18:00 04.03.2010 | Все новости раздела "Белорусская социал-демократическая партия (Грамада)"
«БЫЛА ГОСУДАРСТВЕННАЯ ЗАДАЧА -- ВЫЯСНИТЬ ПРАВДУ»
Николай Голушко -- первый из руководителей советских спецслужб, кто принял решение о расследовании катынского дела и передал польской стороне материалы о расстреле в 1940 году органами НКВД польских военнопленных, содержавшихся в Старобельском лагере на Украине. Будучи в 1987--1991 годах министром госбезопасности Украинской ССР, а в 1993--1994-м возглавляя российскую Федеральной службу контрразведки (предшественницу ФСБ), он начал и довел до конца расследование "совершенно секретной" истории расстрела польских граждан в Харькове. Позже Николай Голушко участвовал в подготовке документов по Катыни для передачи их Борисом Ельциным руководству Польши.
Руководители спецслужб, даже уйдя в отставку, не часто пишут книги, тем более о времени, которое еще не стало прошедшим. Голушко в этом смысле исключение. Опубликовав недавно монографию «В спецслужбах трех государств», он подробно касается ряда болезненных тем недавней истории. Эта 900-страничная книга, вышедшая в Москве и в Киеве, несомненно вызовет острый интерес как у профессиональных историков, так и у политиков -- в ней содержится много ранее неизвестных фактов. Ряд сюжетов, затронутых автором, вызовет раздражение и у блюстителей «стерильности» нашего прошлого, и у их радикальных оппонентов. Пример тому -- глава, посвященная катынскому делу. О том, что осталось между строк -- как велось расследование истории массовых расстрелов польских граждан на территории России -- в Катыни и Медном, на Украине и в Белоруссии и что предшествовало этой работе, -- генерал-полковник в отставке Николай ГОЛУШКО рассказал нашему обозревателю.
-- Николай Михайлович, как и когда катынская тема попала в зону вашего внимания?
-- Когда я возглавил КГБ Украинской ССР. Тогда о преступлениях в Катыни в нашей стране и в органах госбезопасности никто ничего не говорил. То есть в обществе знали, что в лесу под Смоленском немцы в 1943 году обнаружили массовые захоронения поляков, которых геббельсовская пропаганда объявила жертвами «большевистского террора». Это было официально опровергнуто советским правительством, создавшим международную -- с участием представителей Польши -- комиссию по расследованию под руководством академика Николая Бурденко. Знали и то, что результаты расследования этой комиссии не были приобщены Нюрнбергским трибуналом к списку злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Но инцидент был исчерпан. Правда, иногда звучала информация в наших кругах, что какие-то важные документы по этому вопросу уничтожены уже при Хрущеве и что такие захоронения были не только в Катынском лесу. И все. До горбачевских времен, до знаменитого съезда народных депутатов СССР, в 1989 году обсуждавшего пакт Молотова--Риббентропа и осудившего его как преступный, тема была абсолютно закрытой, ее как бы не существовало даже в чекистских кругах. И вот на том съезде, а я был его делегатом, впервые вслух заговорили и о Катыни... Через некоторое время после того, как я начал работать в Киеве, поехал в командировку в харьковское управление КГБ, и тамошние коллеги попросили меня осмотреть небольшую ведомственную базу отдыха. Она тогда была единственной в регионе. Располагалась эта база, домик комнат на 15, в очень красивом месте, в лесопарковой зоне близ деревни Пятихатки. Рядом с базой, как меня проинформировали, находился спецобъект, возникший еще во времена, когда Юрий Андропов возглавлял союзный КГБ. Он находился за высоким зеленым забором. Когда я ходил по лесу на территории этого спецобъекта, то увидел, что в некоторых местах земля как бы проваливается, и углубления эти имеют прямоугольную форму. Стал выяснять. Оказывается, у нас своя, «харьковская катынь»! Забором это место обнесли в 1969 году, когда школьники обнаружили в провалах пуговицы, остатки иностранного обмундирования, кольца, металлические таблички с дарственными надписями на русском языке, принадлежавшие репрессированным в 1937--1938 годах советским гражданам, среди которых были и чекисты. Органы немедленно начали расследование, доложили в главк в Киев, а уж из Киева информация ушла на Лубянку. И по предложению украинского КГБ территорию захоронения обнесли высоким забором. Причем -- документы об этом рассекречены -- было принято решение сами захоронения залить раствором щелочи, которая сжигает и костные останки, и материю, и металл. Чтобы уже ничего не осталось. Для этого выделили специальный штат из сотрудников госбезопасности, им выдано соответствующее оборудование и химические средства. Населению же «разъяснили», что в этой части лесопарковой зоны во время войны немцы хоронили умерших от инфекционных заболеваний, включая сифилис и тиф. Потому там будет производиться дезинфекция, и приближаться к этой зоне опасно для жизни. В течение нескольких лет после проведенной операции объект был строго охраняемым, потом рядом с ним построили базу отдыха для сотрудников харьковского КГБ -- к ней, как вы понимаете, тоже не было свободного доступа. В общем, вопрос о захоронениях был закрыт в прямом и переносном смысле. Такая же ведомственная база отдыха рядом с забором была и в Катыни.
