12:30 24.05.2011 | Все новости раздела "Белорусская социал-демократическая партия (Грамада)"
А МОЖА, ТАК И ТРЭБА? Белорусы отгораживаются от политической реальности
Белорусские суды продолжают выносить приговоры соперникам Александра Лукашенко на президентских выборах и рядовым участникам столкновений, которые случились в Минске в день выборов, 19 декабря. Политические процессы идут на фоне экономического кризиса — белорусская валюта окончательно обесценилась, в магазинах скупают сахар и соль. The New Times отправился в Минск и на месте разбирался в происходящем.
В Минске кипит жизнь: проходят отборочные туры Республиканского конкурса плиточников, во Дворце культуры тракторного завода торжественно открылся творческий фестиваль воспитанников домов-интернатов, семье Протащик, победившей в конкурсе «Лучшая многодетная семья 2011 года», вручили телевизор, обсуждается возможное внесение поправок в законодательство для конфискации автомобилей у пьяных водителей, а Национальную библиотеку, на строительство которой у каждого белоруса сняли $5 с мобильного телефона, с официальным визитом посетила делегация из Омска. В последнее время у минчан появились три новых занятия: посещать завершающиеся процессы над участниками протестов 19 декабря 2010 года, стоять в очередях в обменные пункты за дорожающей валютой и скупать в магазинах соль и сахар. В Минске даже появился новый специальный сервис: бабушкам или приезжим платят по 10 тыс. белорусских рублей за час стояния неподалеку от обменного пункта (рядом стоять нельзя — милиция гоняет). Раз в несколько часов и два раза за ночь у обменника собираются все стоящие в очереди, сверяются по спискам и, если кто-то не явился, вычеркивают его. На улицах и кафе все разговоры о курсе белорусского рубля, в котором все окончательно запутались. Официальный курс держится на уровне 4500 рублей за доллар, но с рук доллары продают за 5–7 тыс. рублей.
Новые приговоры
20 мая минские суды вынесли очередные приговоры по делам о беспорядках на площади Независимости. Бывшие кандидаты в президенты Владимир Некляев и Виталий Рымашевский получили по два года лишения свободы: Некляев с отсрочкой на два года, Рымашевский — условно. Аналогичный вердикт ранее был вынесен журналистке «Новой газеты» Ирине Халип, супруге другого экс-кандидата Андрея Санникова — он получил 5 лет лишения свободы. Самый большой срок грозит еще одному кандидату Николаю Статкевичу — прокурор запросил для него 8 лет. Приговор не был вынесен 20 мая, поскольку заболел судья. Этим удары власти по оппозиции не ограничиваются. В ответ на введение новых санкций Евросоюзом власти угрожают сделать невыездными около 200 человек. Александр Милинкевич, главный конкурент Александра Лукашенко на выборах 2006 года (в том году он не стал участвовать в предвыборной кампании), занимается помощью и поддержкой семей арестованных: «Все больше людей с опаской ждут завтрашнего дня. Трудно предсказать, что будет дальше, что сделает государство», — сказал он The New Times. Андрей Петровых, начальник службы внутреннего контроля предвыборного штаба Владимира Некляева, расхаживает по большой пятикомнатной квартире; в штабе экс-кандидата, кроме Петровых, никого больше нет — все проекты некляевской кампании «Говори правду» приостановлены, пока идут суды над ее лидерами. Время от времени Петровых ночует в пустующем офисе, чтобы «поддерживать порядок»: иногда сюда наведываются правоохранительные органы, которые придираются ко всему подряд, чтобы выкатить очередной штраф.
