд был важен для папы, и я и дальше буду этим заниматься.
Вы вышли замуж за Валентина Юмашева в 2001 году. А были знакомы с ним, насколько я знаю, больше десяти лет. Как же такое случилось? Скрывали любовь от всех? «Кремлевский» роман?
— Да нет, тут другая история. С Валей я познакомилась в 1988 году. Он тогда снимал документальный фильм про папу. Работал он в журнале «Огонек», при этом сделал несколько фильмов для Центральной студии документальных фильмов. Понятно, что тогда ЦСДФ не посмела бы делать фильм про политика, только что изгнанного со всех партийных постов. Валя считал, что это все важно для истории, и уговорил своих режиссера и оператора потратить пленку, которую им выдали для фильма о подростках, на съемки папы. Папа попросил меня встретиться с Юмашевым, рассказать какие-то детали о нашей свердловской жизни. Делать мне этого совсем не хотелось, я избегала контактов с журналистами, тем более с московскими... И вот даже не знаю почему, но в процессе нашего разговора я Вале чуть ли не всю жизнь свою рассказала. Как-то он располагал, вызывал доверие. Потом себя ругала, что разоткровенничалась перед незнакомым человеком.
Где-то через год папе предложили написать биографическую книгу. Папа доверял Вале, знал, что журналист он талантливый, и пригласил Юмашева помочь ему написать книгу. Работая над книгой, мы много времени проводили вместе. Мы с Леной помогали ему и редактировать, и даже перепечатывать на машинке рукопись.
А потом мы восемь лет жили в одном доме на Осенней улице. Наши дети дружили, мы общались семьями. Еще ближе подружились во время предвыборной кампании 1996 года. Иногда проводили вместе по двенадцать часов в сутки. Я с мужем столько не общалась, сколько с ним. И все это было тепло, по-дружески. Если бы мне кто-нибудь тогда сказал, что я выйду за Валю замуж, я бы не поверила.
Когда Валя разошелся с первой женой, он сильно переживал, я его успокаивала, поддерживала. Через какое-то время он познакомил меня со своей второй женой. У меня не было ближе друга, чем он. У нас не было секретов друг от друга, мы делились всем. Если меня что-то беспокоило, он готов был примчаться в любую секунду и помочь.
И ничего не предвещало каких-то иных отношений. Даже после того, как я разошлась с Лешей. Мне в тот момент совсем не хотелось думать о других мужчинах, встречаться с кем-то. Я была занята папой: он только что ушел на пенсию, ему хотелось, чтобы мы все были с ним рядом. А потом однажды, совершенно неожиданно, Валя меня поцеловал. Ничего этого не предвещало. Просто взял подошел и поцеловал. Долго и по-настоящему. Я чуть не упала со стула от неожиданности. И вот что-то как будто переключилось во мне, я посмотрела на Валю другими глазами и влюбилась так, как не влюблялась в восемнадцать лет. И до сих пор хожу влюбленная.
А что сказал Борис Николаевич, когда узнал о ваших отношениях?
— Папа очень удивился. Он мне сказал: «Я думал, что ты выйдешь за бизнесмена, а ты... за Валентина». Он считал, что бизнесмен для жизни это как-то более надежно, чем журналист или политик. Но Валю папа любил, очень хорошо к нему относился и, когда увидел, что у нас это все серьезно, конечно, радовался за меня и за нас обоих.
У вас была свадьба?
— Мы с Валей, как известно, не первый раз замужем. Поэтому решили ничего не устраивать. Думали, пригласим самых близких родственников, друзей. В первый день собралось человек шестнадцать. Потом начались звонки: как вас поздравить? В результате каждый вечер в течение двух недель мы собирались за нашим столом разными компаниями, слушали глупое «горько!», безумно устали. А я уже в то время была глубоко беременна. Поняли, что сделали ошибку — лучше было бы один раз отмучиться. Но все равно было весело и приятно.
А какова была реакция ваших общих друзей?