-- И в Медном.
-- Именно. Схема везде была одна.
-- А когда расследование началось?
-- В марте 1990 года, его вела прокуратура и управление КГБ по Харьковской области. Оперативно-следственной группой были проведены частичные эксгумации: в 6-м квартале лесопарковой зоны Харькова были обнаружены останки около 200 человек -- судя по найденным документам и опознавательным знакам, польских офицеров. На мои обращения к руководству КГБ СССР поступил ответ, что в архивах госбезопасности материалов, проливающих свет на эту проблему, не имеется. Владимир Крючков, глава союзного КГБ, оказывается, не знал о наличии документов о тех событиях.
-- Не знал или не хотел знать?
-- В своих воспоминаниях он отмечал, что версия о причастности советской стороны к гибели польских военнослужащих «со счетов не сбрасывалась», были сомнения в достоверности официальных советских сообщений о том, что уничтожение поляков в Катыни дело рук немцев. И все. Записка министра госбезопасности Александра Шелепина, адресованная Хрущеву в 1959 году, в которой содержалось предложение уничтожить документы, касающиеся расстрела польских военнопленных органами НКВД, как «не представляющие ни оперативного интереса, ни исторической ценности» и могущие «в случае расконспирации проведенной операции» иметь «нежелательные для нашего государства последствия», была написана в одном экземпляре, и ее копии могло не существовать. А оригинал, как теперь уже известно, ушел в Политбюро, в особую папку генерального секретаря, где и хранился, как мы теперь знаем. Так что у Крючкова была, я бы сказал, возможность, не знать об уничтожении массива документов... Но о том, что существовала и сохранилась записка Берии, адресованная Политбюро ЦК ВКП(б), с предложением расстрелять тысячи польских граждан, находящихся в лагерях НКВД и в тюрьмах Западной Украины и Западной Белоруссии, он вряд ли мог не знать. Как и о решении сталинского Политбюро от 5 марта 1940 года это предложение принять и привести в исполнение. Когда мы с прокуратурой начали расследование, я позвонил в Смоленск (Катынский лес находится в Смоленской области. -- Ю.К.), начальнику областного управления КГБ генералу Анатолию Шиверских (до Украины, когда я работал начальником отдела по борьбе с национализмом в союзном КГБ, он был у меня заместителем). Он тоже тогда не знал деталей расстрела польских военнопленных в Катыни...
Когда в 1990 году в Харьковской области началось расследование, возбуждены уголовные дела, были созданы оперативно-следственные группы с нашим участием для поиска свидетелей. Фактически вся оперативная деятельность по установлению происхождения захоронений была отдана нам.
-- А где расстреливали?
-- В здании харьковского НКВД.
-- Тот же сценарий был и в Катыни, и в Медном, куда свозили трупы из областных управлений НКВД.
