09:00 24.11.2011 | Все новости раздела "Белорусская социал-демократическая партия (Грамада)"
АЛЕКСАНДР ФЕДУТА И ВАЛЕРИЙ КАРБАЛЕВИЧ О Референдуме 24 ноября 1996 года
Александр Федута: Беларусь потеряла надежду на бескровный выход из ситуации
Конституционный кризис начался в Беларуси не в 1996-м, как это многие считают, а 1995-м году, когда власть не смогла обеспечить конституционное большинство в парламенте. Верховный Совет 13-го созыва был сформирован против воли одного человека.
Об этом корреспонденту сайта заявил автор книги политический обозреватель, автор книги "Лукашенко: политическая биография" Александр Федута.
– Это было свидетельством того, что в Беларуси еще была демократия. После формирования парламента первое лицо государства оказалось перед угрозой серьезного ограничения власти. Ограничителями власти выступали парламентские фракции. Политические партии, имевшие большинство – аграрии и коммунисты.
– Не проще ли было договориться с ними?
– Стало понятно, что надо договариваться с этими партиями. Договариваться – значит делить власть. К этому Лукашенко готов не был. Он вообще не умеет договариваться о разделе властных полномочий. Полномочия в его глазах существуют только тогда, когда он бесконтролен.
– Вместо договоренностей Лукашенко затеял свою игру?
– Вначале он попытался поставить спикером своего человека. У него это не получилось. Потом – купить лояльность лидеров парламента. И это не удалось. Не удалось, в первую очередь, не потому, что господа Шарецкий и Калякин не были договороспособными, как раз с ними на том этапе он мог договориться, а потому, что встал вопрос разделения властей – это был камень преткновения. В этом вопросе консенсус был не возможен.
– Для чего, на ваш взгляд, глава государства "пошел на референдум"?
– Лукашенко инициировал референдум о расширении своих полномочий, речь шла не о расширении полномочий президента, потому что любой нормальный политик (нормальный не по состоянию здоровья и наличию интеллекта), любой политик прекрасно понимает, что разделить власть – это означает разделить ответственность. Лукашенко разделять ответственность был не готов. В результате был инициирован референдум, который привел и к кризису внутри самого парламента.
– В чем он проявился?
– Он выразился в попытке исполнительной власти расколоть парламентские фракции, что удалось. Формируя список кандидатов в депутаты, партии, получившие большинство, к сожалению, проявили полную кадровую беспомощность. Оказалось, что красивая риторика еще не означает устойчивую приверженность демократическим принципам.
– Почему события пошли именно таким образом?
– Сработало несколько вещей. Во-первых, ориентированность ряда депутатов на решение личных проблем, в том числе и части оппозиционно настроенных. Я не могу по-другому оценить позицию социал-демократа Пашкевича. Иван Иванович откровенно делал личную ставку. Те же представители фракции коммунистов, прикрываясь псевдокоммунистической риторикой, перейдя на сторону Лукашенко, ушли защищать партию крупного капитала, каковой стала фракция "Согласие". Были те, кто просто купился на обещание большого поста в будущем парламенте. Были и те, кому все было совершенно безразлично – что будет и как будет. Вот из них и было сформировано новое большинство. Я считаю, что это было не только поражением демократических институтов, но и поражением тех политических партий, которые на тот момент были представлены в парламенте.
– Оцените роль России в событиях 15-летней давности. Все ли сделали в той ситуации высшие должностные чины соседнего государства?
– Россия не понимала, что происходит в Беларуси. Для них важнее всего было сыграть роль усмирителей конституционного кризиса. Лукашенко позволил им это сделать. России не выгоден был кризис в Беларуси. Иначе такой десант сюда бы не приехал. Зона ответственности России в мировом распределении политического влияния такова, что ей надо постоянно доказывать, что она контролирует ситуацию. Любое "решение без стрельбы" – это и есть контроль политической ситуации. Как мы помним, выстрелов не было.