— Не могли поверить. Говорили, что мы шутим, говорили, зачем нам жениться, если мы и так вместе круглые сутки. Но теперь мы были вместе по-другому. Помните сказку про спящую принцессу и поцелуй? Вот тот Валин поцелуй как будто разбудил меня, раскрепостил. Я и думать не могла, что в моем возрасте возможна такая страсть. Что отношения с мужчиной могут доставлять такое удовольствие. Что секс — это так важно, замечательно, волшебно, без него жизнь пресная и скучная. Просто невозможная. И Машка получилась у нас такая славная, потому что она ребенок сумасшедшей любви.
Прошло восемь лет, и, казалось бы, все должно стать поспокойнее. Но мы так же не можем быть друг без друга. Мы все делаем вместе. Вместе едем в фонд. Не было ни одного отпуска, чтобы мы провели его отдельно. Вместе занимаемся спортом: Валя играет в теннис, а я специально подгадываю, чтобы в это время бегать по дорожке или крутить велосипед. Я могу даже на него не смотреть, слушать музыку или аудиокнигу, но мне приятно и радостно, что он рядом.
А как ваши старшие дети, Боря и Полина, отнеслись к вашей свадьбе?
— Они как-то не сильно удивились. Может быть потому, что уже взрослые и умные. И привыкли, что мы всегда вместе. Мне кажется, даже обрадовались. Сами стали сводными братом и сестрой. Полина замечательная девушка, красивая, талантливая. Сейчас занялась серьезно издательским бизнесом. У нее самой уже двое детей, Петя и Маруся. В каникулы они всегда с нами и с нашей Машей, с Борей и его девушкой.
Боря еще не женился?
— Еще нет. Но мне очень нравится его девушка — серьезная, умная, красивая. Редкое сочетание. Я очень рада за Борю. Он умный, яркий, сильный. Каждый день занимается спортом: теннис, футбол, хоккей, и все делает очень здорово. Вы не представляете, какие чудеса он творит с компьютером — на клавиатуре работает, как пианист. Делает сайты для компаний.
Борис Николаевич и Наина Иосифовна прожили вместе душа в душу больше пятидесяти лет. Как они относились к вашим разводам?
— По-разному. Расстроились, когда мы с Лешей сказали, что решили жить отдельно. Они оба относились к нему с большой симпатией. А вот когда закончился мой первый брак, они были рады. И папа и мама сразу же внутренне не приняли моего первого мужа. Считали, что мы быстро разойдемся, но мне ничего не сказали. Когда я позже спросила папу, почему он молчал, мог бы предупредить, он улыбнулся и ответил: «Ты бы все равно не послушала». Он действительно был прав — не послушала бы. Была упряма и независима. Хотя мнение папы всегда было для меня чрезвычайно важно.
Давайте поговорим о вашей сегодняшней жизни. Чем занят ваш день? Кто ваши друзья? Остались ли те, кто был с вами в девяностые годы?
— Друзей много. Много тех, с кем мы действительно дружим еще со старых времен, но также появились новые близкие знакомые. Кто-то связан с политикой, большинство — нет. Хочется увидеться со всеми, расслабиться, поболтать. Главная проблема — не хватает времени. Пытаюсь каждый день заниматься спортом — это кроме йоги, которой я занимаюсь пять раз в неделю. Конечно, мама. Нет дня, чтобы мы не встретились, не переговорили, не обсудили что-то вместе с ней. Я пытаюсь вовлекать ее в свои полезные увлечения. И она тоже занялась йогой, стала учить английский язык. Она у меня необыкновенная. Я ее обожаю. Умная, деликатная, добрая, она сейчас центр нашей большой семьи. Редкий день, чтобы она не заехала к внукам или правнукам, не привезла им свои знаменитые печенья, эклеры или тортик. Она полна сил, энергии, всегда всем старается помочь. Папе и нам с ней ужасно повезло.