-- Сценарий везде был один, операция-то была централизованной. Самодеятельности не было. Какое-то время спустя после начала следствия я подписывал командировочное удостоверение молодому следователю харьковского управления для поездки в Москву -- когда ехали в Москву, требовалось даже не разрешение начальника областного управления, где работал сотрудник, а подпись начальника КГБ республики или его заместителя. Я спросил, зачем он едет. Оказалось, для работы в архивах по Пятихаткам, где массовые захоронения. Я говорю, на Лубянке настаивают, что документов по этому вопросу не сохранилось. Но все-таки, думаю, пусть едет. Он поехал и нашел документы конвойных войск со списками польских военнопленных Старобельского лагеря (конвойные войска входили в ведение НКВД. -- Ю.К.). Копии материалов передали в Киев -- мне. В них оказалось около 4 тыс. фамилий.
-- Парадокс. СССР войны не вел, но пленных брал, причем не на поле боя, а на рабочих местах и даже дома. Корректно ли понятие «военнопленные», может, точнее «задержанные на территории Польши»?
-- Очень верный вопрос. Если «военнопленные», значит, мы вели войну. А считалось, что мы просто брали под защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии -- территорий, до второй мировой войны входивших в состав польского государства. Но НКВД в сентябре 1939 года создал систему лагерей для польских военнопленных -- Осташковский, Козельский и Старобельский. В советском плену оказалось около 25 тыс. польских граждан, значительная часть из которых были военными. Лагерь для военнопленных в небольшом украинском городке Старобельске отличался от других тем, что в нем содержался исключительно офицерский состав в звании от капитанов до генералов польской армии. На начало 1940 года в Старобельском лагере находилось 3885 человек; часть из них позднее вывезли в Москву, в их числе -- начальник штаба кавалерийской бригады генерал Владислав Андерс, ставший командующим созданной в 1942 году по решению советского правительства польской армии. (К концу 1942 года армия Андерса была эвакуирована из СССР в Иран и в дальнейшем приняла участие вместе с американскими союзниками в операциях по освобождению от немцев Италии.) Судьба военнопленных Старобельского лагеря до конца оставалась нам неизвестной: их могли уничтожить, как это случилось в Катыни, или отправить в армию Андерса. В списках были указаны фамилия, звание, год рождения. Согласно конвойным нарядам, все военнопленные этапами, по 79 человек в вагоне, были в апреле-мае 1940 года отправлены в распоряжение управления НКВД Харьковской области. Когда установили свидетелей расстрелов, не осталось никаких сомнений в их уничтожении. Прокуратурой области было возбуждено уголовное дело в отношении бывших сотрудников НКВД, которые были причастны к расстрелам польских военнопленных Старобельского лагеря. Я с этими материалами пошел к первому секретарю ЦК Украины Владимиру Ивашко. Он, кстати, как и я, был депутатом Верховного совета СССР. Я рассказал, что найдены документы, из которых видно: из лагерей польские офицеры доставлялись в Харьков, где расстреливались. Всего более 3 тыс. Спросил, что делать будем, обнародуем ли. Были определены дальнейшие шаги: довести эту информацию до польского правительства независимо от московских решений. Процедура была такая: в политбюро ЦК Компартии Украины на имя Ивашко была направлена специальная записка с предложением КГБ УССР сообщить польскому правительству сведения о судьбе военнопленных Старобельского лагеря. Место их захоронения под Харьковом предлагалось объявить мемориальным кладбищем, установить там памятник.
-- Подписывая такую бумагу как глава украинского КГБ, вы рисковали: как это «независимо от московских решений», в советское-то время?
-- Время уже менялось (90-й год)... События в стране, да и на съезде народных депутатов в период перестройки и демократизации шли к тому, чтобы раскрыть правду о многих трагических страницах нашей истории. Это было основным мотивом наших действий. Я считал, что нужно так поступать, тем более что, как мы уже упоминали, несколько ранее Москва мне отвечала, что архивов нет... В проблеме «харьковской катыни» огромную роль сыграли волевые политические решения Ивашко, давшего согласие на раскрытие полной правды и передачу материалов польской стороне. Не знаю, советовался ли он с кем-либо в Москве, но для сотрудников КГБ его санкция была определяющей. Мы продолжали проводить работу по выяснению судьбы польских граждан, которые содержались перед войной в тюрьмах западных областей Украины. Украинский КГБ считал нужным сделать мемориал жертвам репрессий сталинского времени -- нашим гражданам и полякам, расстрелянным в 1940 году, и кроме того, погибшим при фашистской оккупации советским патриотам. А здание пансионата УКГБ по Харьковской области намечалось превратить в музей памяти и скорби. Это принципиально: там похоронены жертвы террора -- сталинского, гитлеровского. Даже сейчас мало кто знает, что там тысячи наших, советских граждан лежат. Потому что мало интересуются. Поляки помнят о своей истории, даже о трагических ее страницах, а мы как-то не хотим, будто боимся чего-то.