– История не терпит сослагательного наклонения. Сейчас нет смысла говорить, о том, какой бы была Беларусь, если бы победила оппозиция. Однако какие три вещи, которые Беларусь потеряла в результате референдума, вы назвали бы?
– Беларусь потеряла надежду на бескровный выход из сложившейся ситуации. Ноябрь 1996 года напрямую породил декабрь 2010 года. То, что произошло на Площади год назад – прямое следствие того, что у нас нет независимой избирательной системы, что у нас нет четко прописанной процедуры гарантии соблюдения прав человека. Как исполнительная власть планирует выходить из этой ситуации, я не знаю. И то, что сейчас происходит, происходит, я думаю, именно потому, что она тогда загнала себя в угол.
Беларусь лишилась приглашения в Европейский Союз. Замороженный статус белорусского парламента в Парламентской Ассамблее ОБСЕ, доказательная обоснованность решений об отсутствии демократической процедуры в Беларуси помешала пригласить нашу страну для начала переговоров о вступлении республики в Евросоюз.
Кроме этого, Беларусь потеряла устойчивое экономическое развитие. Потому что, пока мы сидим на российском нефтегазовом шприце, это неустойчивое экономическое развитие, что бы об этом ни говорила белорусская власть.
– Могла ли власть тогда поступить иначе? Были ли в окружении президента люди, которые имели иную точку зрения, но просто не смогли его переубедить?
– К осени 1996 года все, кто мог озвучивать альтернативную точку зрения, из команды Лукашенко либо ушли сами, либо были выдавлены. Людей, которые могли бы возражать ему или предлагать какую-то альтернативу – уже не было. Там осталась команда людей, которая "брала под козырек" и говорила только "Да!" Иного решения в ноябре 1996 года исполнительная власть принять не могла.
Эдуард Геваркин,
* * *
Александр Федута: Абсолютная власть сделала Лукашенко заложником
24 ноября 1996 года произошло событие, которое сделало "молодого президента" Александра Лукашенко "последним диктатором Европы".
15 лет назад в Беларуси прошел референдум, который войдет в историю как конституционный переворот. О том, как на глазах менялась Беларусь, "Белорусский партизан" побеседовал с политологом, автором книги "Лукашенко. Политическая биография" Александром Федутой.
- Первую президентскую кампанию Вы провели в команде Александра Лукашенко. По нынешним меркам, Вы недолго проработали под его началом - в 95-м ушли в отставку, взяв на себя ответственность за "белые пятна" в газетах. Во всяком случае, такова официальная версия. В нашем случае официальная версия является ли настоящей причиной ухода?
- В 94-м я взял на себя ответственность за "белые пятна" в центральных газетах, в 95-м я ушел в отставку. И в данном случае официальная версия совпадает с причиной отставки.
- Ваша отставка произошла задолго до референдума 96-го года. Но Вы непосредственно участвовали во всех последующих событиях, хотя уже и в качестве журналиста. Кому и зачем понадобился референдум 24 ноября 1996 года?
- Референдум 96-го года понадобился тогдашнему главе исполнительной власти, он же - глава государства Александр Лукашенко. Ему понадобился референдум, чтобы снять ограничения на реализацию своих полномочий, как ему казалось. То есть, фактически разрушить предусмотренный Конституцией баланс властей.
- Давайте вспомним хронологию тех горячих ноябрьских дней. Что было первым: инициатива об импичменте Лукашенко либо его предложение провести референдум?
- Первыми стали поправки в закон о Конституционном суде и Конституцию, которые Александр Лукашенко предложил рассмотреть парламенту. Поскольку парламент справедливо счел, что президент пытается вторгнуться в его компетенцию, эти поправки рассмотрены не были. После этого президент апеллировал к референдуму.
- Почему ответная инициатива - импичмента не была доведена до конца, хотя и значительная часть верховного Совета, и Конституционный суд и Центризбирком выступали против референдума?