А дети... Боря уже вырос, у него своя взрослая жизнь. Глебу четырнадцать, и ему нужно уделять внимание. А Маша вообще отдельная история. Я не предполагала, что иметь дочь — это такое счастье. Мальчишки, они другие. А девочка — это настоящее наслаждение для мамы.
Я слышал, что вы воспитываете ее по какой-то особенной системе.
— Да нет, никакой особой системы нет. Просто однажды прочитала в одной научной статье, что ребенок с детства может впитать пять языков. Я решила частично повторить этот опыт. Мы начали с английского. Пригласили английскую няню в Москву, которая была с Машей двадцать четыре часа в сутки. Потом, когда ей было два с половиной, добавили французский язык, пригласили французскую няню. В результате сейчас она говорит на французском, английском и русском одинаково хорошо. Начала учить немецкий.
А русский не пострадал? Акцент не появился?
— Ровно наоборот: когда она маленькая была, то по-русски говорила чище, чем ее сверстники. Потому что разговор на нескольких языках развивает артикулярный аппарат. Как я уже сказала, год назад мы добавили немецкий — это уже пошло сложнее, она уже выросла, надо было начинать раньше, года в четыре. А сейчас ей уже пришлось объяснять, почему к английскому и французскому нужен еще и немецкий.
И зачем же он нужен? Что вы сказали?
— Я сказала, что интересно читать немецкую литературу в подлиннике и что это еще одно окно в мир. А сейчас я мечтаю о китайском, японском или арабском для Маши... Валя, правда, против. Говорит, где и как она сейчас сможет этими языками воспользоваться? А если ребенок не может воспользоваться языком в поездках, во время общения — для него это мертвый груз. Может быть, он и прав.
А что касается других занятий? Интересно, какие отношения у Маши со спортом?
— Она занимается плаванием, теннисом, гимнастикой, конным спортом, зимой фигурным катанием и горными лыжами, еще шахматами, балетом, музыкой, рисованием. Я считаю, что надо организовать занятия так, чтобы ребенок не слонялся по дому без дела и не играл часами на компьютере или смотрел телевизор, чтобы он не мог валять дурака. У Маши, кстати, очень сильный характер. Легко догадаться, в кого. У папы моего был сильный характер, мама при всей ее мягкости — сильнейшая женщина, да и Валя, и Валина мама, Александра Николаевна — люди с очень сильными характерами. Ну и у меня тоже такой в общем-то характер не слабый... Но при этом Маша очень разумная, с ней можно договориться.
Во всех публикациях о вас говорят, что вы всей семьей живете в Лондоне. Я так понимаю, что это неправда. Откуда появилась такая информация?
— Мне сложно понять, откуда берутся мифы. Когда сочиняли это вранье, идея была примерно такая: наворовали народного добра, теперь сидят с деньгами за границей. А откуда появилась информация, что у меня дом на Николиной горе? Это ведь кто-то выдумал, сотни публикаций об этом моем мифическом доме, который я ни разу не видела.
Что из того, что писали о вашей семье, самое обидное?
— Все было обидно. Против папы работала огромная, прекрасно оснащенная пропагандистская машина. НТВ, московские телеканалы, газеты, журналы... Цель была простая — выиграть выборы 2000 года. Наиболее эффективная технология — дискредитировать президента, и тогда любой кандидат, которого он поддержит, обречен. Когда стало ясно, что папа не поддержит тандем Примаков—Лужков, на народ выплеснулись ушаты историй про Семью, украденные миллиарды, кредитные карточки, замки в Германии и Франции, дома в Лондоне и так далее, и тому подобное. Талантливейшие люди сочиняли эти истории. Для меня обиднее всего, что этим занимались мои близкие товарищи, с которыми мы только что прошли выборы 1996 года. И когда после очередных «Итогов», в которых стрелочками показывалось, как Семья захватывает всю власть и все богатство страны, Валя встретился с нашим, как казалось, другом, Игорем Малашенко, и прямо спросил: ладно Гусинский, ладно Невзлин, ладно Коржаков, но как же ты можешь? Ты-то ведь знаешь, что это ложь от начала и до конца, ты же с нами был все это время? — Малашенко ответил: это политика, кто выиграл, тот и прав, а вы сами виноваты, ваш кандидат обречен...