-- Вы связывались с представителями польских властей или Ивашко?
-- Я позвонил генеральному консулу Польской Народной Республики в Киеве Станиславу Чосеку, который был членом польского политбюро и высоко котировался в партийных кругах, и показал ему списки поляков, указанных в конвойных нарядах. (В советское время посольства иностранных государств находились только в Москве, в республиках располагались только генконсульства. -- Ю.К.) Вы знаете, я был поражен реакцией этого уже немолодого, очень сдержанного человека и опытного дипломата -- на его глазах появились слезы... Для поляков эта трагедия до сих пор незаживающая рана. Передаю ему копии, говорю, вот, мы вас информируем. А он, мудрый человек, отвечает: «Так нельзя, давайте официально. Я сообщу эти сведения по дипломатическим каналам, и мы от МИДа внесем предложения о процедуре передачи документов». Через некоторое время в генконсульство приехали два делегата сейма, пригласили журналистов. С нашей стороны кроме меня был замминистра иностранных дел Украины, представители протокольного отдела. И уже официально эти материалы мы передали польской стороне. В течение нескольких дней Польша обсуждала это событие.
-- Таким образом, первое официальное признание катынской темы 1940 года произошло на Украине, причем в советское время, по инициативе местного КГБ, поддержанной республиканским же партруководством. Ведь до того никто из советских руководителей так и нее решился ни обнародовать ее, ни тем более передать документы, подтверждающие вину нашего государства...
-- Да... После этого катынская тема для меня на время отодвинулась на второй план. Интересно, что из Москвы никаких оргвыводов не последовало. Но и продолжения -- обнародования документов по Катыни и Медному -- пока не происходило. И о Белоруссии, где находятся такие же захоронения, тоже не вспомнили тогда. Видно, решили считать Харьков частным случаем... Уже после августовского путча 1991 года президент СССР Михаил Горбачев передал президенту Польши Войцеху Ярузельскому копии архивных материалов на польских военнопленных, расстрелянных в Катынском лесу. Советский Союз признал вину в уничтожении пленных польских офицеров только полвека спустя после этой трагедии: ТАСС сообщило о «непосредственной ответственности за злодеяния в Катынском лесу Берии, Меркулова и их подручных», совершивших «одно из тяжких преступлений сталинизма».
-- На Украине расследование после вашего отъезда в Москву в 1991 году не закончилось?
-- История расследования «харьковской катыни» продолжилось. Мне было известно из встречи с заместителем генерального прокурора Польши Стефаном Снежко, также приезжавшим в Москву, о том, что служба безопасности Украины установила данные более чем о 3,5 тыс. заключенных (в основном польских граждан. -- Ю.К.) тюрем западных областей УССР, которые были расстреляны по указанию Берии при наступлении фашистских войск.
-- То есть помимо тех, кто был расстрелян в 1940 году? Где они похоронены?
-- Они были расстреляны летом 1941 года: так поступали и с иностранными, и нередко с советскими гражданами. Если тюрьма в связи с угрозой оккупации ликвидировалась, а арестованных и осужденных не было возможности эвакуировать, их уничтожали. В случае же с польскими офицерами во время войны это было предрешено. А лежат их останки на Львовщине, в Винницкой области, в других местах.
-- Позже, уже в Москве, вам снова пришлось заниматься катынской проблематикой?
-- В ноябре 1991 года я вернулся в Москву и начал работать в Министерстве безопасности России. Когда я стал министром, готовились материалы для визита президента России Бориса Ельцина в Варшаву. Ельцин передавал президенту Польши Леху Валенсе результаты расследования Главной военной прокуратуры и выявленные в ходе расследования, в том числе и по линии госбезопасности, материалы.
-- Вы ведь ездили в Польшу уже при Валенсе?