- Она не была доведена до конца, потому что люди слабы. Потому что есть вещи, которых люди боятся. В моей книге "Лукашенко. Политическая биография" это описано. Мои собеседники - и Владимир Нистюк, и Валерий Круговой - откровенно говорят как с ними, что называется, "работали". Кто их вызывал, о чем с ними говорили, как "уговаривали" снять подписи с заявления об импичменте.
Владимир Нистюк свою подпись не отозвал, Валерий Круговой снял. Были депутаты, которых заставляли отозвать подписи, угрожая семье. Об этом тоже говорится в моей книге, собеседники этого не скрывают. Был случай, когда депутат, которого заставили снять подпись, пришел в свою партию, плакал - рассказывая, как это происходило.
Все было.
- Какую роль в тех ноябрьских событиях сыграл российский десант? С какой целью приезжало в Минск практически все российское руководство?
- Они приезжали по одной простой причине. России все время нужно доказывать, что на постсоветском пространстве она контролирует политический процесс, что это зона ее политической ответственности. Поэтому попытка воззвать к Москве как к посреднику урегулирования внутреннего конфликта (инициатива исходила, напомню, от парламента) была воспринята Москвой совершенно спокойно и даже в чем-то - радостно. Вспомним, что этот визит был на самом высоком уровне. Если учесть, что Борис Ельцин еще не мог толком придти в себя после операции, то посредников более высокого уровня просто быть не могло.
Говорить о том, что Россия приехала решать свои вопросы - по меньшей мере, глупо. Повторюсь: инициатива исходила от спикера Верховного Совета семена Шарецкого.
- Но достигнутый той ноябрьской ночью компромисс не был выполнен. Почему, что произошло?
- Этот компромисс не устраивал ни одну из сторон. Поэтому часть депутатов, представлявших парламентское большинство, но одновременно - антипрезидентскую позицию, то ли не поняли, о чем идет речь, то ли поняли, но захотели просто соблюсти честь мундира - они просто самоустранились от голосования. Президенту было выгодно сорвать это соглашение руками парламента, что с большим удовольствием выполнила пропрезидентская фракция "Согласие". Если помните, ее руководитель Владимир Коноплев с телефоном в руках заявлял: президент на проводе - не голосуем!
- Бывший депутат Верховного Совета Андрей Климов сказал: если бы не предательство руководства парламента, этот конституционный переворот не состоялся бы… Что имел в виду Климов под "предательством"?
- Я не считаю Шарецкого предателем. Я считаю Шарецкого политическим неудачником. Он находился в плену собственных схем. Ему казалось, что все будут играть по каким-то правилам. И он действительно искренне удивлялся (я это хорошо помню), если кто-то не держал слово, нарушал слово. Лидер фракции коммунистов Сергей Калякин был гораздо в большей степени политиком, чем Шарецкий, но он не мог говорить единолично от имени Верховного Совета.
Столкнулись фактически две концепции. Одна концепция была рассчитана на многоходовку: затянем время, будем решать эту проблему, отвоюем что-то назад… Очень ярким сторонником этой концепции был Калякин. А вторая - либеральная фракция "Гражданское действие", в данном случае выразителем этой позиции является Андрей Евгеньевич, требовали решить сразу, немедленно. Слишком разные политические силы, слишком недостаточен, на мой взгляд, опыт сотрудничества между ними. Можно было подозревать фракцию коммунистов в чем угодно, но Калякин - один из немногих белорусских политиков, кто всегда держит данное слово. Это ясно сейчас - именно поэтому он воспринимается как самый надежный партнер всей, без исключения, оппозицией. Даже теми, кто придерживается диаметрально противоположных идеологических концепций.
Но тогда это было начало. И тогда договориться об общей тактике практически было невозможно.
- То есть в тех политических условиях не было шансов предотвратить этот референдум?
- В моей книге одна из моих собеседниц Валентина Свяцкая, работавшая тогда советником председателя Верховного Совета, по-моему, она говорит о том, когда стало понятно, что референдум проигран. Тогда, когда на встречу с руководством Верховного Совета приехали губернаторы. И по их поведению, по поведению председателей облисполкомов, в первую очередь по поведению Александра Дубко - ближайшего друга Семена Шарецкого стало понятно, что Верховный Совет проиграл.