А кандидатом был Владимир Путин.
— Ну да. Просчитались. Решили, что настали времена Юрия Михайловича и Евгения Максимовича. Теперь Гусинский дает интервью, в которых говорит, что всегда знал, что Владимир Владимирович выдающийся деятель современности.
Вы, наверное, знаете, существует мнение, что Семья выбрала Путина, потому что он гарантировал безопасность Ельцина и его близких.
— Папа вообще так не мыслил — безопасно для него это или небезопасно. Не волновала его и тема безопасности семьи. Он вообще этой проблемы не видел. Я ее тоже, кстати, считала надуманной. Если бы Лужков или Примаков пришли к власти, они стали бы меня арестовывать? Конечно, нет. Ну а уж папа вообще думал совсем в других категориях. Если бы он об этом задумывался, он бы оставил премьером Виктора Степановича Черномырдина, человека безгранично порядочного и верного. Но он считал, что новой России нужен президент новой формации, человек нового поколения. Именно поэтому папа считал неправильным выдвигать кандидатом в президенты Лужкова или Примакова, к которым, кстати, хорошо относился. И в конце он остановил свой выбор на Путине.
Ну а как же закон о гарантиях неприкосновенности президенту и членам его семьи? Он вышел чуть ли не на следующий день после ухода вашего отца в отставку.
— Вышел он через месяц, а не на следующий день. И написан он не для Ельцина, он касается всех президентов, которые были и будут в России. Там нет ни слова о гарантиях неприкосновенности членам семьи. Ни слова. Во всех цивилизованных странах есть юридически описанная процедура жизнедеятельности бывшего лидера — президента или премьера, в разных странах по-разному. Поскольку папа ушел неожиданно, у нас возник правовой вакуум, не было никакой процедуры, как бывший президент охраняется, какая у него пенсия, положен ли ему помощник и так далее. Что касается неприкосновенности, то закон защищает президента, который руководит страной и которому иногда приходится принимать очень тяжелые решения, например вводить войска при чрезвычайном положении, объявлять войну. Чтобы президент не зависел от будущей политической конъюнктуры, которая, как показывает российский опыт, после ухода лидера страны часто меняется, и появился этот важный пункт. В законе говорится, что президент не может быть привлечен к уголовной ответственности за действия, совершенные им в период исполнения президентских обязанностей, если указанные действия связаны с исполнением им полномочий президента РФ. То есть, например, Дмитрий Анатольевич Медведев никогда не будет привлечен к уголовной ответственности за решение ввести российские войска в Южную Осетию. И так же папа и Владимир Владимирович Путин по этому закону не могут быть привлечены к уголовной ответственности за решение ввести войска в Чечню. А вот если президент что-то украл, если взял и оформил на своего родственника какую-то собственность — то пожалуйста, никакой неприкосновенности.
Чтобы с этим разобраться, нужно полминуты — всего лишь войти в интернет и прочитать закон.
Готовясь к этому интервью, я прочитал, что Борис Николаевич сломал шейку бедра, находясь в вашем секретном семейном доме на Сардинии.
— Он был на Сардинии по приглашению бизнесмена Алишера Усманова, друга пресс-секретаря папы, Сергея Ястржембского. Алишер пригласил погостить моих родителей на две недели в сентябре, там в это время очень хорошо, бархатный сезон. Спасибо ему, у него щедрое, доброе сердце. Это понятно, когда приглашают человека, находящегося во власти, а вот когда от него уже ничего не зависит — это действительно человеческая широта. К несчастью, там случилась эта беда, папе пришлось возвращаться в Москву, делать операцию.
Давайте все-таки завершим тему вашей собственности. Перечислялось ведь многое — вы никак не прокомментируете?