Белорусский Народный фронт, одна из старейших партий Беларуси, тоже переживает тяжелые времена: фронт выгоняют из офиса, который он занимал последние 15 лет. В ночь на 20 декабря, когда по всему городу шли задержания участников протестов, сюда без сговора стали стягиваться люди: приносили передачи заключенным, пожертвования, обсуждали новости и пытались понять, как быть дальше. Здесь же БНФ собрал деньги для оплаты штрафа за сломанные двери Дома правительства, который выставили митингующим — 14 млн белорусских рублей (в пересчете на рубли — около 125 тыс.). Партию попросил съехать арендодатель, потому что «не собирается больше сдавать это помещение», но члены партии уверены: «Им дали команду сверху — власть решила просто закатать всю оппозицию под асфальт». Сейчас из небольшого офиса увезли почти всю мебель, технику и документы. Все, что осталось, — пункт по продаже специализированной правозащитной, исторической и околооппозиционной литературы, не попадающей на полки крупных сетевых магазинов, и газет. На полках встречаются книги с такими названиями: «Репрессивная политика советской власти в Беларуси», «Холокост в Беларуси», «Беларусь на распутье», книги зампреда организации «Молодой фронт» Анастасии Положанко, которая тоже находилась под следствием — она была доверенным лицом Виталия Рымашевского.
У лотка с газетами стоит пенсионер Станислав Йонасович, который приходит сюда каждый день. Он еще не решил, где будет покупать газеты после закрытия штаба БНФ, и уверен, что власть будет давить оппозицию до тех пор, пока белорусы не перестанут бояться: «Студенты не протестуют, потому что боятся отчисления, а работяги — увольнения. А потому власть и чувствует себя спокойно». Подумав, Йонасович добавляет: «А еще, конечно, многим просто все равно».
Слова пенсионера хорошо характеризуют отношение белорусов к происходящему. В городе сажают, наказывают и разгоняют оппозиционеров, но людей, кажется, это почти и не заботит. Конечно, все белорусские политические деятели, с которыми встретился корреспондент The New Times, утверждают, что в стране все кипит, бурлит и все обеспокоены происходящим, но это не совсем так. Рядовые граждане на вопрос, что они думают о процессах над участниками протестов 19 декабря, только пожимают плечами и говорят: «Ну а как иначе? У нас только так: попытаешься стать президентом, сядешь в тюрьму».
Другая реальность
Создается ощущение, что обычные белорусы уже давно живут в параллельной от власти реальности. Пройдясь по улицам Минска и пообщавшись с его жителями, никогда и не подумаешь, что страна стоит на пороге кризиса, просит у России кредит на $ 6 млрд и против нее регулярно вводятся санкции Евросоюза: у людей своя отдельная интересная жизнь, а все происходящее с государством — будто бы и не здесь, не с ними. Программист Евгений по кличке Джим говорит: «Пойми, нам эта власть на фиг не упала. Вот возьмем меня — я работаю на иностранные компании, плачу налоги и от власти не завишу. И я знаю много таких примеров. У людей есть свои мелкие распилы на производстве, свои бизнесы, какие-то подпольные занятия. Только пенсионеры и алкоголики зависят от государства». Джим рассказывает про своего друга, который делает бизнес в Белоруссии и всегда ездит на последнем Lexus: «Он занимается тем, что в Брестской области выращивает саженцы клубники, растит их без удобрений, а как только они проклевываются, прямо в ящиках отправляет их самолетом на Лазурный Берег, где рассада от перемены климата говорит «Вау» и вырастает огромных размеров, вкусная и пахнет. Лукашенко к этому заработку не имеет никакого отношения».
Другой друг Джима, разработчик игр Денис, уверен, что люди будут терпеть до тех пор, пока у них не станут отнимать деньги: «Сейчас все заняты своим делом: кто-то рубит бабло на курсе, кто-то делает свой бизнес. У нас ведь всегда как было: мы сами пилим и власть пилит, и пока эти дороги не пересекаются, ничего страшного не происходит. Вот пока не перестанут платить зарплаты на заводах, все будет хорошо. А перестанут — шабаны все решат». Шабаны — минский полупромышленный микрорайон, нарицательное название рабочего класса. Ребята уверены: дальше будет хуже и со свободами, и с финансами, и вообще. Но — «Пока границы не закроют, терпеть можно», — заключает Джим и рассказывает анекдот: белоруса усадили на табуретку с торчащим гвоздем, а он все сидит, сидит и ему хорошо. Его спрашивают, чего тебе хорошо, у тебя же гвоздь в попу упирается, а он отвечает: «А можа, так и трэба?»