- Проиграл тогда не только Верховный Совет - проиграла вся Беларусь.
- Да, конечно.
- Впоследствии референдум стали называть "конституционным переворотом". Вы согласны с такой трактовкой этого события?
- Элементы конституционного переворота были.
Первый - неисполнение решений Конституционного суда о необязательном характере референдума. Если бы стороны оставались в конституционном русле - они обязаны были выполнить это решение. А это означает, что с результатами референдума президент должен был придти в парламент и объяснять, что народ его поддержал.
Второй элемент конституционного переворота - это насильственная замена председателя Центризбиркома. Президент не имел конституционного права этого делать - в Конституции был четко прописан механизм отставки. И если это произошло в той форме, в которой произошло, мы не можем говорить, что это было законно.
- Как сказались результаты референдума на последующем развитии Беларуси?
- Все, что мы сейчас имеем, включая и экономический кризис, - это последствия того референдума.
- Ноябрьский референдум 96-го можно считать точкой отсчета падения Беларуси?
- Да, именно точка отсчета. Именно на этом референдуме был ликвидирован баланс властей, была создана система государственного управления без сдержек и противовесов, были отняты фактически контрольные функции у судебной системы, ликвидирована ее независимость.
Мы имеем то, что имеем, - в результате референдума.
- Александр Иосифович, давайте займемся сравнительным анализом. Давайте сравним Лукашенко образца 94-го года и нынешнего Лукашенко: насколько они похожи друг на друга, насколько они отличаются один от другого?
- Раньше я говорил так: не меняется со временем либо дурак, либо Позняк, подразумевая, что Позняк - умный человек, но единственное исключение. Сейчас я могу сказать так: не меняется со временем только дурак. Даже Позняк изменился…
Лукашенко конечно изменился. Изменился очень сильно. На мой взгляд, не в лучшую сторону.
- Какие черты он приобрел сейчас, которых он не имел в начале своей политической карьеры?
- Разные черты - и отрицательные черты, и черты, которые должны быть у настоящего государственного лидера. Такое тоже ведь есть.
Он стал лучше контролировать самого себя. Последний год это не видно, но до 2006-го года, до палаточного городка, он очень хорошо владел собой: он умел выжидать. Он умел принимать решения, что называется, вовремя. В 94-м году он был импульсивен, он был резок и он был гораздо более искренен, чем сейчас. В 94-м году он умел выслушивать всех, включая даже те точки зрения, которые ему не нравились. И даже - иногда с ними соглашаться. Сейчас вы видели Лукашенко, который спокойно выслушивает то, что ему не нравится?..
К сожалению, это свойство - уметь слушать то, что тебе не нравится, и общаться с оппонентами, спокойно, - это свойство он утратил. Абсолютная власть, которую он приобрел, сделала его заложником. Заложником ситуации - он не способен к самокорректировке. А тогда он очень быстро корректировал свою позицию, если видел ее ошибочность…
Иван Греков,
* * *
Валерий Карбалевич: В Беларуси идет холодная гражданская война
Референдум 1996 года – историческая необходимость или авантюрный политический проект, открывший дорогу для единоличного правления Александра Лукашенко? Почему парламент не смог ничего противопоставить узурпации власти? Как трансформировалась политическая модель Беларуси за прошедшие 15 лет? Эти и другие вопросы корреспондент задал автору книги "Александр Лукашенко. Политический портрет" политологу Валерию Карбалевичу.– Валерий Иванович, так был ли референдум 24 ноября 1996 года исторической и политической необходимостью?
– Никакой объективной необходимости в проведении референдума по изменению Конституции не было. Единственный смысл всех этих событий – это желание Лукашенко сосредоточить всю власть в своих руках и ликвидировать систему сдержек и противовесов. То есть, ликвидировать Парламент, Конституционный суд как элемент сдержек единоличной власти президента. В этом заключался весь смысл, все остальное – голая пропаганда, пропагандистское обеспечение жажды единоличной власти.