— Вы правы. Чем только я не владею: в Лондоне дом в центре и в пригороде, дворец на юге Франции, который подарил мне Березовский. Вообще, на юге Франции у меня везде недвижимость. Этим летом были в гостях у Павла и Маши Чухрай, они там небольшую квартиру на лето арендуют. Они мне говорят: «Таня, а ты в курсе, у тебя вон за тем забором вилла?» Действительно, красивый забор, виллы, правда, не видно, но наверняка хорошая. Не моя. А помните, в «Итогах» на НТВ был пятнадцатиминутный сюжет, типа телевизионного расследования, о моем замке в Германии? Маленький городок в горах, Гармеш, за пару лет до того я там каталась на лыжах. И они с камерой бродили по местным ресторанам и кафе, показывали две фотографии — мою и сестры Лены. И когда хозяин ресторана, долго всматриваясь, узнавал меня, это было доказательством того, что замок мой. Репортеры арендовали комнаты с окнами напротив замка в надежде заснять меня в тот момент, когда я буду там. Сидели с фото- и видеокамерами месяцами. Прошло несколько лет, надеюсь, что до сих пор сидят и ждут. Как-то Виктор Степанович Черномырдин хорошо ответил на обвинение, что он украл какие-то деньги — то ли за продажу газа, то ли за продажу нефти. Он сказал: кто найдет, пусть все заберет себе. Я могу только повторить эту мудрую мысль. Кто найдет любой мой дом, замок, виллу во Франции, Англии, Германии, а также в любой части света, любые мои акции — «Сибнефти», «ЛУКойла», «Газпрома» и что там еще мне приписывали, мои миллиардные счета в швейцарских, английских и прочих банках, мой самолет или мою яхту — может все это забрать себе.
Нет этого ничего. И не было. Но это же неинтересно. Ну как, человек был на вершине власти и не украл?! Так же не бывает. Тем более, такие усердные ребята — Коржаков, Хинштейн и прочие писатели-чекисты, они все это так подробно живописали.
С имуществом я понял. Но с Березовским и Абрамовичем вы все-таки дружили?
— С Борисом Абрамовичем не дружила, но много общалась, особенно в предвыборную кампанию 1996 года. Он всегда приходил в штаб с новыми парадоксальными идеями. Умный, неординарный человек. Например, это его идея уговорить Александра Лебедя стать секретарем Совета безопасности перед вторым туром выборов. Помню и другую его идею: заранее перед выборами договориться о разделении полномочий между Ельциным и Зюгановым, и им идти на выборы с этими общими договоренностями. Березовский даже специальное обращение организовал — «Письмо тринадцати», его все газеты опубликовали. Но папа никогда бы на это не согласился. Чубайс тоже был против, и эта затея сама собой умерла. Таких неожиданных идей у Березовского была масса. Но его сложно было назвать командным человеком, из-за чего я всегда с опаской к нему относилась. Например, он, не предупреждая Валентина Юмашева, который тогда был главой президентской администрации и с которым у него были близкие отношения, накануне встречи лидеров СНГ объехал всех президентов стран Содружества и уговорил их выдвинуть его исполнительным секретарем СНГ. И когда на заседании СНГ Леонид Кучма предложил кандидатуру Березовского, папа был поражен. Его стали все уговаривать, что это сильная кандидатура, ваш, россиянин, он принесет много пользы. Папа объявил перерыв. В Кремль срочно вызвали Березовского. В присутствии Бориса Абрамовича Сергей Кириенко, тогда премьер-министр, я и Валентин Юмашев убеждали папу его не назначать. Он нас выслушал, потом отправился на заседание, и Березовского назначили исполнительным секретарем СНГ. Потом папа мне сказал, что не мог пойти против Кучмы, Назарбаева, Акаева, других президентов, это было бы неправильно. Но вообще это было в духе Березовского — тихо организовать такую масштабную хитроумную комбинацию с участием одиннадцати лидеров СНГ.