За несколько дней до вынесения приговора корреспондент The New Times встретился с Андреем Дмитриевым, руководителем предвыборного штаба Владимира Некляева и координатором кампании «Говори правду»: «У людей, которые живут в крепости, не укладывается в голове, что за стенами совсем другая жизнь. И наоборот. Власть просто не понимает, что нужно людям, какие у них проблемы и потребности». По словам Дмитриева, Беларусь замерла в безвременьи и ждет, когда закончатся процессы, когда вынесут и обжалуют приговоры, ждет, что будет с финансами, ждет, сможет ли власть совладать с ситуацией, ждет возвращения к стабильности. «Страна все еще стоит на площади. Пора с нее уйти и развивать страну дальше — такое состояние очень дорогостоящее для страны». Дмитриев и сам в преддверии приговора находился в безвременьи, но говорил, что готов сидеть (он получил в итоге два года лишения свободы условно).
Дмитриев сказал, что в его жизни теперь есть три даты, которые он никогда не забудет, — 19 декабря, 31 декабря 2010 года и 12 мая 2011 года, и все эти даты связаны между собой. 19 декабря Дмитриев был в колонне Некляева во время нападения милиции. Его повалили на землю, потом омоновцы били ногами по голове. Отправили Некляева и тяжело раненных в больницы, некоторых перевязали прямо в штабе. Затем Дмитриев отправился на площадь. Про нападение на Дом правительства говорит, что совершенно уже неважно, была это провокация или нет, а важно то, что милиция, которая стояла рядом, чего-то выжидала и не вмешивалась, давала спокойно бить окна, не выполняла своих обязанностей. Ночью за ним пришли домой сотрудники КГБ. Две недели Дмитриев провел в СИЗО КГБ. На вопросы о пытках и условиях содержания отвечает уклончиво: да, заставляли приседать голым, по 20 минут стоять на растяжке, постоянно обыскивали, не давали встретиться с адвокатом. В одной с Дмитриевым камере находились сидящие за экономические преступления сотрудники налоговой, прокуратуры и бизнесмены. Душ КГБ находится в подвале, в котором ЧК устраивали расстрелы. Новый год Дмитриев встретил в СИЗО — ел с сокамерниками винегрет из селедки, картошки и свеклы, мандарины и пил детское шампанское. Дмитриев вышел одним из первых и за это получил «по всем правилам революционной строгости: люди стали думать, что раз он вышел, значит, что-то с ним не так». Хотя власти и заставили его подписать подписку о невыезде. 12 мая Дмитриев встретил свое тридцатилетие, сидя на скамье подсудимых.
День, изменивший жизнь
В Минске есть только одно место, в котором внешняя беззаботность и спокойствие ломаются, — это выход со станции метро «Октябрьская». Здесь и сейчас лежат груды цветов, стоят свечки, портреты погибших. 20 мая, на 40 дней теракта, здесь установили мемориальную доску. В метро теперь на каждом входе стоит милиционер с ручным металлоискателем, людей просят открывать и показывать содержимое крупных сумок, со всех перронов и станций убрали лавочки — террорист подложил бомбу под лавку. Известный минский писатель и художник Адам Глобус говорит, что после теракта в Беларуси все кардинально изменилось: «Мы привыкли жить на острове тишины и порядка, в болоте, в котором ничего не происходит. Никто еще не понимает, что изменилась парадигма и пришло новое поколение, которое не устраивает порядок вещей. В Беларуси все всегда знали, что можно писать и что можно говорить. Но сейчас появилось поколение, которому нет дела до этого, — их все не устраивает». Это поколение, говорит Глобус, поколение его детей — люди до 27 лет, большинство из них были в армии и вдруг выяснили, что у них просто нет перспектив в жизни. Взрывом эти люди хотели показать — достали, все достали, достал центр, достало правительство, достали люди. Глобус спускался на «Октябрьскую» через несколько минут после взрыва: «У меня было ощущение, что я спускаюсь в ад, — мне навстречу шли молчаливые покрытые пылью и грязью люди». Теперь все изменилось: рухнули иллюзии, нужно разбираться с последствиями теракта, понять, как жить теперь.