Собственно говоря, конфликты между исполнительной и законодательной властью происходили и в других постсоветских государствах. Скажем, в России это даже вылилось в маленькую гражданскую войну в октябре 1993-го года. Но там конфликт носил политический и идеологический характер противостояния между реформистской исполнительной властью, которую олицетворял Ельцин, и антиреформаторской консервативной Государственной думой.
В Беларуси этого не было. Верховный Совет 13-го созыва в основном был пролукашенковский. Никаких принципиальных разногласий о путях политического развития страны не имелось. Парламент являлся достаточно управляемым. Происходила борьба – в чистом виде – за единоличную власть Александра Лукашенко.
– Но все-таки значительная часть Верховного Совета, Конституционный суд, да и Центризбирком во главе с Виктором Гончаром против этого "конституционного переворота". Был ли шанс не допустить подобного развития событий?
– Сложно говорить. Наверняка был шанс. Но не хватило решительности у кого-то. Не была хорошо просчитана тактическая линия противников референдума. Руководство Верховного Совета очень осторожно апеллировало к народу за поддержкой. Минск не был за Лукашенко, хотя в целом по стране Лукашенко имел поддержку. Можно говорить о каких-то путях решения проблемы, о каких-то ошибках. Здесь действительно были варианты развития событий, хотя и не такие большие, как кажется.
Верховный Совет раскололся, и половина его выступила против Лукашенко именно после объявления референдума. Потому что депутаты увидели, что их фактически лишают статуса. Ведь вариант Конституции, предложенный Лукашенко, предполагал марионеточный парламент. И многие сторонники президента вдруг увидели, что в новой системе им просто нет места. Поэтому и произошел раскол.
– В кризисе 1996-го года весьма неприглядную роль сыграли политические элиты России. Все мы помним десант в составе из Виктора Черномырдина, Егора Строева, Геннадия Селезнева, ноябрьскую ночь переговоров, которая закончилась крахом для нашей страны.
– Я бы не преувеличивал роль России в тех событиях. Я думаю, что перед российской делегацией стояла цель не поддержки Лукашенко, как сегодня утверждают многие СМИ и эксперты, а примирение сторон. Их миссия состояла в том, чтобы не допустить перерастания конфликта в некие силовые действия. Не допустить повторения российского сценария октября 1993-го года.
В результате ночи переговоров был достигнут компромисс. Другое дело, насколько достигнутые договоренности можно считать компромиссом? Этот компромисс был целиком на стороне Лукашенко. Но руководство Верховного Совета на него согласилось. Если бы не согласилось, я думаю, российская делегация настаивала бы на других вариантах компромиссного решения проблемы.
Кстати говоря, когда соглашение, достигнутое в ту памятную ночь, было нарушено, то Черномырдин выразил недовольство, критически отозвался об обеих сторонах этого конфликта.
– Мы с Вами беседуем не очень долго, но уже дважды вспоминали октябрь 1993-го года. Многие независимые эксперты в Беларуси говорят (и Светлана Алексиевич совсем недавно отмечала), что белорусская власть ведет страну к гражданской войне. У Вас есть контраргументы?
– Говорить о гражданской войне пока нет никаких оснований. Мы можем констатировать сегодня глубокий раскол белорусского общества, и этот раскол носит характер принципиальный, непримиримый, бескомпромиссный. Этот раскол гораздо глубже, чем в свое время наблюдались в постсоветских государствах.
Этот раскол – мировоззренческий. По мере падения реальной общественной поддержки Лукашенко становится очевидным, что сегодня режим делает ставку на удержание власти силой. Сила как фактор удержания власти сегодня выходит на первый план. Безусловно, это плохое предзнаменование: власти фактически закрывают все щели, все клапаны этого социального котла, который постепенно нагревается. Естественно, это может вылиться в социальный взрыв, но может и не вылиться. В таком кризисном состоянии, расколотом можно жить еще достаточно долго.