Что касается Романа Абрамовича, то с ним я дружу. Умный, очень интересный, яркий человек. На редкость порядочный и верный. Хотя сначала я к нему отнеслась настороженно. Его, настоящего, а не того, о ком пишут всякую ерунду, мало кто знает. Рядом с ним работает очень сильная команда — Женя Швидлер, Андрей Городилов, Ира Панченко, другие ребята. Он из тех редких бизнесменов, которые не боятся передавать полномочия своей команде. Мне кажется, поэтому он смог добиться таких успехов в бизнесе.
Как вы оцениваете тех, кого сегодня называют олигархами? Вам с ними легко общаться?
— Я считаю, что одна из серьезных проблем, которая существует сегодня — противопоставление бизнеса и общества друг другу. Телевидение, газеты рисовали и продолжают рисовать образ жадного, тупого, думающего только о деньгах хапуги, который обворовывает простых людей, норовит все деньги отправить на Запад и так далее, и тому подобное. Конечно, такие тоже есть. Но если мы хотим, чтобы талантливые, активные люди добивались успеха, кстати, тем самым принося пользу и государству, надо активно поддерживать тех, кто занимается в стране бизнесом. Я недавно прочитала опрос, посвященный тому, куда студенты хотят идти работать после окончания института. Поразилась: либо в ФСБ, либо чиновниками в министерства и ведомства.
Я многих бизнесменов знаю, с некоторыми общаюсь долгие годы. Считаю их яркими, талантливыми, энергичными людьми. Часто они думают об интересах страны, о ее будущем больше, чем некоторые наши чиновники. Они хотят заниматься бизнесом в своей родной стране, честно платя налоги. Когда я только начала работать с папой, я их боялась. Считала, что они наверняка будут стараться как-нибудь меня использовать в своих корыстных интересах. Потом разобралась.
Даже те, кто воевал против нас, тот же Гусинский, например... Я считаю, он замечательный бизнесмен. Когда никто не думал про телевидение, он создал первый частный телеканал, НТВ, собрал лучшую команду, и многие годы НТВ было образцом профессионализма. Когда в России никто не думал про спутниковое телевидение, он запустил «НТВ-Плюс», один из самых интересных проектов ТВ. И каждый из них, так называемых олигархов, создал что-то существенное, уникальное.
Главное обвинение, которое вам предъявляли и продолжают предъявлять оппоненты, это то, что вы, пользуясь болезнью президента, активно влияли на него. Например, Примаков пишет в своей книге, что вы не пускали его к президенту. Или нередко можно прочитать, что вы подписывали у президента указы и распоряжения в пользу Березовского и других олигархов.
— Евгений Максимович обижен на меня... И еще на Александра Волошина, последнего главу администрации папы. Он считает, что мы повлияли на президента, принявшего решение убрать его с поста председателя правительства. Но повлиять в таком вопросе на папу было невозможно. Если бы он считал, что Примакова убирать еще рано, он бы его оставил, что бы Волошин или я не думали или не говорили. Но поскольку он видел, как с каждым месяцем амбиции Евгения Максимовича растут, и тот уже, несмотря на их договоренность, собрался идти в президенты, он решил, что время настало, и отправил его в отставку. Кстати, про Волошина. Считаю, что Саша — блестящий политик. Может быть, самый сильный из тех, с кем мне посчастливилось работать. Смелый, твердый, порядочный, креативный и безумно работоспособный.
...Что касается документов. Я пришла в Кремль в марте 1997 года. Пусть мне покажут хотя бы один документ, подписанный президентом в пользу Березовского, Абрамовича или кого-то еще. С моей помощью или без. Все указы, все поручения президента правительству открыты, скрыть ничего невозможно. Нет ни одного такого документа. Все, что когда бы то ни было получили Березовский или Абрамович: «Сибнефть», «Аэрофлот», ОРТ (Общественное российское телевидение) — решения об этом, во-первых, были завизированы правительством, а во-вторых, были приняты в 1994-м и 1995 году. Мне тогда только в страшном сне Кремль, политика или выборы могли присниться. А что Березовский или Абрамович на свете существуют, я вообще не знала.