Высокопоставленный чиновник администрации президента, пожелавший говорить анонимно, сказал The New Times: «Теракт стал неожиданностью не только для людей, но и для власти — мы потеряли главный наш козырь, которым мы всегда раньше пользовались: да, у нас есть экономические проблемы, но за это вам гарантируется безопасность. Теперь люди не уверены, что государство может все контролировать». За полтора часа беседы чиновник ни разу не произнес слово «Лукашенко», только «архетипический вождь», «лидер», «батька», «руководитель». Он говорил много, постоянно перескакивая с тему на тему, и его мысль сводилась к тому, что основная проблема Беларуси в том, что у нее плохой имидж и нет профессиональных имиджмейкеров. «Образ последней диктатуры Европы — это, конечно, перебор. Чем мы хуже других? Франция департирует румын, Италия думает закрывать границу, в Венгрии ввели полную цензуру СМИ — это что, не диктатуры? Просто у них хороший имидж. Мы не хуже диктатура, чем Хорватия, или Венгрия, или Греция». На вопрос «Живете ли вы в свободной стране?» отвечает: «Не вижу никаких признаков несвободы». Единственное, добавляет, что нужно бы изменить: дать оппозиции больше возможности говорить. «Большое количество людей в нашей структуре об этом говорит. Возможно, к этому идет».
Падающий интерес
Когда процессы над участниками митинга только начались, на них невозможно было протолкнуться — приходилось занимать очереди за 2–3 часа до начала заседаний. Теперь — спокойно можно прийти за 20 минут до начала. На входе в здание судов и перед входами в залы всех приходящих внимательно снимают на небольшие камеры молодые люди в неброской одежде. На вопросы ребята не отвечают, а посетители смеются: «Кого сколько раз на процессе заметили, тому столько суток и дают». Елена Тонкачева, председатель правления правозащитной организации Центр правовой трансформации, говорит, что все процессы по делам 19 декабря — сплошное правовое безумие: «Невозможно понять, по какому принципу выдвигаются обвинения и по какому принципу людей, кандидатов и активистов объединяют в те или другие дела. Ни одно процессуальное действие, на котором настаивают адвокаты, не срабатывает, хотя в нормальном суде должно». Тонкачева поясняет: в процессах важную роль играют предоставляемые обвинением видеозаписи митинга, в которых перепутан порядок событий: «Записи не имеют время хронометража, даты съемки, не сказано, кто это снимал. Может ли это служить доказательством в суде?» Тем не менее видеоряд нигде не был исключен из доказательств. Или, например, Санников в суде сделал заявление о том, что его пытали в СИЗО. Суд, говорит Тонкачева, должен был среагировать на это, провести расследование, но ничего сделано не было.
В особенностях работы белорусской судебной системы корреспондент The New Times смог убедиться не только на процессах, изначально политических и предсказуемых, но и на рядовом административном заседании. 16 мая в Первомайском суде Минска слушалось дело против известного белорусского блогера Евгения Липковича. На Липковича подал в суд председатель союза писателей Беларуси, председатель совета по нравственности Николай Чергинец за то, что в марте блогер сжег его книгу «Тайна Овального кабинета» и выложил фотографию поджога к себе в блог. Чергинец, известный тем, что пытался запретить концерт группы Rammstein в Минске, обвиняет блогера в преднамеренном оскорблении. Секретарь суда запретил вести аудиозапись процесса, отключили свет, судья с самого начала блогера называла исключительно «правонарушитель», адвокат правонарушителя напомнила судье, что в административно-правовом кодексе Беларуси было недавно введено понятие «презумпция невиновности», а со стороны обвинителя вообще никто не явился — ни представитель, ни адвокат. Липкович объяснял, что всего лишь утилизировал книгу, в которой обнаружил 34 порнографические сцены с чрезмерным количеством употребления слова «член», и не хотел показывать малолетней дочери и уж тем более не собирался никого оскорблять. В качестве доказательств вины Липковича фигурировали заявление Чергинца и распечатки обидных для писателя коллажей из интернета. Липкович суд проиграл.
http://newtimes.ru/
Обсудить новость на Форуме