Кстати, Беларусь в таком состоянии живет уже достаточно долго – этот раскол начался с момента прихода Лукашенко к власти. Его накал то возрастал, то спадал. Возрастал обычно во время электоральных кампаний, прежде всего во время выборов президента, затем ослабевал. После последних президентских выборов этот накал особенно обострился. После 19 декабря можно говорить о "тихой гражданской войне", холодной гражданской войне. Это, безусловно, так...
– Опыт тех же арабских стран показывает, что силой бесконечно удерживать власть невозможно. В то время как в Беларуси силовое удержание власти наталкивается на бесконечную терпимость, толерантность…
– Сначала насчет того, можно ли удерживать власть при помощи силы… Я думаю, что можно удерживать, и достаточно долгое время. И примеров исторических – масса. Даже не имея реальной поддержки общества, опираясь только на силу, можно достаточно долго удерживать власть. Кстати говоря, волнения были в большинстве арабских государств, а свержение власти реально произошло только в трех государствах. Даже арабские страны показывают, что не так просто осуществить революцию.
А варианты могут быть самые разные: и революция, и сохранение статус-кво, и государственный переворот. Сейчас мы видим, что наибольшая вероятность сегодня – это сохранение статус-кво. А статус-кво – управление государством при помощи силы, попытка маневрировать, попытка искать новые точки опоры, попытка опереться на Россию.
Пока у власти отсутствует внятная стратегия, как выходить этого тупика. То же самое можно сказать и про оппозицию – она тоже не имеет никакой стратегии, что делать дальше. Так что пока наблюдаем ситуацию тупика, выхода из которого я не вижу.
– Вы автор политического портрета Лукашенко, исследователь его политического взлета и становления. Насколько изменился Лукашенко за 15 лет, прошедших после референдума 1996-го года?
– Как политик он изменился не сильно. Стал более опытным, стал более расчетливым, приобрел больше способностей играть на противоречиях, в первую очередь, геополитических. Он стал более терпимым, умеет держать удар. Скажем, на информационную войну, которую против него развязала Россия во второй половине прошлого года, Лукашенко по большому счету никак не отвечал. Он умеет терпеть и ждать, выжидать, чего ему не хватало в самом начале своей деятельности.
Другое дело, что изменилась социально-экономическая, политическая ситуация, поэтому произошли определенные изменения в политике. Например, в середине 90-х годов он был ориентирован на интеграцию с Россией, надеясь занять самый высший пост в объединенном государстве. Сейчас ситуация поменялась – он делает ставку на государственный суверенитет Беларуси. В 90-е годы он выступал категорически против сотрудничества с международными финансовыми организациями, даже критиковал Россию: дескать, что вы стоите на коленях перед этим жульем из МВФ. Сейчас он прилагает недюжинные усилия, чтобы сотрудничать с МВФ и получить кредит. В 90-е годы он вообще рыночную экономику считал заговором западных государств против постсоветского пространства, а сегодня Лукашенко поставил задачу либерализировать экономику. Поставлена даже задача, чтобы Беларусь вошла в тридцатку лучших государств мира по бизнес-климату. Лукашенко сегодня совершенно не похож на Лукашенко 90-х годов.
Внешняя ситуация меняется – и он вынужден на нее реагировать, он вынужден расширять свою социальную базу. В 90-е годы он был политиком, опирающимся на социальных аутсайдеров, людей, которые не вписывались в рыночную экономику: на пенсионеров, на сельское население, на работников крупных предприятий. В последние годы он понял, что этого мало, что нужно искать опору и в нарождающемся среднем классе. И делал серьезные усилия, чтобы завоевать поддержку нового нарождающегося класса, среди номенклатуры, среди молодежи. И кое в чем даже преуспел.
Определенная эволюция произошла.
Досье. В конце 2010 года политолог Валерий Карбалевич издал на собственные средства книгу "Александр Лукашенко. Политический портрет". Труд вышел в московском издательстве "Партизан" и охватывает все этапы политической карьеры первого и пока что единственного президента Беларуси.
Глеб Хмельницкий,
Обсудить новость на Форуме