И второе. Когда Анатолий Чубайс после победы на выборах был назначен главой администрации, он ввел порядок, который президент одобрил: ни глава администрации, ни председатель правительства, ни его замы, никто вообще не мог подписать какой-либо документ без визы правового управления, курирующих замов, курирующих министров и так далее. И чтобы у системы было два ключа, была продумана еще одна процедура: готовые к подписи документы (указы, законы, поручения) мог нести президенту единственный человек — руководитель секретариата президента Валерий Павлович Семенченко. Когда он читает сегодня все эти глупости про подписанные документы, это оскорбление для него. Иногда председатель правительства после назначения на должность приносил президенту указы о назначении министров, и они действительно подписывались во время встречи. Но и Черномырдин, и Кириенко, и Примаков, и Степашин вам подтвердят, что когда они выходили из кабинета — их ждал Семенченко. Он забирал указ, и если вдруг там не было хотя бы одной визы, он немедленно отправлял его назад в правительство, и пока все визы не появлялись, документ не мог выйти в свет. Вот и вся история.
Последний вопрос о политике. Правда, наверное, слишком деликатный. Вы можете на него не отвечать. Почему все-таки Борис Николаевич остановил свой выбор на Путине? Вы его с Юмашевым уговорили?
— Да нет, почему, я отвечу. Папа сам сделал выбор. Но я была этому рада. Когда Валентин Юмашев, будучи главой президентской администрации, назначил Путина своим первым замом, до этого он был начальником главного контрольного управления, у папы появилась возможность чаще видеть, встречаться с Владимиром Владимировичем, наблюдать его. Он всегда точно формулировал свои доклады, был четок, лаконичен. У него был сложный участок работы — первый зам в администрации отвечал за регионы, а тогда была непростая ситуация и с зарплатами, и с пенсиями. Ему приходилось быстро и оперативно снимать самые острые ситуации. Увидев, насколько Путин эффективен, папа назначил его директором ФСБ. Поскольку силовики напрямую подчиняются президенту, количество встреч между ними еще больше увеличилось. Скорее всего, именно тогда папа окончательно определил, что Путин может быть подходящим кандидатом на должность президента. А к весне 1999-го он сузил круг до двух кандидатов. Первым в этом списке стоял Владимир Владимирович. И когда в августе 1999-го папа назначил его исполняющим обязанности премьера, а потом его Дума утвердила, я помню, с каким облегчением папа вздохнул. На второй по значению должности в стране оказался тот, кому он готов был доверить будущее России. Папа хотел видеть следующим президентом человека другого поколения, молодого, новой формации. Это первое. И второе: человека с сильным, твердым характером, способного брать ответственность на себя.
Но ведь известно, что в политике, которую проводил следующий президент, ему не все нравилось, он нередко был разочарован.
— Да, какие-то вещи его смущали, раздражали. Возвращение гимна, например. Но он понимал, что у нового президента свое понимание, что нужно стране, людям, и считал, что это неизбежно и правильно, когда у президента своя позиция. Конечно, он сам бы делал какие-то вещи иначе, чем это делал Владимир Владимирович. Но сегодня именно Путин президент, и это его право и обязанность действовать так, как он считает нужным, а не так, как это кажется правильным Ельцину. Кстати, я уверена, что даже сейчас Владимира Владимировича какие-то вещи смущают в действиях президента Медведева. Хотя они близкие друзья — и общаются, и обсуждают, и договариваются. Но президент есть президент. Это его ответственность, его решения. И это правильно, что Дмитрий Анатольевич говорит и делает то, что считает сам важным и нужным. Иначе это не президент.
МУЖСКОЙ ЖУРНАЛ ДЛЯ ЧТЕНИЯ «Медведь»
Полную версию интервью читайте в печатной версии журнала «Медведь».
Обсудить новость на Форуме