-- В октябре 1993 года у меня, разумеется, с разрешения президента России состоялась деловая поездка в Польшу по приглашению министра внутренних дел Анджея Мильчановского. При согласовании программы пребывания нашей делегации мне сообщили, что я буду принят президентом Польской республики Валенсой и главой польского сейма. Этот уровень встреч был гораздо более высоким, нежели соответствующий рангу министра. В ответ на мое недоумение мне дали понять, что польским властям хорошо известна деятельность украинских чекистов по выяснению судьбы польских военнопленных Старобельского лагеря. И тот наш первый разговор с Чосеком, с которого все начиналось, тоже. В 1992--1993 годах вместе с Чосеком, которого тоже к этому времени перевели в Москву, уже в ранге посла, мне пришлось заниматься и катынским делом. Тогда шел активный обмен с польской стороной информацией российских спецслужб и военной прокуратуры, заканчивавшей расследование по всем лагерям, где содержались поляки. Катынское дело обсуждалось и расследовалось уже во всей полноте. Проводились эксгумации в Медном, Катыни, устанавливались имена. И везде становилось ясно: одна трагедия накладывается на вторую, вторая -- на третью. Повсеместно массовые захоронения советских граждан -- жертв репрессий становились местами последнего упокоения поляков, расстрелянных 1940 году, и потом, уже во время Великой Отечественной, там фашисты расстреливали партизан и других советских граждан, оказывавших противодействие оккупационному режиму. Только Медное исключение: там немецких расстрелов не было, поскольку эта часть Калининской области оккупирована не была.
-- В комментарии редактора к украинскому изданию вашей книги «В спецслужбах трех государств» сказано: «Трагедия польских военнопленных в сталинские времена -- одна из мрачных страниц политического террора, которая долго скрывалась от советского и польского народов... Поражает тотальная жестокость Берии и Политбюро, решивших тайно одним махом растерзать около двадцати тысяч поляков... Польский историк Валовский... писал, что в этом массовом уничтожении пленных и заключенных тюрем сталинские палачи... не отличались от эсэсовцев». Вы в предисловии к книге написали, что дистанцируетесь от некоторых комментариев редактора. А в данном случае?
-- В данном случае не дистанцируюсь.
-- Можно ли сказать, что после всех этих поисков и расследований новых документов по катынскому делу уже не будет, найдено все?
-- Думаю, что да: в 90-е годы расследование велось очень тщательно и с энтузиазмом. Это была государственная задача -- выяснить правду. Хотя архивы -- явление непредсказуемое...
Докладная записка об обнаружении останков около поселка Пятихатки
Комитет государственной безопасности при Совете министров Украинской ССР
7 июня 1969 г. №297/Н, г.Киев
ТОЛЬКО ЛИЧНО
Совершенно секретно
Экз. №1
Секретарю Центрального комитета Коммунистической партии Украины товарищу Шелесту П.Е.
УКГБ по Харьковской области 2 июня 1969 года был получен сигнал о том, что в лесу около поселка Пятихатки неизвестными лицами вскрыта могила массового захоронения
Принятыми мерами были:
Установлено, что в указанном месте в 1940 году УНКВД по Харьковской области было захоронено значительное количество (несколько тысяч) расстрелянных офицеров и генералов буржуазной Польши, останки которых и обнаружены...
Нарушенная могила восстановлена и образовавшиеся провалы земли будут засыпаны. Считаем целесообразным разъяснить населению в окружении, что в период оккупации немцами Харькова карательные органы Германии в указанном месте производили захоронения... расстрелянных за дезертирство и другие преступления солдат и офицеров немецкой и союзных с ними армий. Одновременно в этом же месте захоронены немцами умирающие от различных опасных инфекционных заболеваний (тиф, холера, сифилитики и т.п.), а поэтому указанное захоронение должно быть признано органами здравоохранения опасным для посещения. Это место будет обработано хлорной известью, взято на карантин и в последующем засыпано грунтом.
Просим санкционировать проведение указанных мероприятий.
Председатель комитета госбезопасности при Совете министров Украинской ССР
генерал-полковник В. Никитченко
черновик уничтожен
Уч. №144 от 7.VI.69 г.
Беседовала Юлия КАНТОР, доктор исторических наук
N°36, 04 марта 2010
Обсудить новость на Форуме